Еще одним несомненным достижением, вызвавшим восторги не только в доме, но и у соседей, была сооруженная им небольшая коляска. Колеса ее вращались при помощи кривошипно-шатунного механизма, приводимого в действие самим седоком.

Зимой, когда занятия начинались затемно, он шел в школу, освещая себе путь сконструированными им лампадками, сделанными из гофрированной, медленно сгорающей бумаги. Лампадки можно было легко зажигать и тушить, они легко помещались в карманах кафтана. А летними теплыми вечерами лампадки Исаака находили иное применение — их зажигали и помещали на хвостах змеев, запускаемых на окраине городка.

«Одно время, — вспоминал со слов Ньютона Стэкли, — огненные змеи сильно пугали соседских жителей, а также вызывали немалые дебаты и рассуждения за кружкой эля в базарные дни среди деревенских жителей».

Запуски светящихся змеев немного улучшили отношения Исаака с грэнтэмскими мальчишками. Они с удовольствием запускали вместе с ним змеев и даже помогали ему, когда он испытывал змеев различной формы, чтобы найти наилучшую, и когда он закреплял бечевку в разных точках рамки — в поисках наибольшей подъемной силы и устойчивости. Каким счастливцем он себя ощущал, когда его ночные легкие птицы, снабженные маленькими фонариками, неслышно скользили в линкольнширских небесах! Как захлебывался от восторга и смеха, прикрывая рот своей маленькой ладошкой, — когда большие и взрослые фермеры, устремив взгляды в ночное небо, провожали пролетающие в небесах фонарики циркульными движениями натруженных рук:

— Да, это новые кометы, и что сулят они, ведает лишь господь!

Иногда, увлекшись своими механическими игрушками, Исаак забывал про учебу и опять перемещался в последние строки списков. Стоило ему, однако, засесть за книги, как он стрелой взвивался вверх и вновь становился лучшим учеником. Несмотря на настойчивые просьбы Мастера Стокса, совсем забросить свои механические развлечения он не мог. Он занимался ими все свободное время и даже — украдкой — в воскресные дни, которые должны были быть посвящены богу и только богу, что наполняло его сердце ужасом и угрызениями совести. Не мог ничего с собой поделать. И все дни недели, включая запретное воскресенье, он следил за Солнцем.

Еще в Колстерворте на церковной стене девятилетний Ньютон пристроил одну из своих первых, пока несовершенных моделей солнечных часов[14]. Их постройка требовала не только мастеровитости — она требовала и точных расчетов. Во всех местах, куда доставало Солнце, Исаак ловил его с помощью деревянных шпилек, беспощадно вгоняемых в стены. Дом аптекаря от подвала до чердака был заполнен устроенными Исааком солнечными часами. В своей комнате, в передней, во всех других солнечных комнатах Исаак вбил колышки для отсчета не только часов, но и получасов и даже четвертей часа, везде протянуты были бечевки, призванные проследить изменение величины теней в последующие дни. Ведя скрупулезные записи и создав своего рода астрономический журнал, Исаак усовершенствовал свою систему солнечных часов до такой степени, что свободно мог вычислять по часам время солнцестояния и равноденствия, дни недели. Соседи приходили к Исааку справляться о времени. С той поры он как бы приставил себя при Солнце бессменным часовым, наблюдая за его передвижениями по небу. Он столь преуспел в этих наблюдениях, что достаточно ему было бросить взгляд на тень, чтобы он, без всяких уже часов, указал точно время и другие астрономические особенности момента.

У солнечных часов был один — естественный — недостаток: они работали лишь тогда, когда светило Солнце. Чтобы сохранить непрерывность времени, Исаак соорудил и водяные часы, использовав для них коробку, выпрошенную у жены доктора Кларка — брата его хозяина. Эта деревянная коробка имела примерно 4 фута в высоту и по форме напоминала обычные стенные часы. На ней Исаак установил шкалу времени и стрелку, которая при помощи системы рычагов была подсоединена к куску дерева, плавающему в сосуде, медленно опорожнявшемся через специальное отверстие. Капля капала за каплей, поплавок опускался и увлекал за собой стрелочный механизм. Да, это действительно была старая клепсидра, хотя и в новом механическом оформлении.

