Запах времени, напоенный яблочным цветом и предощущением больших свершений и перемен, — вот что тогда главенствовало над всем…

Однако мне не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто работа, которую делал Раушенбах со своими сотрудниками, была шутейной, игровой. Игра ума — она действительно была.

Трудно сейчас поверить, но когда Борис Викторович приходил к смежникам и говорил: «Луна» (система разрабатывалась до начала космической эры!), — его не понимали, думали, что речь идет о новом типе самолета. Полагаю, не понимали не только смежники, но и многие другие, кто стоял гораздо ближе к этой работе. Это плохо укладывалось в голове: мало того, что аппарат, сотворенный человеком, полетит к иному небесному телу, так он еще и увидит его обратную сторону, то, что никогда с Земли не видно. Раушенбаховцы решали настоящий кроссворд, и решить его надо было — именно в силу сложности задачи — до очевидности просто, так, чтобы аппарат там, в космосе, не запутался, не перепутал один маневр с другим.

Тут требуется отступление. Я говорю все время о работах по управлению и ориентации «Луны-3», и потому невольно может сложиться впечатление, что весь проект собственно этим исчерпывался и что трудности возникали только на этом пути. Нет, конечно, — проблемой здесь оборачивалось все. Ну вот, например, выбор траектории полета станции к Луне.

— Надо было, — скажет потом один из баллистиков, — попасть пулей в летящего воробья, стоя на платформе движущегося поезда…

И это не просто образ. Дело в том, что, когда космический аппарат стартовал с Земли, Луна находилась в одной точке пространства. Когда он прошел половину пути — в другой, треть — в следующей и так далее. Значит, надо было рассчитать такую траекторию полета, чтобы Луна и посланец человека в конце концов встретились. Достаточно было допустить изменение скорости лишь на одну сотую процента, и отклонение от цели составило бы 250 километров!

А вот когда они уже встретились — тут начинала работать система управления ориентацией. Прежде всего аппарат нужно «успокоить» — то есть прекратить его беспорядочное кувыркание, в коем он пребывал на протяжении всего пути к Луне. Дальше его надо сориентировать. Как? Какой объект выбрать в качестве опорного? Земля? Ни в коем случае! Фотоаппарат может принять ее за Луну и сфотографировать совсем не то, что нужно. (Такого варианта, кстати, боялись больше всего.) Сама Луна? Тоже не проходит: она излучает слишком мало света, и вполне вероятно, что оптические датчики ее просто не заметят. Тогда Солнце? Да, по-видимому, это самый простой и правильный вариант. Значит, станцию необходимо соответствующим образом развернуть — для этого опять включатся реактивные двигатели ориентации… И снова вопрос: то, что реактивные, — это ясно, но какие? Ведь с обычными, давно освоенными на ракетах, они имеют сходство лишь в названии. Там — большие, с тягой в сотни тонн, тут — естественно, маленькие, диаметром в сантиметры и тягой — десятки грамм… Даже двигателями как-то называть неловко… На каком топливе будут работать? Тоже вопрос… Жидкое? Сжатый газ? Пожалуй, сжатый… Во всяком случае, так проще. С этим разобрались… Теперь вот это…

— Борис Викторович, не получается…

— А вы придумайте…

— Борис Викторович, не влезает в объемы…

— А вы втисните…

Сколько раз за эти годы повторялись подобные диалоги! Сколько раз понимали: идут по кругу! Сколько раз убеждались: все не так, тупик! Вот еще вчера, да вечером, когда БВ их выгнал домой, казалось — нашли решение, единственное, правильное, гениальное! Завтра — опять не то, не то. Опять надо все пересчитывать, все переделывать… Сколько раз… Да бросить к шутам эту чертову работу! Да пропади все пропадом — и Луна, и станция, и это… Море Гумбольдта и еще Краевое, Смита, Южное… Интересно… очень интересно. Но в голове ни одной здравой мысли…

— Борис Викторович, пойду в отпуск…

— И меня прихвати… Запутался…

Потом Раушенбах даже выведет своего рода теорию этого хождения по кругу: «Сначала — все ясно. Следом оказывается — чего-то не учел, — уже сложнее. Недели через две — становится очень тяжело: в голове полная сумятица. Следующий этап — все не так. Хочется вешаться. Молодой был — лез на стенку, теперь знаю: как раз тогда, когда «мылишь» веревку, решение уже есть, оно созрело. Теперь надо — даже если сроки поджимают — все отложить, переключиться, заняться «соседней» задачей. И потом — где-нибудь в самом неподходящем месте: в парикмахерской, в метро, на кухне — вдруг все становится очевидным; садишься и только успеваешь записывать формулы».

