– Вы просите руки и сердца той, что вправду век свой начала оленем, который по капризу колдуна иль ведьмы ныне принял женский облик.

По стенам между щитами и копьями неровным пламенем пылали светильники, а Принцесса продолжала:

– Как говорит нам старое преданье о позабытом колдовстве и чарах, вы трое нынче просите руки той, что и вправду родилась оленем. Я знаю ваши тяготы борьбы, удары непогоды и судьбы, я знаю, сколько нужно претерпеть, чтобы рубины, золото иль медь сложить у безымянных этих ног. Так слушайте, что повелел вам рок: «Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз – в тот же миг я сгину с глаз». В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Тэг, твой жар?

Старший сын Клода встал с колен. Не говоря ни слова, он изломал золотые клыки Голубого Вепря и повернулся спиной.

– Любовь ей изменила в первый раз, – простонал Токо.

– Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз – в тот же миг я сгину с глаз. В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Гэл, твой жар?

Гэл встал, не говоря ни слова, переломил о колено Священный Меч Лорала, повернулся и вышёл.

– Теперь любовь ей изменила дважды, – прошептал Писец.

– Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз – в тот же миг я сгину с глаз. В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Джорн, твой жар?

– Сейчас любовь изменит в третий раз, – каркнул Лекарь.

Принц Джорн встал с колен и поднял серебряную чашу, полную рубинов.

– Откройте двери шире, – взревел Клод, – для оленя! А кто возьмёт копьё, как пса, прикончу! Откройте двери шире для оленя!

И по всем залам дворца прокатилось: «ОТКРОЙТЕ ДВЕРИ ШИРЕ!!! Шире!! Шире!»

Белая фигура у золотого кресла замерла неподвижно. Все вытянули шеи и широко раскрыли глаза, глядя, как Джорн поднимает чашу.

– Так тихо, что паденье лепестка услышать можно, – шепнул Писец.

– Ничего не слышу, – пробормотал Токо.

– Молчать! – крикнул Клод. – И отойти, чтоб место дать. Отказ у Джорна в сердце, и сейчас услышим приговор!

Джорн произнёс:

– Вы более не то, чем прежде были, а то, чем есть, пребудете вовеки. Позвольте вам вручить сей дар любви!

Принцесса приняла чашу в руки.

– Вы в руки сердце приняли моё, – сказал Джорн.

Пока Принц говорил, огонь светильников угас, став тихим свечным пламенем, зал наполнился свежим апрельским воздухом, и Джорн увидел перед собой новую Принцессу, исполненную такой прелести, какая не являлась ему ни в жизни, ни во снах.

– Припоминаю этот аромат, – сказал старый Токо, – весенний свежий аромат сирени.

– Шш–ш, – шикнул на него Лекарь.

– Кто этот Принц, высокий незнакомец, который чашу взял из рук у девы? – шепотом спросил Писец, потому что откуда ни возьмись рядом с Принцессой вдруг появился высокий и смуглый, никому не знакомый юноша и принял чашу из её рук, чтобы она могла спуститься с золотого кресла и вложить свою руку в руку Джорна.

Король Клод, увидевший незнакомого Принца в тот же миг, что и другие, закрыл глаза, протёр их, снова открыл и шагнул вперёд.

– Ты кто, откуда, по какому делу? – раздался его громовой голос.

Высокий Принц поклонился Королю и сказал:

– Позвольте прежде, чем себя назвать, просить о вашей милости.

– Какой? – спросил Король.

– Есть дело, что отложено давно и ждало часа.

Юноша опустил серебряную чашу на золотой трон.

Писец прокашлялся:

– По правилам, желаемую милость в письме необходимо изложить, подробно и в возможно точных рамках. Прошения заносятся в регистр за подписью, скрепляются печатью...

– Кончай! – оборвал его Король. – Он прямотой мне нравится. Я милость обещаю.

При этих словах незнакомец подошёл туда, где стояли Тэг и Гэл, схватил каждого одной рукой, стукнул их лбами друг о друга семь раз и опустил на пол.

От раскатистого хохота Короля зазвенели щиты на стенах.

– Кто этот бог, что крутит молодцами, как куклами? – взревел он.

Юный принц поклонился.

– Я, Ваша Милость, Тэл, сын младший Тэра, владыки всей Нортландии.

– Слыхал. Могучий и богатый он Король, и ловок на коне, – сказал Клод и жестом велел юноше продолжать.

