— За здоровье княжны? Да, да! Я так ее люблю, так люблю. А Потемкин у меня ее хочет отбить, но это ему не придется, ведь так, Волков? Что-то у меня так страшно кружится голова, я почти ничего не вижу. Волков, где же вы?

— Да, здесь… Не соснуть ли нам, а? Пойдемте-ка, право…

— А куда вы меня повезете?.. К себе?

— Ну, разумеется, у меня квартира хорошая.

— К вам… я… готов ехать. А сознайтесь, Волков… вы колдун!.. Как вы узнали про мою любовь?

— Пойдемте, дорогою вам расскажу!

— Честное слово?..

— Ну, разумеется!

Серебряков с помощью Волкова вышел из кабачка, у подъезда которого стояла крытая повозка, запряженная тройкою лихих коней.

Серебряков, тоже при помощи Волкова, сел в повозку. Рядом с ним поместился Волков.

Кучер тряхнул вожжами, и кони вихрем понеслись по опустелым улицам Петербурга.

Было уже за полночь.

— Это просто непостижимо! Здесь какой-то заколдованный город, право. Здесь люди исчезают, пропадают неизвестно куда, — такие слова встревоженным голосом проговорил князь Платон Алексеевич Полянский, обращаясь к своей сестре княжне Ирине.

— Что же, офицер Серебряков не отыскан?

— Нет.

— Странно!

— Более чем странно, удивительно, непостижимо!

— Какой-то рок преследует беднягу Серебрякова.

— Тут неспроста, а что-нибудь да кроется. Я постараюсь проникнуть в эту тайну… Я… я должен это сделать. Серебряков мне не чужой, не посторонний… Что будет с бедной Наташей, когда она узнает об исчезновении своего несчастного жениха.

— Надо непременно это скрыть от Натали.

— Как ни скрывай, узнает.

— Известно ли об этом императрице? — спросила у брата княжна Ирина Алексеевна.

— Не знаю; думаю, что нет. Но я доведу до сведения ее величества… я, я все расскажу государыне… В исчезновении Серебрякова есть какая-то тайна, и государыня раскроет эту тайну, она прикажет живым или мертвым разыскать Серебрякова, и его найдут, непременно найдут.

— С Потемкиным ты об этом говорил?

— Говорил…

— Ну, и что же он?

— Григорий Александрович сам удивляется не меньше моего. Серебряков, по выходе из тюрьмы, был у Потемкина; Потемкин объявил ему милость императрицы. Ведь Серебряков произведен в капитаны гвардии.

— Неужели? — удивилась княжна Ирина Алексеевна.

— Разве ты не слыхала об этом?

— В первый раз слышу. Бедный Серебряков! Ему предстояла такая блестящая карьера…

— А тут, как на грех, он пропадает.

— Надеюсь, полиция об этом знает?

— Я сам ездил к Рылееву и просил его… Вся полиция поставлена на ноги. Сыщикам я обещал большую награду.

— Может, отыщут.

— Едва ли! — задумчиво проговорил князь.

— Почему, брат, ты думаешь, что полиция не отыщет Серебрякова?

— Потому что его едва ли станут держать в Питере.

— Ты, брат, думаешь, что он опять попал в неволю, в заключение?

— Без сомнения… Если бы Серебряков был на воле, то не стал бы скрываться и к нам бы первым пришел.

— Да, да, ты прав…

— Может, его и в живых нет.

— Что ты говоришь? — с испугом воскликнула княжна Ирина Алексеевна.

— Очень возможно, что Серебрякова убили.

— Да кто на это решится, кому он помешал?

— Эх, матушка, злому человеку немного надо.

— Но, кажется, у него не было врагов.

— А почем мы знаем?.. Вот нашелся же человек, который ни в чем неповинного Серебрякова держал под замком… морил его в неволе.

— Ты про себя говоришь?

— А то про кого же?

— Раскаиваешься, это хорошо, мой брат.

— Раскаиваюсь, только, кажется, поздно.

— О, раскаяние никогда не может быть поздним.

— Премного я виноват перед Серебряковым и свою вину я хотел загладить, хотел за него дочь выдать… И что же, он пропадает, и все розыски ни к чему не приводят… Серебряков как в воду канул, — печально проговорил князь Платон Алексеевич, опуская свою седую голову.

