И когда принесут наконец книжку – проснутся царевна и мальчик, погибнет злой волшебник, а с ним исчезнет и мрак, – и увидят тогда люди, что для всех есть счастье на земле.

Николай Георгиевич Гарин-Михайловский

Было то, или не было, да только сказывал мне случаем старичок какой-то, что жил некогда на одной станции дальней путевой обходчик Бескудников. Жил он себе с женой своей ни бедно ни богато, без особого роскошествования, да и с голоду вовсе, по правде говоря, не пух.

Ковылял день-деньской путевой обходчик Бескудников с фонарём керосиновым и со псом слепым вдоль путей, тюкал по шпалам и рельсам молоточком, а за то ему жалование полагалось. А куда ведут пути и не знал он вовсе, и ни к чему ему было. Ведал только, что как поломка какая – пузырь, или трещинка в рельсе, или, там, гайка от шпалы отскочит, надлежало ему на путях стать, да фонарём размахивать, чтобы беды с паровозом не вышло. Только паровозы по той ветке редко ходили.

Вот явился однажды путевой обходчик Бескудников к ночи домой, рельсы со шпалами все через тюканье проверил, пса слепого во дворе привязал, фонарь с молоточком - в сени, а сам щей кислых наелся, да давай к жене своей ласкаться. А жена и рада, потому как любила она мужа пуще жизни. Снял с неё путевой обходчик Бескудников через голову сарафан, обнял, рукой по спине гладкой шёлковой жениной ладонью водит с нежностью, да только ничего понять не может – то ли прыщ на ощупь, то ли фурункул, то ли родинка, да, будто бы, не было её раньше, родинки никакой, ни прыща, ни фурункула. С утра ещё не было. Поворотил жену спиною, огонёк поближе поднёс – глядит, а там кнопка - не больше ноготка мизиничного. Будто от звонка какого или включателя. Сама розовая, а внутри зайчик красненький попрыгивает.

«Что это за новости такие, думает путевой обходчик Бескудников, где это видано, чтобы у баб на спинах этакая подстанция дислоцировалась? Следствие ли это заболевания, и заразно ли заболевание означенное; а то, так ведь, прости господи, не равён час, все тут кнопками и звонками и тумблерами с ног до головы покроемся! Карантин сделается, а коли окажусь я в карантине, кто будет когда на путях поломка – пузырь, или трещинка в рельсе, или, там, гайка от шпалы отскочит, на путях стоять, да фонарём размахивать, чтобы беды с паровозом не вышло?»

Жена тут в слёзы. В два ручья из глаз голубых её льётся, да в подпол через дырки между досок течёт: «Горе, горе великое на головы наши с тобой, путевой обходчик Бескудников, нежданно негаданно упало - свалилося. Прогневили мы, видать, бога, что такие испытания нам посылает посредством кнопицы этой. Кнопица-то из себя не простая, а ворожбяная. Три сотни восьмая баба я в роду нашем, у кого она, зараза, вылазит ни с того ни с сего. То между лопаток, то в пашку, а то прям на лбу посередь, подлая, и вырастет. И у мамки моей та кнопица случалась точь в точь (повыше пупа) - сама розовая, а внутри зайчик красненький попрыгивает. Так ни одна из баб наших, трижды сотен восьмерых, у кого кнопица, своей смертью со старости не померла. Все через большие несчастья да беды кончились...»

Путевой обходчик Бескудников в бога, по правде сказать, не больно веровал - норовил разумом своим да уменьем в устройстве жизни разобраться. Даже в церкву не ходил – не было на его дальней станции церквы. «Всяко моё хозяйство, да и нет колдовства на свете, думает, опробую кнопку, а там уже, коли что, разбираться будем...»

Так и поступил. Надавил кнопку розовую легонько большим пальцем, как привык гайки на прочность прощупывать, только легче, и живо палец отдёрнул, будто и не жал вовсе, а так – проверил кнопкино наличие. Да нет вот.

