— Нет… мертвого между живыми не ищут…
Как ни заманчива была денежная награда, обещанная Пустошкиным Мишке Жгуту, но все же он принужден был отказаться от розысков, чтобы не навлечь на себя гнева своего начальника, бригадира Рылеева.
«Заманчив кусок, да ничего не поделаешь, пожалуй, подавишься им… Бригадир задаст мне такие розыски, что и своих не узнаешь. Жаль упускать деньги, а придется отказаться, своя шкура дороже денег», раздумывал сыщик.
— И не надо, обойдемся и без тебя. Была бы честь предложена, а от убытку Бог избавил, — промолвил Егор Захарович.
Мишка Жгут ушел от Пустошкина; он хоть и отказался от розысков из «робости своего начальства», а все же не преминул, как аккуратный и исправный служака, известить свое начальство о приезде в Петербург Пустошкина и о затеваемом им розыске.
Бригадир Рылеев просто взбеленился, когда услыхал, что «некий сумасброд» хочет разыскивать между живыми людьми уже погребенного гвардейского офицера Сергея Серебрякова.
Рылеев немедленно потребовал «сего безумца» в свою канцелярию.
Когда Егор Захарович пришел, то начальник полиции принял грозный вид и, желая запугать вошедшего Пустошкина, набросился на него:
— Что это, государь мой, за глупые выдумки. И кто дал вам на это право? И ведомо ли вам, сударь мой, что лицо неблагонадежное я имею власть выгонять из города.
— Господин бригадир, не советую вам заходить так далеко и кричать на меня как на холопа или как на подчиненного вам будочника! Я дворянин, это раз, и вашего крика нисколько не испугаюсь, это два, и говорить с вами не намерен, это три!
Егор Захарович направился было к двери.
Начальник полиции, не ожидая такого отпора, смутился и присмирел.
— Останьтесь, куда же вы?
— А что же мне здесь делать? Брань, что ли, вашу слушать.
— Прошу остаться.
— А я, в свою очередь, господин бригадир, прошу говорить со мной вежливо, по-человечески.
— Я… я должен снять с вас допрос, потому и говорю вам — останьтесь.
— Допрашивайте, если нужно. Но предупреждаю, господин бригадир, не старайтесь меня запугать, я ведь не из робких. Извольте чинить мне допрос.
— Когда вы прибыли в Питер? — официальным тоном стал производить допрос Егору Захаровичу обер-полицмейстер.
— Вчера утром.
— Зачем?
— Чтобы разыскать или напасть на след гвардейского офицера Сергея Серебрякова.
— Так… Что же, этот офицер Серебряков вам сват, брат, племянник?
— Ни то, ни другое, ни третье.
— Так зачем или с какой целью хотите вы его разыскивать?
— Это для вас, господин бригадир, все равно.
— Ну, положим, что так. Но ведь вам ведомо, государь мой, что офицера Серебрякова давно похоронили; об этом вам уже сказано.
— Похоронили вместо Серебрякова моего бывшего крепостного, отставного солдата Захарыча.
— Что вы, сударь, за околесицу несете! Этого не могло случиться. Много лиц признали утопленника за офицера Серебрякова. Об этом уже и рапорт составлен. Серебряков похоронен. Какого же вы еще хотите разыскать Серебрякова?
— Того, господин бригадир, который исчез у вас, в Питере, как сквозь землю провалился. Того офицера Серебрякова, который был помехою некоторым лицам, хоть и всесильным, но бесчестным, — смело выговорил помещик Пустошкин.
— Вот что!.. Я догадываюсь, сударь, на кого вы делаете намек. И даю вам добрый совет поукротить немного свой язык, а то, чего доброго…
— А то что же сделают? — перебивая Рылеева, с насмешкою быстро спросил у него Егор Захарович.
— А вот что, вытянут язык да и отрежут, — невозмутимо заметил ему Рылеев.
— Было да прошло… Теперь не то время, господин бригадир… Теперь царствует над нами Екатерина Алексеевна, мудрая, великодушная…
— А все же, сударь мой, болтунов из города Питера выгоняют…
— Может быть, болтунов, а я к этой породе себя не причисляю..:
— Так вы, сударь, мертвого между живыми оставьте искать; вас, право, сочтут за сумасшедшего и, чего доброго, еще на цепь посадят, соберитесь подобру-поздорову туда, откуда приехали… Дело-то много лучше будет…
— Нет, зачем же… Не затем я приехал в Питер, чтобы переночевать в нем ночь-две, да и обратно ехать восвояси.
