— Скоро ли это, Михайло, будет?

— Скоро, барин, — с уверенностью проговорил Мишуха Труба.

Но предположения дворового князя Полянского не сбылись. Из Петербурга, по прошествии недель двух-трех, пришел ответ относительно Сергея Серебрякова, далеко не в его пользу; Серебрякова указано было «немедленно под строгим караулом доставить в Петербург, а дворового парня князя Полянского, Михайлу, по прозванию Труба, выпустить на волю, как не имевшему никаких улик к обвинению его в сообществе с Пугачевым».

И вот злополучного Серебрякова повезли в Петербург, в простой телеге, под конвоем трех солдат, с ружьями, а Мишуха Труба побрел один в Москву с отчетом в своих действиях и поступках к своему господину. Ему не дали хорошенько и проститься с Серебряковым.

Императрица Екатерина Алексеевна с своим двором пребывала в Москве.

Приехала она в конце шестой недели Великого поста, присутствовала в Успенском соборе при всех богослужениях Страстной седмицы, а также и всю Пасхальную неделю.

Великая монархиня с своим народом встретила Светлый день.

По православному обычаю христосовалась не только со своими приближенными, но даже удостоились этого некоторые из народа.

Радость у москвичей была неописанная. Забыто было и так недавно постигшее Москву страшное горе: моровая язва, унесшая в могилу не одну тысячу москвичей, также забыли и про неистовства Емельки Пугачева и его мятежной шайки.

Ликовали москвичи, прославляя свою царицу, мудрейшую из женщин.

С императрицей прибыл в Москву и Григорий Александрович Потемкин, один из приближенных к императрице лиц, пользовавшийся огромным влиянием. Теперь перед Потемкиным все преклонялись, слава его была упрочена.

Княжна Наталья Платоновна, во время пребывания государыни в Москве, находилась при ней как фрейлина.

Редкая красота княжны, кажется, за последнее время расцвела еще более; она была весела, мила, хоть временами облачко грусти виднелось на ее лице. Княжна Наташа не могла забыть Сергги Серебрякова, которого она продолжала любить своей играно чистой любовью.

Прошло немало времени, как она рассталась с Серебряковым, не зная, где он, что с ним? Она не знала даже, жив ли Серебряков.

Неизвестность участи возлюбленного очень часто повергала княжну в печаль и вызывала на ее прекрасные глаза слезы.

Перед отцом и теткой она не хотела выказывать свою печаль; старалась при них казаться всегда веселой.

Как-то раз, к немалому удивлению княжны, про офицера Серебрякова заговорил с нею сам князь Платон Алексеевич.

— Наташа, ты не забыла того офицера? — как-то медленно спросил у княжны ее отец князь Платон Алексеевич.

— Какого, папа?

Княжна Наташа с удивлением посмотрела на отца; она никак не ожидала такого странного вопроса.

— Серебрякова не забыла? — переспросил князь.

Наташа вспыхнула и молчала, наклонив свою красивую головку.

— Что молчишь, Наташа?

— Папа…

— Не забыла, вижу… любишь…

— Дорогой папа, я… я не знаю… может, его давно и в живых нет?

— А если Серебряков жив?

— Вы это знаете, папа?

— Допустим, знаю… Ты, Наташа, рада этому будешь? — пристально посматривая на дочь, спросил у ней князь Платон Алексеевич.

— Папа, не скрою от вас… да, буду рада, — чуть слышно ответила княжна.

— Ты продолжаешь любить Серебрякова, я это вижу… Ты не думай, Наташа, что это будет мне неприятно… Я… я не могу насиловать твои чувства… ты можешь любить его.

— Что я слышу, милый папа! — радостно воскликнула княжна.

— Да, да… Повторяю, я не могу запретить тебе это, ты вольна в своих чувствах…

Княжна Наташа с удивлением глядела на отца. Она не могла не удивляться перемене, происшедшей с ним.

Прежде отец запрещал и думать о Серебрякове, а теперь дозволяет ей даже его любить. Что же все это значит? Что за перемена?

Этот разговор отца с дочерью произошел вскоре после того, как князь Платон Алексеевич послал Мишуху Трубу в стан к мятежникам-пугачевцам с поручением отыскать Серебрякова и привезти его в Москву.

Прошло немало времени, а Мишуха Труба не только с Серебряковым, но даже и один не возвращался.

Князь Платон Алексеевич решил, что его верного слуги, вероятно, нет в живых, злодей Пугачев, видно, его повесил; если бы Мишуха был жив, то непременно вернулся бы… Может, и Серебрякова постигла та же участь…

«Наверное так… и его смерть черным пятном падет на мою совесть… Через меня погиб офицер. В его смерти буду я ответчиком и перед Богом и перед совестью», — так часто думал князь Полянский, предаваясь раскаянию.

До князя Платона Алексеевича доходили слухи, что Пугачев с своими мятежниками потерпел несколько поражений и что недалек тот день, когда Пугачева возьмут наши солдаты живым или мертвым.

Ждали окончательного истребления пугачевцев.

С большим нетерпением поджидал этого и князь Платон Алексеевич; ему хотелось скорее узнать о судьбе Серебрякова.

Время шло, но никаких известий о нем не было.

«Погиб, непременно погиб… и все через меня».

Теперь уже князь считал Серебрякова окончательно погибшим.

До князя Полянского дошел слух, что Пугачев взял штурмом Казань и покушался завладеть кремлем, но храбрый Михельсон с своими гусарами помешал ему выполнить это.

Также до князя дошло печальное известие, что Александр Ильич Бибиков неожиданно скончался, не довершив возложенного на него государыней поручения. Непритворными слезами оплакал князь храброго и честнейшего генерала.

— Со смертью Бибикова Россия потеряла многое. Место, которое занимал Александр Ильич, останется незанятым… и злодея Пугачева теперь не скоро усмиришь. Хоть генералов у нас много, а такого, как покойный Бибиков, нет… Бибиков мешал многим, вот его и убрали, — так проговорил князь Платон Алексеевич, обращаясь к находившемуся у него в гостях Потемкину, который по приезде в Москву стал часто бывать в княжеском дому, хоть сам князь и не особенно был рад такому гостю.

«Выскочка, баловень фортуны — не больше», — так говорил князь Полянский про Потемкина и все-таки его у себя принимал.

— Как, князь Платон Алексеевич, вы не верите, что генерал Бибиков умер естественной смертью, от простуды? — спросил с удивлением Потемкин.

— Не верю, не верю…

— Что же, по-вашему, Бибиков умер от отравы?

— От отравы или от чего другого, только не своею смертью.

— Вы в этом, князь, уверены?

— Почти…

— А показание врачей, которые лечили покойного Бибикова, и окружавших его лиц идут, князь, вразрез с вашим мнением.

— Может быть… но я останусь при своем мнении.

— Мне, князь, и самому хотелось бы дознаться истины, — после некоторого молчания проговорил Потемкин. — Смерть Бибикова огорчила императрицу.

— Вся Русь о том скорбит… повторяю, потеря незаменимая.

— Да, да, я с вами, князь Платон Алексеевич, вполне согласен… На место действия теперь отправлен Суворов.

— Он очень храбрый и деятельный генерал…

— Еще бы, еще бы, я кой-что слыхал про Суворова. Чего стоит его победа над поляками… Если Суворов примется за дело, то злодею Пугачеву плохо придется…

— Не нынче завтра шайки Пугачева будут разбиты и сам он или будет убит, или взят в плен.

— Дай Бог! Дерзость сего злодея превыше всяких мер: сколько крови, сколько жертв…

— Ваша казанская вотчина, князь, кажется, злодеем выжжена и опустошена?

— Что значит, Григорий Александрович, опустошение моей усадьбы в сравнении с бедствием других.

— Всякому дорого свое; кстати, князь, до сведения императрицы дошло, что вы в своей казанской усадьбе держали под арестом, или, сказать попросту, под замком какого-то офицера, я фамилию его забыл; этот офицер взят был Пугачевым, состоял у него в писарях и в числе других мятежников взят князем Голицыным, отправлен им к главнокомандующему Бибикову. Бибиков, кажется, не нашел в офицере вины и приблизил его к себе. Во время штурма Пугачевым Казани офицер исчез, вероятно, сошелся опять с Пугачевым.