Ушла розовая кнопица глубоко в тело, вскрикнула жена, и без чувств на пол дощатый повалилась. Зашевелились, заходили половицы, заёрзали брёвна в стенах, заскулил слепой пёс, упал и разбился в сенях фонарь, свалился с лавки молоточек путеобходный. А зайчик красненький из кнопки на потолок прыгнул, расплескался, забрызгал комнату багряными сполохами, и давай переливаться. Зашумело за окном, завыло по-звериному, точно состав гружёный свинцовыми чушками на тормозах по рельсам идёт. Зажмурился путевой обходчик Бескудников, а когда глаза снова раскрыл – увидал напротив себя пернатого змея. С одной стороны у змея красные перья – с другой синие, и ноздри большие тоже с красными и синими перьями внутри, и пасть, и зубы-клыки, а между зубов-клыков зайцы красные прыгают, только не зайцы то вовсе, а языки пламени. Бивней жёлтых дюжина из-под щёк во все стороны топорщится. Смотрит змей глазами холодными, и, по всему понятно, огромный он, потому, что видно как хвост его разнопёрый из горницы в сени, в дверь выходит, и ещё за окном в крапиве шевелится.

- Здравствуй, путевой обходчик Бескудников, суждено нам было с тобой повстречаться, и повстречались. Думал ты, – «нажму кнопицу, а коли что, разбираться буду»? Нажал – вот оно и настало «коли что», пожалуйста. Разбирайся теперь коли разумеешь как. Сам я – чудо-змей пернатый, а ещё прозвали меня Бабьей Жабой, потому как за свой век, а годов мне три сотни и восемь, заморил я до смерти через большие беды да несчастья триста восемь тёточек. А нынче и твою бабу, путевой обходчик Бескудников, заморю с тем резоном, что стал я на целый год старее сего дня. Ты пока живи себе женатым, ходи вдоль путей с фонарём, молоточком тюкай, жалование получай, а как поломка какая – пузырь, или трещинка в рельсе, или, там, гайка от шпалы отскочит, на путях стань, да фонарём размахивай, чтобы беды с паровозом не вышло. Но коли назовёшь тёточку свою «обезьяной» – пеняй на себя, сам пойдёшь ко мне во служение, и супруге твоей худо придётся. Изведу я её, ей богу, не будь я Бабья Жаба...

Сказал так змей и исчез, словно не было его вовсе. А может и не было бы на самом деле, кабы не жена без чувств на полу, не осколки от фонаря в сенях.

Оторопь-то у путевого обходчика Бескудникова быстро вышла. Досада его взяла, что испугался с неожиданности. Задумал, было, он кнопку повторно надавить, чтобы Жаба Бабья снова явился. Ужо путевой обходчик Бескудников показал бы на этот раз кто в избе хозяин. Дал бы промеж глаз молоточком, и дело с концом. А то ишь! С какого это такого станет жену он свою любезную «обезьяной» дразнить. По какому такому случаю во служение идти к змею пернатому?

Да только вот кнопка со спины гладкой шёлковой жениной делась куда-то. Маленький синячок остался, как птица клюнула.

Стали жить они дальше. И не было с того дня покоя путевому обходчику Бескудникову – всюду ему теперь обезьяны мерещились. Поначалу во сне видал будто мартышка вертлявая за ним следит когда он вдоль железной дороги идёт и молоточком пути проверяет. Только обернётся – а она на ёлку – шасть. Тут и сон долой - вставать пора. В другой раз видал во сне, как два павиана гайки от рельсы отвинчивают – один пальцами проворными крутит, другой ключом гаечным придерживает, чтобы сподручнее. Хочет их путевой обходчик Бескудников схватить, да поди достань их во сне-то. А на пасху снилось путевому обходчику Бескудникову, будто убегает он от паровоза по рельсам. Налево свернуть не может. Направо свернуть не может. Только вперёд – от паровоза. А паровоз тот будто весь полон макак. И пассажиры там макаки, и проводники, и кочегары чумазые, и машинист, который за цепочку гудка тянет, чтобы путевой обходчик бежал скорее. Он и бежит, стараясь ногами между шпалами для удобства попадать, а макаки смеются над ним, яйца крашеные пасхальные ему в след швыряют. Хохочут по-обезьяньи: «уох-уох-уох-уох». И паровоз всё быстрее, быстрее, быстрее. И гудок всё настойчивей, всё громче. Путевому обходчику Бескудникову проснуться бы, а никак. Не пора ещё. На пасху долго поспать полагается – в церкву-то не надо. Нет на его дальней станции церквы. А у паровоза на котле цифра написана – «ТРИСТА ВОСЕМЬ».

Потом и наяву стали обезьяны чудиться. Вовсе перестал путевой обходчик Бескудников явь от сна отличать. Покой потерял.