— Право, уезжайте… Добром советую… Если по своей воле не поедете, то силою повезут…
— Ну, господин бригадир, этой силы я не побоюсь…
— А я вот что скажу… Славный город Питер видал таких молодцов, как ты, и не с такими он справлялся… Понял? Раскусил? — уже грубо проговорил начальник полиции, переходя с вежливого «вы» прямо на «ты».
Ему прискучил этот разговор, прискучило также и упорство Пустошкина.
— Вы еще мне ничего не скажете? — также грубо спросил Егор Захарович у Рылеева и направился к двери, чтобы выйти.
— Погоди малость, сударь… Чтобы завтра утром твоей милости в Питере не было. Помни!.. До утра гости здесь, но не больше… Это мой последний тебе сказ… Прощай!.. Гляди, не забудь моих слов!.. Забудешь?.. Уж в ту пору, сударь, на себя пеняй!..
— Пожалуйста, не грози мне, господин бригадир, ведь я волк-то травленый.
— Ну, мы тебя совсем затравим… Уезжай лучше поскорее!..
Рассерженный грубым обращением начальника полиции Егор Захарович отвечал ему тем же.
Бригадир Рылеев только морщился.
— Что же это? Неужели здесь, в Питере, нет ни правосудия, ни правды?.. Неужели и здесь одна только грубая сила, грубый произвол!..
— Опять совет даю, государь мой, держать язык на привязи! — крикнул Рылеев.
— Говорить правду я не побоюсь и скажу ее в глаза всякому… Понимаете ли, всякому…
— Герой, борец за правду… Так, так… А все же, чтобы завтра в Питере вас, сударь мой, не было!
— Что же делать, придется подчиниться грубому произволу… Я уеду, — задумчиво и тихо произнес Егор Захарович.
— И хорошо сделаете, сударь… Прощайте!..
— И все же несчастного Серебрякова я буду разыскивать…
— Разыскивайте от нечего делать… Может, он придет к вам с того света, — насмешливо проговорил бригадир Рылеев.
— Он жив, жив!.. Грех вам будет, господин бригадир, считать живого человека мертвым. Вы дадите ответ в том и перед Богом, и перед совестью.
— Ну, ну, хорошо! За свой грех я и в ответе. Оставьте меня; мне, сударь, недосуг «пересыпать из пустого в порожнее». Ступайте… А то я прикажу…
— Выгнать меня, что ли? Зачем, я и сам уйду…
— И давно бы так.
Помещик Пустошкин раздосадованным оставил канцелярию начальника полиции.
— Что, сударь, невеселы? — такими словами встретил Мишуха Труба Егора Захаровича, когда он вернулся к себе на постоялый двор.
— Да веселиться нечему… Из Питера меня гонят, — со вздохом ответил Егор Захарович.
— Кто?
— Рылеев.
— За что же?
— А за то… Не суй нос где не спрашивают.
— Как так? — удивился Мишуха.
— Да так… вступился я за офицера Серебрякова, говорю, он жив; мне не верят; я доказываю, и доказательства моего не принимают и приказывают подобру-поздорову скорее из Питера выехать, только до завтра дали срок; если завтра утром я не выеду, то меня силою с позором выгонят.
— Бедный, бедный Сергей Дмитриевич! — с глубоким вздохом проговорил Михайло Труба, выслушав рассказ Пустошкина.
— Из Питера я не выеду, а только с этого постоялого двора на другой перееду. Пусть Рылеев думает, что я уехал. А здесь тихонько, смирненько буду делать свое дело. Может, мне и удастся напасть на след Серебрякова. Я проведу и самого начальника полиции, — с улыбкой проговорил Егор Захарович.
К сожалению, сделать это ему не удалось.
На другой день ранним утром, когда еще Пустошкин спал, а встал только один Мишка Труба, на постоялый двор явился полицейский чиновник в сопровождении двух солдат.
Полицейский чиновник приказал разбудить Егора Захаровича и объявил ему такой приказ начальника полиции:
— Его превосходительство, господин обер-полицмейстер указал мне, государь мой, напомнить о вашем немедленном выезде из столицы. Собирайтесь сейчас же, я сопровождать вас буду до заставы.
