Что касается меня, то я ничего себе. Тут я поближе узнал Алексея Николаевича Крылова[21]. И чем больше я его вижу, тем симпатичнее он выглядит. В особенности он хорош, когда рассказывает что-нибудь…
3.VIII.21
Прервал письмо, как видишь, на 6 дней. Это потому, что я уезжал из Лондона в Манчестер. Ездили мы в Манчестер с Абрамом Федоровичем для того, чтобы повидать известного профессора Брэгга[22]. Добрались в Манчестер с некоторыми приключениями. Теперь, в связи с угольной забастовкой, которая, кстати сказать, уже закончена, очень непостоянно расписание поездов. И когда мы прибыли на станцию, то оказалось, что тот поезд, на котором мы рассчитывали ехать, идет только до Дерби. Мы рассчитали тогда, что если мы доедем до Дерби и там переночуем, то не опоздаем в Манчестер на свидание с профессором Брэггом. Но когда мы приехали в Дерби, то оказалось, что там международная выставка (сельскохозяйственная) и все гостиницы переполнены. Тогда мы пошли в полицию просить ночлега. Там нам дали несколько адресов, и после больших трудов мы отыскали себе две маленькие комнатки, довольно-таки грязные, даже без электрического освещения, а с газовыми рожками. Как только мы собрались спать, пришла хозяйка и сказала, что еще два молодых человека желают у нее ночевать и не согласимся ли мы переночевать на одной кровати. Но я довольно решительно ее спровадил, и мы более или менее с комфортом провели ночь.
На следующее утро добрались до Манчестера. Там нас встретили хорошо, кормили обедом, сам Брэгг очень мил. Он очень молодой, всего 32 года, но парень в своей области знающий и рассказал нам довольно много забавного. Там же мы встретили проф. Сечфилда, он хорошо говорит по-русски (6 лет был в России), он хочет организовать англо-русский институт и обсуждал его проект с Абрамом Федоровичем. У него мы пили чай.
На будущей неделе мы все приглашены к писателю Уэллсу на обед, куда будут приглашены и английские ученые. Собираемся ехать в Кембридж повидать проф. Резерфорда. […]
Лондон, 13 июля 1921
…Было много работы, и потому не писал. Был у Уэллса на рауте, был также на чае у Райта[23]. Познакомился там с Бернардом Шоу, Содди[24], лордом Холденом[25] и пр. Можно сказать — здорово! Но не буду останавливаться на этом всем, так как есть более важное, о чем тебе надо писать. Дело в том, что, по всей вероятности, я останусь тут на зиму и буду жить в Кембридже и работать у проф. Резерфорда. Он дал свое согласие, мы были у него вчера. Наше представительство тоже согласно оставить меня тут. Не знаю, радоваться мне или нет. Уж очень душа моя болит за вас, мои дорогие. Что вы там будете делать без меня? Но, с другой стороны, [эту] зиму я [бы] работать не мог. А у меня теперь в жизни все, что есть, — это работа, да вы все, мои дорогие.
Я вас постараюсь поддержать. Конечно, я сделаю все, что от меня зависит. Но если я не использую этого счастливого стечения обстоятельств, то, конечно, долго придется ждать. А время идет, и много уже потеряно. Боюсь также за себя, что соскучусь очень среди англичан. Поеду в Кембридж через две недели, и за работу. Тороплюсь кончать закупки тут. […]
Лондон, 24 июля 1921
Сегодня день твоих именин, я помню это и посему поздравляю тебя и желаю тебе всего хорошего.
Это время я очень занят, перебрался из Лондона в Кембридж и начал работать в лаборатории. 22 и 23 числа работал усердно. Но сегодня приехал в Лондон, так как в Кембридже скучно и, кроме того, завтра, в понедельник, у меня кое-какие дела по закупкам.
Что касается моей работы в Кембридже, то пока еще мало ясного. Пока что знакомлюсь с радиоактивными измерениями и делаю просто практикум. Что будет далее, я не знаю. Ничего не задумываю, ничего не загадываю. Поживем, увидим. […]
Кембридж, 12 августа 1921
Получаю теперь от вас письма довольно аккуратно. Это меня очень радует. Беспокоит меня вопрос, как вы будете, когда Леня[26] уедет на Север. Вообще душа моя болит за вас.