В мансарде аптекарского дома была библиотека. Сюда, в мансарду, перетащил он и свои водяные часы. Монотонные звуки — капля за каплей — и юный Исаак Ньютон, забывшийся за книгой. Его окружают труды по ботанике, анатомии, философии, математике, физике, астрономии и подобным им необычным для Исаака предметам. Новый мир — мир Природы, требующей изучения, — раскрылся перед ним.

Дом аптекаря, естественно, немало способствовал и занятиям химией. Склянки с латинскими названиями, опасные яды, странные реакции при смешении различных веществ, происходящие при этом взрывы, выделение газов, выпадающие осадки, чудодейственные смены чистых цветов растворов не могли не околдовать пытливого Исаака, не породить в нем древней мечты увидеть однажды в закопченном тигле золотое сияние.

Пришло и увлечение рисунком, и стенам дома аптекаря суждено было воспринять всю силу новой страсти. Всевозможные птицы, звери, люди, корабли и деревья, рисованные углем, появлялись в самых неподходящих местах. Стены мансарды были сплошь увешаны рисунками в собственноручно сделанных Исааком рамках. Среди прочих рисованных шедевров выделялись: казненный король Карл I, проповедник и поэт Джон Донн, а также Мастер грэнтэмской школы Стокс. Каждый рисунок был непременно снабжен аккуратно выполненной подписью «Исаак Ньютон». Лишь на каких-то окружностях и прямых, которые стали изредка попадаться на стенах, нет удостоверения авторства, — видимо, Исаак не считал их еще стоящими проявлениями его таланта.

Содержание рисунков юного Ньютона способно донести до нас, потомков, отголоски его внутреннего мира, его симпатий и увлечений. А современным психологам не дают покоя и другие материалы, совпадающие по времени с формированием личности Ньютона. Они проанализировали, например, содержание его тетрадей для латинских упражнений. Особенность их состоит в том, что каждому грамматическому правилу ученик должен был привести соответствующий пример. Своеобразное «я» Ньютона, как считают психологи, проявляется даже в его латинских текстах. Сохранилось 350 фраз его латинских упражнений, первоначально взятых из какого-то учебника, а затем им измененных. Среди тех предложений, которыми он заменил первоначальные тексты, есть утверждения, свидетельствующие, по мнению ученых, о его сложном, мятущемся сознании. Мир тревоги, разрушения, обреченности встает со страниц латинской тетради:

«Он сломан».

«Ваш дом скоро упадет».

«Его слава клонится к закату».

«Корабль затонул».

«Я боюсь».

«Эта вещь тревожит меня».

Глухим эхом отдаются в грамматических примерах приказы и понукания его воспитателей:

«Я заставлю тебя сделать это».

«Ты должен уйти».

«Почему ты не встаешь?»

«Что ты делал? Говори!»

«Покажи себя мужчиной».

«Вас обязательно накажут».

«Он должен быть наказан».

Из мира упражнений — из мира юного Ньютона? — изгнано все суетное: его истины — это истины правоверного пуританина:

«Чем лучше игрок, тем хуже человек».

«Что еще означает танцевать, как не выставлять себя дураком?»

«Он не делает ничего, кроме того, что играет».

«Чем больше денег, тем больше кредит».

«Мы больше всего желаем того, что нам больше всего повредит».

«Он не способен платить».

«О нем говорят, что он расточитель».

«У него нет даже денег купить себе веревку, чтобы повеситься».

«Я не распутничал».

(В отношении последней фразы стоит дать пояснения. В школьных учебниках тех времен не только использовали все богатство языка, но и не таили от учеников никаких жизненных секретов взрослых. В учебниках можно было часто встретить такие понятия, как «сводня», «проститутка», «рогоносец», «рогоделец».)

Иногда в его высказываниях звучит недоверие и подозрительность: