- Я тоже не виноват! - завопил Шнырек, хотя оправдываться ему было совсем не за чем.. Никто никогда не слышал, чтобы он говорил неправду, даже если речь шла о его пуговичной коллекции (что достойно удивления, ведь он был настоящим коллекционером). Видно, у этого зверька было слишком мало фантазии.

И тут мы услышали легкое покашливание, а повернувшись, увидели очень маленького клипдасса. Он сидел под тентом и щурился.

- Вот как, - сказал Фредриксон. - Вот как?! - с ударением повторил он.

- У меня режутся зубки, - смущенно объяснил маленький Клипдасс. - Мне просто необходимо что-нибудь грызть.

- Но почему именно якорный канат? - удивился Фредриксон.

- Я подумал, что он очень старый и не страшно, если я его перегрызу, - оправдывался Клипдасс.

- А что ты делаешь на борту? - спросил я.

- Не знаю, - откровенно признался Клипдасс. - Иногда меня осеняют разные идеи.

- А где же ты спрятался? - удивился Юксаре.

И тогда Клипдасс не по годам умно ответил:

- В вашей чудесной навигационной каюте! (Точно, навигационная каюта оказалась тоже клейкой.)

- Послушай-ка, Клипдасс, что, по-твоему, скажет твоя мама, когда узнает, что ты сбежал? - спросил я.

- Наверно, будет плакать, - ответил Клипдасс, заканчивая эту удивительную беседу.

Глава четвертая, в которой мое морское путешествие достигает своей кульминации и заканчивается полной неожиданностью

"Морской оркестр" одиноко плыл по морю. Солнечные голубовато-прозрачные дни однообразно следовали один за другим. Скопища морских призраков беспорядочно мелькали перед штевнем нашего судна, а мы сыпали овсянку прямо на хвосты плывущих в кильватере русалок. Порой, когда ночь опускалась над морем, мне нравилось сменять Фредриксона у руля. Озаренная лунным светом палуба, которая то тихо вздымалась, то опускалась, тишина и бегущие волны, тучи и мерцающая линия горизонта - все вместе вызывало в моей душе приятное и волнующее чувство. Я казался себе очень значительным, хоть и очень маленьким (но главным образом, конечно же, значительным).

Иногда я видел, как мерцает в темноте трубка, и на корму, крадучись и шлепая лапами, перебирался и садился рядом со мной Юксаре.

- Правда, чудесно ничего не делать, - сказал он однажды ночью, выбивая трубку о поручни парохода.

- Но мы же делаем! - удивился я. - Я веду пароход, а ты куришь.

- Куда же ты нас приведешь? - съехидничал Юксаре.

- Это - дело другое, - заметил я, потому что уже тогда был склонен к логическому мышлению. - Но ведь мы говорили о том, чтобы делать какие-то вещи, а не о том, что делают вообще. У тебя что - снова Предчувствия?

- Нет, - зевнул Юксаре. - Хупп-хэфф! Мне совершенно все равно, куда мы приплывем. Все края одинаково хороши. Пока, спокойной ночи!

- Привет, привет! - сказал я.

Когда на рассвете Фредриксон сменил меня у руля, я мельком упомянул об удивительном и полном безразличии Юксаре к окружающему.

- Гм! - хмыкнул себе под нос Фредриксон. - А может, наоборот, его интересует все на свете? Спокойно и в меру? Нас всех интересует только одно. Ты хочешь кем-то стать. Я хочу что-то создавать. Мой племянник хочет что-то иметь. Но только Юксаре, пожалуй, живет по-настоящему.

- Подумаешь, жить! Это всякий может, - обиделся я. Фредриксон опять хмыкнул и, как обычно, тут же исчез со своей записной книжкой, в которой чертил конструкции удивительных, похожих на паутину и летучих мышей машин.

А я думал: "На свете есть столько интересного, аж шерсть встает дыбом, когда думаешь об этом..."

Одним словом, в полдень Шнырек предложил послать телеграмму маме маленького Клипдасса.

- У нас нет адреса. Нет и телеграфной конторы, - сказал Фредриксон.

- Ну конечно! - расстроился Шнырек. - Подумать только, какой же я глупый! Извините! - И он снова смущенно залез к себе в банку.

- Что такое телеграфная контора? - высунулся Клипдасс, живший в банке вместе со Шнырьком. - Ее можно съесть?