– Назвав себя, я приступаю к делу. Имею честь, Великий Государь, представить Вам и сыновьям, и свите мою сестру, великую княжну, принявшую сейчас подарок Джорна.

Принц Тэл отвесил глубокий поклон смуглой очаровательной деве, всё ещё державшей Джорна за руку.

– Её Высочество, Принцесса Розанора Нортландская!

Клод и его свита застыли, как заворожённые, и целую минуту никто не мог вымолвить слова от удивления. Лицо Клода сменило все цвета флага, пока не обрело свой обычный цвет вина и бури.

– Сто лир и скрипок, – громыхал Клод, – мяса и вина! Того вина, которое достойно сегодняшних торжеств! Расплавьте чан рубинов! Стойте! Принести вино в бутылках. Радостное чудо смутило мне рассудок, а не брюхо. Приветствую вас, Тэл и Розанора! Здоровья вам и радости, и счастья!

– Небывалый случай! – возопил Писец. – А если случай небывалый, то как его описать, записать и расписать? Здесь странно наложились друг на друга два вида чар, смешались все понятья, о чём я сожалею глубоко, – и он продолжал нести околесицу, но никто его не слушал.

Зал наполнился суматохой и сутолокой, суетой и бегом, смехом и движением, ласковыми словами и любезностями, а надо всем – гремели лиры и надрывались скрипки. Королевский Маг пролил целый ливень серебряных звёзд, а громадный стол праздничного зала ломился от мяса, вина и цветов. Принц Тэл сидел во главе стола рядом с Королём, справа от них сидела Розанора, а слева – Джорн. Король обрушил на стол тяжёлый удар, от которого подпрыгнули хрустальные бокалы.

– Я её признал, – сказал Король, – по речи и осанке.

– Я её признал, – сказал Писец, – по стройности её изящных ног.

– Я её признал, – сказал Токо, – по высоте чела и свету глаз.

– А я признал по песне, которая внезапно зазвучала в моей груди, – сказал Джорн.

Тэг и Гэл хмуро уставились в свои тарелки.

– Ты балбес, – сказал Тэг.

– А ты дурак, – ответил Гэл.

Клод всматривался в тёмные углы за щитами.

– Где этот пустоголовый карлик, – спросил он Тэла, – который подкрадывается по ночам, как коты.

– Как коты или как кот?

– Как коты, – подтвердил Клод. – Кажется, что он сидит в шести углах сразу.

– Давно он тут при вас? – спросил Тэл.

– Месяца три, – ответил Клод и отпил из чаши. – Вдруг объявился и сразу прижился. Он знает толк в конях и псах, да и в людях разбирается получше меня. По этой причине проиграл я ему ларец самоцветов и, честное слово, не жалею. Люблю малого, сам не знаю почему, только вида не показываю. Эх, не стряслось бы с ним беды! Клод поднёс к губам ещё одну чашу, осушил её до дна и закрыл глаза.

– Квондо, сир, ушёл навсегда, – произнёс Тэл каким-то странно знакомым хрипловатым голосом.

Чаша со стуком полетела на пол, Клод подскочил, закрыл глаза, вновь открыл их и уставился на Тэла.

– Ты – Квондо?! – воскликнул он.

– Был им, – ответил Тэл.

Король выпил ещё одну чашу, и лишь тогда к нему вернулась речь.

– Послушай, Тэл, мне нравится вино, хоть кожей малость отдаёт оно. Скажу без хвастовства, что я в седле держусь прочней, чем стоя на земле. Я не люблю чудес – хватило б сил, я б колдунов извёл и запретил. Да, простота и грубость – мой порок, и милых дочерей не дал мне Бог. Прости, коль что не так – моя вина, но колдовство коварнее вина. Перед проклятой силой колдовства моя б не устояла голова.

Он снова отпил из чаши:

– Розанорой стал олень, Квондо – Принцем стал, кто ж в прекрасный этот день чары разорвал? А зачем их наводили – чем мы вдруг не угодили?

Он опять обрушил на стол мощный удар и потребовал тишины.

– Горькое и сладкое волшебство...– начал Клод. Он хотел найти рифму, но махнул рукой, – объединило великий дом Клода с великим домом Тэра, – и отпил из огромной чаши. – Я бы мог запросто обогнать и перепить этого человека в самый лучший день его жизни, хотя это к делу не относится... Сегодня мы видели чудо, только как его понять... Твоё слово, Тэл.