Вот я уже три недели работаю в лаборатории в Кембридже. Дела идут помаленьку, но беда вся в том, что через 1 неделю, 20 августа, лаборатория закрывается, 3 недели каникулы. Право, не знаю, как провести эти три недели. Хочется работать, а тут, хочешь не хочешь, три недели гуляй. […]
Тут, в Кембридже, я снимаю 2 комнаты в одной семье, тут же столуюсь. Семья полуинтеллигентная, мещанская, но они очень любезны со мной. В особенности хозяйка, очень разговорчивая, по вечерам заходит ко мне и долго беседует. Разговоры неинтересные, но я на это смотрю как на уроки английского языка.
Вчера первый раз имел разговор на научную тему с проф. Резерфордом. Он был очень любезен, повел к себе в комнату, показывал приборы. В этом человеке безусловно есть что-то обаятельное, хотя порой он и груб.
Так жизнь моя тут течет, как река без водоворотов и без водопадов. До 6 работаю, после 6 либо читаю, пишу письма, либо еду покататься на мотоциклетке. Это для меня большое удовольствие. Дороги тут идеальные.
Лондон, 18 сентября 1921
Давненько не писал тебе, этому виной переезд из Эдинбурга в Лондон. Тут я пробуду дней 10, до 26-го, и потом поеду в Кембридж, за работу. Слава богу, это уже не за горами.
Позавчера послал вам посылку, в ней 2 коробки табака, одну Леньке, другую, пожалуйста, отправьте Б. М. Кустодиеву. […]
Сегодня получил ваши письма и был очень им рад. Были письма от всех, и я прочел и перечел их. Ты не можешь представить, как это на меня хорошо действует. […]
У меня на Эдинбургском съезде Британской ассоциации наук новое знакомство — это проф. Тимошенко[27]. Очень умный и милый человек. Он высокого роста, с белыми кудрями, с маленькой бородкой, бледное лицо, светлые умные глаза. От него дышит кабинетом и книгой. Он действительно умен, тот спокойный и глубокий ум, который я встречал мало у кого. В нем есть что-то обаятельное, хотя он говорит мало и редко. Всегда тихим и спокойным голосом. Я с ним провел целую неделю на съезде. Он друг Абрама Федоровича. […]
Теперь, может быть, в моей жизни один из самых критических моментов. Если я выйду победителем, то, мне кажется, я найду себе покой. Но вот что меня мучает сейчас: сумею ли я выполнить те работы, которые я задумал тут, в Кавендишской лаборатории? Не начинаю ли я опять размахиваться чересчур широко? Я задумал крупные вещи, а может быть, опять все сведется к нулю. Потом, для меня этот самый Резерфорд загадка. Сумею ли я ее разгадать? А ко всему этому еще эта неопределенность материального моего положения. Много, конечно, зависит от Абрама Федоровича. Если он захочет, то он может много сделать. А хочет ли он? Конечно, я и сам на себя тоже полагаюсь, но все же одному трудно. Ну, да даст бог. […]
Кембридж, 7 октября 1921
Работа моя тут идет вполне удовлетворительно. В смысле материалов тут лафа. Нужно что-нибудь — платиновой фольги или проволочки, — только сходи к Cambridge & Paul Scientific C°, и все получишь. Я, между прочим, познакомился с директором этого завода и с инженерами. Меня водили по заводу, и я видел кое-что забавное. Они меня снабжают всей этой мелочью из любезности, обыкновенно ее не продают. Я им, в свою очередь, оказал маленькую услугу, консультировав их в работе. […]
Кембридж, 25 октября 1921
[…] Моя работа подвигается понемногу, отношения с Резерфордом, или, как я его называю, Крокодилом[28], улучшаются. Работаю усердно и с воодушевлением. Кое-каких результатов уже добился, но тему взял трудную и работы уйма
