Мирской Тимук все же отомстил непокорной женщине, подвел ее под арест. Она действительно гнала самогон — это знали все: не прислушалась к словам свекра, ни к замечаниям односельчан, ни к предупреждению Тимрука от имени Совета. Однако она все же в тюрьму не попала, как хотел того Мирской Тимук — ее отвергнутый поклонник, который на нее донос послал. Праски вызвали в город, и та, решив, не весточка ли какая о муже пришла, быстро собралась и поехала.

Одетая по-чувашски красивая и молодая женщина удивила начальника милиции. Бумаги на нее были не оформлены как надо.

Как узнаешь, может, составители акта торопились, сами приложились к стопке с самогоном. Нужен еще и переводчик, чтобы поговорить с хорошенькой преступницей. Позвонил в уком. Оттуда вскоре пришел Тражук.

— Зачем варила кумышку? — сердито спросил он Праски. — Что мне людям сказать? Как помочь тебе?

— Потом объясню тебе, Тражук, зачем варила. — Праски очень обрадовалась встрече с Тражуком. — Меня, верно, посадил Мирской Тимук. Он напал на меня, хотел овладеть. Я не сдалась, плеснула ему в лицо кумышкой. Ты объясни, что посадил меня тот самый, кто сам сидел в тюрьме, да еще он и против Советов. А насчет меня скажи, что кумышку варила не я, а свекровь, а я в то время в баню случайно вошла.

— У тебя же нет свекрови! Уж не на свекра ли хочешь ты свалить?

— Нет, нет! Об Элим-Челиме не заикайся. Еще общего жениха нашего посадят, чего доброго. Скажи, что свекровь. Откуда им знать, есть она у меня или нет?

Тражук едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. С этой второй Кидери и разговаривать бесполезно. Он все объяснил начальнику милиции. Узнав, что по проискам кулаков арестована жена красного партизана-командира, тот тут же приказал ее отпустить.

И Праски освободили, однако Тражуку все же пришлось дать подписку, что оп за нее ручается.

— Ну, и что мне теперь с тобой делать? — раздраженно спросил Тражук. — Проводить бы домой побыстрее…

— Проводить еще успеешь, — в отпет улыбнулась Праски. — Сначала накорми. Есть хочу, спать хочу и тебя хочу поцеловать за то, что меня спас, — она беспечно захохотала, не обращая внимания на уличных прохожих.

— Попристойнее веди себя! Я за тебя подписку дал. Теперь ты должна меня слушать и не бесчинствовать, — сказал Тражук несколько высокомерно.

— Что это значит — подписку дал? — продолжала куражиться Праски. — Если я снова стану варить самогон, тебя в тюрьму посадят? Если так, то не я, а ты в моих руках.

Тогда и Тражуку пришлось посмеяться вместе с неунывающей вдовой. Оп все-таки попытался настроить беспечную Праски на серьезный лад: стал расспрашивать ее о муже, притворяясь, будто ничего не знает о его судьбе.

— То-то вот, не пришлось мне пожить с мужем, — с некоторой печалью в голосе проговорила Праски. — Можно сказать, сам не захотел пожить на белом свете, удрал из дому и нашел себе погибель. Похоронная бумага пришла. Теперь и в Чулзирму не вернусь скоро, поеду в Самлей и поживу немного у своих. Пусть поплачет мой свекор Элим-Челим: сидит, мол, моя бедная сношенька в тюрьме.

Тражук отвел Праски в свою комнату. Он думал, освободившись от работы, разыскать заезжую квартиру самлейцев. Но вышло совсем не так, как он задумал. Задержался в клубе железнодорожников на станции и домой вернулся поздно. Гостья, оказывается, и не думала никуда уходить. Она провела целый день за работой по дому: вымыла полы в комнате холостяка, стерла везде пыль, перетряхнула постель, истопила баню, помылась, даже успела сварить обед. Объявила, что завтра постирает белье Тражука.

В первую ночь хозяин уступил гостье кровать. Для себя постелил на полу. На следующую ночь получилось по-другому.

