Для краткости можно было бы сказать, что Ханиф Курейши — это читабельный Салман Рушди. Однако это было бы упрощенчество (само сравнение отдает расизмом), потому что они совершенно разные: один, пакистанец по отцу, родился в Лондоне; второй, стопроцентный индиец, — в Бомбее. В том, что пишет Курейши, мало общего с многословной и мифологичной прозой автора, попавшего под фетву. На самом деле Курейши по отношению к Рушди — то же, что Софокл по отношению к Гомеру. Начиная с романа, красноречиво озаглавленного «Интимность» («Intimacy», 1998), он интересуется исключительно внутренними проблемами человека. Отказываясь связывать свое искусство с судьбой вынужденных изгнанников, он в основном сосредоточен на боли современника, разлученного с бывшей женой или детьми, или несчастного в браке, или неспособного создать семью, или обманутого супруга. В этом он скорее приближается к стилистике какого-то нового Карвера[18], что особенно заметно во втором сборнике рассказов, чье оригинальное название «Midnight all day» Жан Розенталь почему-то перевел как «Луна средь бела дня», хотя оно означает «Полночь целый день». Мне кажется, что беспрестанно звенящий в ушах бой часов, двенадцатью ударами возвещающих наступление полночи, — метафора гораздо более тревожная, нежели образ луны, возникающей в небе до наступления вечерней темноты; в последнем явлении, которое каждый из нас нередко наблюдал в летнее время года, нет ничего пугающего (напротив, оно красиво).

Симптоматично, что творчество Курейши посвящено тонкому и остроумному анализу вполне определенного противоречия. Этот элегантный пятидесятилетний мужчина разрывается между цинизмом и сентиментальностью, трусостью и рыцарским благородством, между Дон Жуаном и Ромео, воспроизводя былое противостояние между Англией и Пакистаном. Приятно читать книги, написанные сыном иммигрантов, озабоченным абсолютно теми же проблемами, что и любой западный кретин.

Именно эта черта Курейши, роднящая его с Антуаном Дуанелем[19], больше всего нравится французским кинематографистам (его экранизировали Мишель Блан и Патрис Шеро). Мужчины у Курейши — индивидуалисты, мечтающие найти пару, но обреченные на одиночество, или наоборот. Его персонажи — стареющие бабники; будущие папаши, до смерти боящиеся собственного отцовства; вечно неудовлетворенные мужья, мечтающие о свободе; терзаемые чувством вины гедонисты. Им позарез нужна чужая жена, они желают желать и бегут от счастья, не дожидаясь, пока оно от них отвернется. Они придерживаются левых взглядов, но живут в «правых» квартирах. А один даже находит у себя в кармане пиджака пенис!

У женщин дела обстоят ничуть не лучше. В молодости они стараются подцепить старикашку, после замужества уезжают в отпуск с молодым поклонником. Такова мораль этих новых разочарованных хитрюг: «В выборе любовников мы непогрешимы, особенно если ищем того, кто нам совершенно не подходит». Вывод, своим пессимизмом немного напоминающий афоризмы Оскара Уайльда (еще одного лондонского иммигранта). Любовь — лучший, если не единственный литературный сюжет. Не исключено, что вскоре писатели будут сочинять новые книги только ради того, чтобы дать мужчинам и женщинам последний шанс договориться. Возможно также, что конец света, объявленный в названии этого обзора (исчезновение бумажной книги), будет сопровождаться окончательным крахом человеческой любви на земле. Нет любви — нет и романов. Как только мы утратим способность испытывать чувства, рассказывать станет не о чем, но никто об этом не пожалеет. В этот самый миг на нас и опустится бесконечная полночь.