Неожиданное исчезновение вновь произведенного в капитаны гвардии Серебрякова наделало в Петербурге немалый переполох и говор.

Говор этот дошел и до дворца.

Императрица была сильно встревожена и недовольна.

Как только государыня услыхала, что Серебряков пропал, потребовала тотчас же обер-полицмейстера.

Скоро в кабинете императрицы появилась тучная фигура бригадира Рылеева; сделав низкий поклон, начальник полиции остановился в вопросительной позе.

— Что же это такое, господин бригадир, в Питере делается, а? На что это похоже, спрашиваю я тебя? — сдвинув брови, сердито проговорила императрица обер-полицмейстеру.

— Ваше величество…

— Извольте слушать, господин бригадир, что вам говорят… Чтобы капитан гвардии Серебряков был разыскан… Я требую, я так хочу…

— Ваше величество…

— Без всяких отговорок!.. Странные дела творятся, сударь, в Питере, странные… Человек идет по улице и вдруг — нет его, исчезает, как сквозь землю проваливается… И происходит это в благоустроенном городе, в столице… Это из рук вон… Слышите ли, чтобы Серебряков был разыскан.

— Слушаю, ваше величество, я… я приму меры… я…

Бедный бригадир Рылеев как огня боялся гнева императрицы, и во время ее речи он то бледнел, то краснел, наконец закашлялся.

— Вы простудились, что ли, сударь?

— Простите, ваше величество.

— Ты, бригадир, не тот стал, каким был прежде, — заметила государыня.

— Состарился я на службе вашему величеству.

— Ну, еще годы твои не особенно большие, ожирел ты, обрюзг… Не мешало бы тебе, бригадир, полечиться, — уже с обычной своей улыбкой проговорила государыня, гнев у нее прошел, и в словах императрицы слышался шутливый тон. — Итак, господин бригадир, Серебряков будет отыскан, для сего ты примешь все меры.

— Приложу все старания к тому, ваше величество.

— Да, да, постарайся, голубчик, чтобы капитан гвардии был разыскан. Прощай… Дня через два-три ты придешь доложить мне о сем деле.

— Слушаю, ваше величество.

— А все же от ожирелости, бригадир, ты полечись, а то и до удара недалеко… Ну, ступай…

Мрачным, печальным явился обер-полицмейстер Рылеев в свой дом; задала ему государыня задачу нелегкую: разыскать капитана гвардии Серебрякова.

«А где его взять, где отыскать? Легко сказать, да не легко сделать. Вот уж, когда «не было печали, так черти накачали». Из-за какого-то офицеришки я должен ночи не спать, обдумывать, как его отыскать? И куда он, пес, подевался? Кому он понадобился? Может, его давно и в живых нет? Целых три дня ищут этого офицеришку и нигде найти не могут… Вся полиция с ног сбилась, его искавши… Как-никак, а искать надо. Императрица приказала… живым или мертвым, а гвардейского капитана Серебрякова надо предоставить ее величеству… А если, Боже упаси, не найдется он, тогда все прощай, всему конец», — таким размышлениям предавался бригадир Рылеев, запершись в своем кабинете.

— Не попробовать ли пустить в дело московского сыщика… Волк-то он травленый… Бывал во многих переделках, недаром его прозвали «Жгутом». Препоручу ему разыскать гвардейского офицера, — так вслух проговорил обер-полицмейстер и послал за главным и опытным сыщиком, который из Москвы перешел на службу в Петербург.

Начальник полиции берег этого сыщика для более «важных дел».

С Мишкой Жгутом мы уже знакомы, и, как знаем, граф Румянцев-Задунайский также некогда препоручил ему разыскать Серебрякова, который в то время находился в неволе, т. е. сидел под замком в усадьбе князя Полянского.

Мишка Жгут не поладил в Москве со своим начальником и перекочевал в Питер, в чаянии себе здесь более обширного поприща.

И вот бригадир Рылеев ухватился за Мишку Жгута, надеясь на его опытность в делах розыска.

— Ну, Жгут, выручай, брат, свое начальство, — такими словами встретил Рылеев сыщика.

— Приказывайте, ваше превосходительство!

— Не приказываю, братец: а прошу… выручи меня из беды.

— В дрызг расшибиться готов для вашего превосходительства.