— Ты опять думаешь валяться на полу? — спросила Праски перед сном. — На свою кровать ложись сам, а на полу я себе постелю. Хватит и того, что одну ночь как барыня почивала.

Возражений Тражука она не стала и слушать.

— Тогда выйди, я лягу, — согласился парень, сдаваясь.

Как только Тражук укрылся одеялом, до его слуха донеслось, что Праски в коридоре с кем-то свободно болтает по-русски.

— В тюрьме ты уверяла, что по-русски не понимаешь, — укорил хозяин загостившуюся односельчанку. — А сейчас говорила по-русски, как на своем языке. Выходит, там ты соврала? — спросил он неодобрительно.

Праски, усмехнувшись, сверкнула глазами и посмотрела на Тражука так, словно готова немедленно его поцеловать.

Помолчала, подумала, минуту спустя почему-то напомнила:

— Я же из Самлея!

«К чему это она так сказала? Что это значит? В селе говаривали озорные парни: «Самлейские девки податливы». Уж не на это ли она намекает? Уж не думает ли она перебраться ко мне в кровать? А с другой стороны — что особенного? В сельских улахах девушки и парни спят на одной постели. Лежат, беседуя меж собой, и засыпают как ни в чем не бывало… Только там ложатся несколько пар кряду, а здесь мы только вдвоем… Эй, глупец, чего это я испугался? Ведь парень-то я, а не она…»

Пока он размышлял, его потянуло ко сну, он смежил веки и не заметил даже, когда Праски погасила свет. Но услышал он, как она стелила постель. Совсем рядом Праски что-то ему шептала…

Утром они проснулись в одной постели.

— Пора вставать! Ты закрой глаза, пока я буду одеваться, — предложил Тражук, чувствуя себя очень неловко.

— Женщина с мужчиной до этого стесняются, а после этого и при дневном свете не совестятся, — Праски крепко поцеловала Тражука. — От Летчика-Киряка меня спасла Кидери, Мирскому Тимуку сама не поддалась. А от тебя даже сама матерь божья не помогла мне спастись. До того как влезть к тебе под одеяло, я помолилась божьей матери. Видишь — не помогло…

— Не тебя от меня, а меня от тебя не уберегла божья матерь, — с некоторой насмешкой по своему адресу сказал парень. И тут же подумал о Сафо: «Вот так все само собой и разрешилось. Больше уже не смогу смотреть ей в глаза. Все еще, наверное, злится, что в тот день меня не оказалось дома…»

Чувствуя неловкость и упрекая себя за все происшедшее, Тражук было успокоился, но совсем неожиданно, уже вечером, его ошарашила в коридоре жена купца — хозяйка дома.

— Супруга-то у вас красивая, да работящая такая, и характером добрая, — похвалила она Праски.

Не дождавшись ответа от удивленного «комиссара», она тут же сообщила дополнительную новость:

— Недавно заходила к вам женщина, вас спрашивала. Я сказала, что вы пошли провожать жену.

— Какая женщина, кто? — еле ворочая языком от стыда, спросил Тражук.

— Не узнала я ее. Она не подняла вуали…

Толстая майра-купчиха своими словами смела красивый и лживый мир Тражука, наваждение исчезло. «Что прошло, того не вернешь, если даже и захочешь».

В ту ночь Тражук написал к Сафо пространное письмо:

«У меня жены нет. Хозяйка дома, ничего не зная, невольно вынуждена была солгать». В письме Тражук навсегда прощался с Сафо. Чтобы не очень оскорбить женщину, которая пи в чем не была перед ним виновата, Тражук закончил свое письмо так:

«При первом знакомстве вы мне прочли отрывок из одного стихотворения Блока. Я вам напомню и начало стихотворения и его конец:

Письмо несколько дней лежало на столе и пылилось. Когда оно попадалось на глаза Тражуку, он невольно вспоминал слова Кидери: «Писать письма ты мастер, только не умеешь отправлять». Вспомнились и листки, адресованные Уксинэ и ни разу не отправленные. И совсем уж неожиданно Тражук почувствовал обиду на себя самого: почему он вовремя не смог сказать любимой девушке о своих чувствах? Теперь уже ничего нельзя исправить.