И вот что они придумали. На тыльной стороне корпуса станции установили солнечные датчики, которые поймали Солнце. Сигнал об этом поступил в блок логики. Тот включил двигатели — они повернули станцию и заставили ее застыть на нити «Луна — Солнце». Потом закрыли солнечные «глаза»: теперь все внимание датчиков сконцентрировалось только на Луне. Дальше — фотоаппарат начал съемку, а специальное устройство тут же стало эти снимки проявлять. Зашифрованные в радиосигналах, они отправились на Землю.

«Это была первая фотография фамильного альбома солнечной системы, который начали выклеивать люди», — напишут журналисты.

«В истории астрономии началась новая эра, — скажет тогдашний президент Академии наук СССР академик А. Н. Несмеянов, — доказана возможность не только изучать физические параметры космического пространства и различных излучений небесных тел без помех, неизбежных при наблюдении с земной поверхности, но и получать с близкого расстояния фотографическое изображение планет».

Так впервые в космосе побывал разумный космический аппарат.

Так впервые было доказано, что сам принцип системы управления ориентацией в безопорном пространстве — принцип, стоящий на трех разновеликих китах — «глаза», «мозг», «мускулы», — угадан правильно. Более того — единственно правильно: спустя несколько лет американские ученые опубликуют свои результаты, и окажется, что они шли в точности таким же путем — выбрали те же «глаза», сообразно той же идее организовали «мозг», снабдили такими же «мускулами» свои аппараты.

Так наконец был заложен фундамент теории, которая позволяла людям не чувствовать себя в космосе слепыми котятами. Согласитесь, ведь это очень приятно — понимать, куда и зачем ты идешь, какую дорогу ты должен и, главное, можешь выбрать…

А Раушенбах в ответ на все поздравления, сыпавшиеся на него в связи с присуждением ему Ленинской премии, только отшучивался:

— Впервые всегда делать очень просто. Нужно иметь известную смелость, быть чуть-чуть наглецом и не сознавать, во что лезешь. Как осознаешь — беги!

Раушенбах знал: самое сложное еще впереди. Теперь на фундаменте предстояло строить дом.

…Сколько на Земле типов автомобилей: сто, двести, триста? Сколько типов самолетов: десять, двадцать, тридцать? Сколько бы ни было, они «на» или «в пределах» родной планеты, а потому по сути своей — при всей явной и неявной непохожести — похожи.

В космосе, мы уже говорили, логика другая. И потому все космические аппараты — «Молнии», «Союзы», «Венеры» — похожи лишь одним: они трудятся в безвоздушном пространстве. Задачи разные, а от них и суть. Значит, и у каждого аппарата должны быть свои «мускулы», свой «мозг», свои «глаза».

Если «Луна-3» ориентировалась на Солнце и Луну, то межпланетные станции «Венеры» и «Марсы» — на наше светило и яркую звезду Южного полушария — Канопус, удачно расположившуюся почти перпендикулярно плоскости движения планет, а орбитальные спутники и станции — на Землю. Если на «Востоках», «Восходах» и «Союзах» отвечают за управление ориентацией двигатели ориентации, включаемые на данный, конкретный отрезок времени, то на «Молниях» и «Горизонтах», летающих год и больше на высоких орбитах, — гироскопические силовые стабилизаторы — электродвигатели-маховики, не нуждающиеся ни в каком топливе… Короче, Раушенбаху и его сотрудникам предстояло разработать все мыслимые и немыслимые варианты. И каждый из этих вариантов был в чем-то сложнее, а в чем-то проще предыдущего. Но он заведомо был другой.