//- Биография Ханифа Курейши — //

Ханиф Курейши родился в 1954 году и в три этапа стал одним из лучших английских писателей. Этап первый: кинематографический. Он пишет сценарии первых фильмов Стивена Фрирза («Моя прекрасная прачечная», «Сэмми и Рози делают это»). Этап второй: публикация двух политизированных и пропитанных духом бунтарства постколониальных романов, посвященных проблемам интеграции в Великобритании пакистанских иммигрантов, раздираемых между мусульманскими убеждениями и лондонским сексом («Будда из пригорода», «The Buddha of Suburbia», 1991; «Черный альбом», «The Black Album», 1996). Этап третий: скандальный. Он создает пугающе остроумный автобиографический цикл, повествующий об истории сорокалетнего разведенного мужчины, обремененного детьми и любовницами: роман «Интимность» (1998) и три сборника рассказов — «Любовные синяки» («Love in a Blue Time»), «Луна средь бела дня» и «Тело» («The Body»). Вот так и становятся английским Филипом Ротом[20].

Опубликованный в 1927 году «Степной волк», вне всякого сомнения, знаменовал собой поворот в литературе ХХ века. Если вы не читали этот шедевр, вам крупно повезло: не меньше, чем гурману, никогда прежде не пробовавшему перигорских трюфелей. Когда меня просят назвать «культовые» для меня книги, я вспоминаю не те, что оказали влияние на мое творчество, а скорее те, что перевернули мою жизнь, то есть реагирую не как писатель, а как читатель. Книг, подталкивающих нас к преображению, вселяющих в нас смелость изменить собственную жизнь, мало. «Степной волк» принадлежит к их числу. Я открыл его для себя в 15 лет благодаря лицейским хиппарям, которые читали авторов поколения битников — Керуака, Берроуза, Гинзберга — и слушали «Magma» и «Tangerin Dream». Герман Гессе тогда представлялся нам бродягой, совершившим путешествие в Индию и опубликовавшим книги для посвященных, например роман «Сиддхартха».

«Степной волк» — роман эпохи между двумя войнами. В нем мы знакомимся с пятидесятилетним Гарри Галлером, который снимает в немецком городке мансарду под крышей и явно подумывает о самоубийстве. Он принимает горячие ванны, читает Новалиса и Достоевского, разглядывает облака, пьет и много курит. Не углубляясь в подробности, просто скажем, что мужик дошел до ручки. Но главное, что его мучит, — это схватка между двумя сосуществующими в нем личностями: волком, то есть дикарем, мечтающим о возвращении к природе, и существом духовным, тянущимся к культуре и цивилизации (герой восхищается Моцартом, Гёте и Бетховеном). От саморазрушительных устремлений этого одиночку, лузера, неврастеника и убежденного пессимиста спасает проститутка по имени Гермина. Благодаря ей он заново учится жить — как Пауль Низон в «Годе любви». Н-да, и ведь есть на свете люди, решительно настроенные против проституции, хотя шлюхи практически каждый день спасают тысячи человеческих жизней!

Гессе убедительно и поэтично выступает за личность против массы, за природу против цивилизации, за победу чувственности над тщеславием, за экзистенциалистский бунт, настоятельная потребность в котором уже настала: «Если меня еще не убило наше время с его атмосферой лжи, алчности, фанатизма и варварства…»

Я прочел этот роман через пятьдесят лет после его публикации, но хорошо помню, что полностью отождествил себя с его персонажем. Образ бунтовщика, человека без корней, выглядел чрезвычайно заманчиво и романтично (особенно усиливает это впечатление пронизывающий книгу лиризм авторской манеры письма). От текста исходит мощнейшее ощущение свободы — должно быть, именно оно и пленило бродяг и хиппи 60-х… Читая «Волка», ловишь себя на мысли, что тебя так и подмывает взять и послать все на. Для человека, жившего в Шестом округе Парижа, это было поистине спасением: мне хотелось отправиться по следам героя, вести полную приключений жизнь, шляться по ночам… «Степной волк» сыграл для меня, подростка, не менее важную роль, чем «Тропик Козерога» Генри Миллера. Много ли вам известно писателей — лауреатов Нобелевской премии, чьи книги дали названия рок-группам (я имею в виду «Steppenwolf»; в частности, они пели: «Born to be wiiiild»[21]?