- Меня не спрашивай! - ответил Шнырек. - Это что-то огромное и непонятное. Посылают на другой конец света маленькие значки... и там они становятся словами!

- Как это посылают? - недоумевал Клипдасс.

- По воздуху... - неопределенно пояснил Шнырек, помахав лапками. - И ни одно слово по дороге не теряется!

- Ого! - удивился Клипдасс. После этого он весь день вертел головой, высматривая телеграфные знаки в воздухе.

Около трех часов Клипдасс увидал большую тучу. Белоснежная, пушистая, она низко-низко плыла над землей, и вид у нее был не совсем обычный.

- Точь-в-точь как в книжках с картинками, - заметил Фредриксон.

- А ты видел книжки с картинками? - удивился я.

- Ясное дело, - ответил он. - Одна называлась "Путешествие по океану".

Проплыв мимо нас с наветренной стороны, туча остановилась, и вдруг произошло нечто совершенно удивительное, чтобы не сказать - ужасное: она повернула назад и начала нас преследовать!

- Извините, а туча не опасна? - забеспокоился Шнырек.

Никто из нас ничего не мог об этом сказать. Туча плыла теперь в нашем кильватере; увеличив скорость, она перевалилась через поручни и мягко плюхнулась на палубу, почти совсем накрыв собой банку Шнырька. Потом она поудобнее устроилась между поручнями, сжалась, и клянусь хвостом, эта удивительная туча тут же заснула у нас на глазах!

- Ты видел когда-нибудь нечто подобное? - спросил я у Фредриксона.

- Никогда, - уверенно и очень неодобрительно отозвался он.

Клипдасс, подойдя к туче, лизнул ее и сказал, что на вкус она такая же, как мамина карандашная резинка.

- Зато мягкая, - сказал Юксаре.

Он сделал для себя в туче подходящую ямку и нырнул в нее, и туча тут же накрыла его, словно перина, словно мягкое одеяло из гагачьего пуха. Мы ей явно понравились.

Но это удивительное происшествие значительно усложнило дальнейшее плавание нашего корабля.

В тот же день, как раз перед заходом солнца, небо вдруг странно изменилось. Оно стало желтым, но не приятного нежно-желтого цвета, а грязноватым и призрачным. Низко повиснув над горизонтом и грозно нахмурив брови, плыли черные тучи.

Теперь мы все сидели под тентом. Шнырек и Клипдасс перекатили свою банку из-под кофе на корму, где ей ничто не угрожало.

Солнце превратилось в тускло светящийся диск, вода почернела и пошла свинцовой рябью, ветер испуганно завыл в штаге. Морские привидения и русалки исчезли, будто их сдуло ветром. На душе у нас было скверно.

- Проверь-ка анероид, - с тревогой сказал Фредриксон.

Я перелез через тучу и открыл дверь в навигационную каюту. Представьте себе мой ужас, когда я обнаружил, что анероид показывает 670 - самую низкую цифру, до какой может опуститься стрелка!

Моя мордочка похолодела от страха, я наверняка побледнел, стал белый, как простыня, или, может быть, пепельный. До чего интересно! Вернувшись на корму, я воскликнул:

- Видите, я стал белый, как простыня?!

- По-моему, ты такой, как всегда, - сказал Юксаре. - Что показывает анероид?

- Шестьсот семьдесят! - ответил я (чуть обиженно, как вы понимаете).

Меня всегда удивляло, что торжественные минуты жизни часто бывают испорчены ничтожными замечаниями, даже если их делают не со зла, а по глупости. Я считаю, что даже из самого ужасного положения надо искать выход. Отчасти имея в виду данную ситуацию, отчасти потому, что настоящий страх как-то уменьшается, если начнешь его преувеличивать. Кроме того, приятно производить на кого-нибудь впечатление. Но такому, как Юксаре, этого не понять. Ведь умственные способности распределяются неравномерно, и не мне судить о том, для чего в жизни нужны такие, как Юксаре.

Между тем Фредриксон, похлопывая ушами, принюхивался к ветру и озабоченно осматривают "Морской оркестр".

- Хорошо построен этот пароход, - сказал он наконец. - Он справится. Пусть Шнырек и Клипдасс заберутся в банку и закроют крышку, потому что сейчас начнется шторм.