— Не хорошо, ваше превосходительство, забывать старых приятелей, не хорошо, — с насмешливой улыбкой проговорил Михаил Волков.

— Как ты осмелился вернуться сюда, в Питер? — гневно промолвил Григорий Александрович.

— И не вернулся бы, если бы у меня не перевелись деньги.

— Так ты сюда за деньгами прибыл?

— А то зачем же? Не на тебя же приехал я смотреть?

— Так, так… На какие же деньги, Волков, ты рассчитываешь? — горячась, спросил Потемкин.

— На твои, ваше превосходительство, — совершенно спокойно ему ответил Волков.

— Вот как… Дозволь узнать, я должен тебе?

— Нет, не должен, ты со мной рассчитался, ваше превосходительство.

— Так какие же тебе нужны деньги? — запальчиво крикнул Потемкин.

— А ты не кричи… Могут услыхать твой кучер и холоп… Для меня и услышат, я не испугаюсь, терять мне нечего. А вот ты, ваше превосходительство, многое можешь через сие потерять.

— Выходи из кареты.

— Зачем? Мне и тут хорошо.

— Сейчас же выходи! Не то я прикажу силою выбросить тебя.

— Не кричи и не горячись, Григорий Александрович… Я тебя ни капельки не боюсь… Ты мне не страшен.

— Стоит сказать мне слово, и ты очутишься в Сибири.

— Не спорю, ваше превосходительство. Только ведь если ты станешь говорить, то и я молчать не стану.

— Тебе не поверят.

— Может и не поверят, могут и в Сибирь сослать… А все же, ваше превосходительство, в ту пору и тебе не сдобровать. Мне, говорю, терять нечего, потому у меня ничего нет… А вот ты, старый мой приятель, потеряешь многое… Я очистил тебе дорогу к славе, к почестям… Грех тебе, ваше превосходительство, забывать меня, — упрекнул Михайло Волков Григория Александровича.

— Что тебе от меня надо?

— Денег.

— Сколько?

— Да не мало.

— Сказывай сколько? — нервно вскрикнул Потемкин.

— Ах, Гриша, какой ты стал крикун.

— Не сметь меня так звать.

— Слушаю, ваше превосходительство… Вы спрашивать изволите, сколько мне нужно денег? Я отвечаю: сорок тысяч.

— Что такое?.. Да ты очумел.

— Денег мне надо, ваше превосходительство, ни больше ни меньше, сорок тысяч.

— Ты и пятой доли того от меня не получишь.

— Получу и сорок.

— У меня таких денег нет.

— Поищи — найдешь и больше.

— Я дам тебе пять тысяч и чтобы духа твоего в Питере не было.

— Далеко торговаться, ваше превосходительство.

— Сколько же? — не спросил, а как-то простонал бедняга Потемкин.

— Сорок тысяч.

— Ну, так ничего не получишь… и очутишься в тюрьме.

— Знаю… Сие в твоей власти, ваше превосходительство… Только ведь ровно через неделю от сего дня, в гамбургских «Курантах» будет напечатано следующее: «Подкупленный генералом Потемкиным убийца князя Петра Михайловича Голицына, наконец, арестован… За его преступление скоро последует ему и возмездие… Также, вероятно, придется поплатиться и вынести кару наказания и подкупившему убийцу» и так далее. В Гамбурге у меня есть закадычный приятель. Он будет ждать моего возвращения ровно неделю… и если я не вернусь к нему через неделю, то он и похлопочет напечатать те слова, которые я только что сказал тебе, Гришуха… А императрица любит читать гамбургские «Куранты».

После этих слов, произнесенных Волковым, в карете водворилось молчание.

Потемкин, как-то беспомощно опустив голову, молчал.

Молчал и Михайло Волков, он только пытливо посматривал на свою жертву.

— Долго ли ты будешь, негодяй, меня мучить? — после некоторого молчания глухо промолвил Григорий Александрович.

— Смотря по обстоятельствам… А ты, Гришуха, дай мне не сорок, а восемьдесят тысяч, тогда, может, больше никогда меня не увидишь, — с наглым смехом проговорил Волков.

— Разбойник, злодей… убийца.

— Ругайся, ругайся! А денежки все же готовь; брань на вороту не виснет.

Карета подкатила к роскошному дому-дворцу, подаренному Потемкину императрицей.

Лакей быстро растворил дверцу, приготовляясь помочь своему господину выйти из кареты; Потемкин махнул лакею рукой, чтобы он отошел от кареты, и, обращаясь к Волкову, голосом полным презрения, проговорил:

— Завтра вечером приходи за деньгами.

— Вот за это спасибо! Давно бы так! Только не вздумай устроить мне, ваше превосходительство, какую засаду… помни гамбургские «Куранты»! Я погибну, да уж и тебе несдобровать… Прощай, покуда…

Проговорив эти слова, Михайло Волков быстро вышел из кареты и исчез во мраке ночи.

Григорий Александрович Потемкин обладал большим недюжинным умом, но также был очень нервным и мнительным, верил в различные предрассудки, подчас был рабом своих страстей.

Угроза такого отъявленного негодяя, каким был Волков, сильно подействовала на Потемкина. Ему бы не составило больших трудов стереть с лица земли, раздавить Волкова, но он этого не сделал из опасения, что роковая дуэль покойного князя Петра Михайловича Голицына может опять всплыть наружу, благодаря напечатанию об этом в гамбургских газетах.

«Что если напечатают, назовут меня участником в убийстве Голицына? Тогда все пропало… всему конец, и я погиб!.. Нет, до этого нельзя допускать… Надо принять меры к ограждению себя от этого подлеца Волкова… но как это сделать, как от него отделаться?.. Мне ничего не стоит упрятать его в тюрьму, даже в Сибирь… так бы я и сделал, если бы не проклятые гамбургские газеты. В тех газетах всякие пасквили охотно напечатают… Ну, князь Петр Михайлович, судьба мне мстит за тебя!.. Сколько мучительных часов пережил я с того времени, как ты упал бездыханным к моим ногам!.. Какую муку нравственную я перенес и переношу!.. Я кажусь покойным, веселым, а на душе у меня временем бывает мрачно, холодно… Говорят, тяжело тому жить на свете, у кого совесть нечиста… А Волкову придется дать денег, золотом заплатить за его молчание… Проживет он, подлец, эти деньги и опять ко мне… и так всегда. Это ужасно!» — говорил вслух сам с собою Григорий Александрович, поджидая поздним вечером к себе прихода Михаила Волкова, который и не замедлил прибыть в его роскошный дом-дворец.

Потемкин отдал приказ своим людям допустить его беспрепятственно, но все же доложить ему, когда придет Волков.

Дворецкий Потемкина при взгляде на Волкова, конечно, не узнал его, так как он был без бороды и без усов.

— Как об вас доложить прикажете его превосходительству? — окидывая недоверчивым взглядом Волкова, спросил у него дворецкий.

— Как угодно вашей милости, так и докладывайте. Пожалуй, скажи, что пожаловал его старый приятель! — насмешливо ответил ему Волков.

— Слушаю-с, — сквозь зубы промолвил дворецкий и пошел докладывать.

Михаил Волков вошел в кабинет Потемкина, озираясь по сторонам. Он опасался засады.

— Бери, и чтоб духа твоего не было! — такими словами встретил Григорий Александрович своего бывшего товарища по университету.

— Неласково встречать меня изволишь, ваше превосходительство!

— Вон, говорю!

— Дай хоть деньги пересчитать.

— Считай и убирайся!

Потемкин чуть не в лицо бросил ему деньги.

— Сейчас, не гони, ваше превосходительство! Уж больно ты возгордился! Смотри, не оступись.

— Слушай, Волков! Я даю тебе деньги с тем, чтобы больше с тобой на этом свете не встретиться. Если ты по своей наглости опять вздумаешь ко мне пожаловать за деньгами, в ту пору ты попадешь в каземат крепости и сгниешь там. Не думай, что я угрожаю тебе только. Свою угрозу я постараюсь выполнить! — грозно проговорил Потемкин.

— Не стращай, ваше превосходительство! Тебе ведомо, ведь я не из робких! И скупенек же ты, старый мой приятель! В былое время за тобой этого греха не водилось. К скупости еще присоединилась неблагодарность.

— Что такое?.. Неблагодарность, говоришь?.. Уж не тебя ли, отъявленного негодяя, мне благодарить?

— А то кого же! Знамо меня. Или мою услугу ни во что не ставишь, ваше превосходительство?

— Убийство ты называешь услугой?