Уже в 1997 году «Дора Брюдер» ныряла в реальную действительность в поисках депортированной девочки. Но лишь в 2005-м Модиано решился написать автобиографию. Он впервые настолько полно раскрывается перед нами. Высокий элегантный заика входит в круг света, как когда-то его мать появлялась в лучах софитов на сцене брюссельского мюзик-холла. «Семейная хроника» вызывает дрожь не меньше, чем финал фильма «Подозрительные лица», когда следователь замечает, что прикрепленные к стене улики складываются в портрет его собеседника. Кто мы такие? Мы — наши родители. Откуда они пришли? Из смерти. Но самое плохое, что они в нее вернутся.

Мне долго казалось, что Патрик Модиано все время пишет одну и ту же книгу; на самом деле он всего одну и написал. Он сооружал карточный домик, а потом дул на него сбоку. Чтобы сохранить верность мечте, его читатели должны построить из его книг миниатюрный собор. Модиано — это лаконичный Пруст. Он рассказывает о том же, о чем повествует «В поисках…»: как потеря матери формирует писателя. Больше всего мне нравится пассаж, посвященный неизмеримому горю, но именно над этим отрывком громче всего хохотала публика, когда Эдуар Баэр читал его со сцены: «Это была красивая и бессердечная девушка. Жених подарил ей чау-чау, но она им не занималась, подкидывая разным людям, как впоследствии поступит и со мной. Чау-чау покончил с собой, выбросившись из окна».

«Семейная хроника» еще и история отца — затравленного еврея, вынужденного ради выживания пускаться на всякие махинации с подозрительными типами и роковыми женщинами в сумрачном и таинственном Париже.

С самого начала Модиано создавал жизнеописание своих родителей. «Семейная хроника» могла бы называться «Дешифровкой»: наконец-то стало понятно, почему он рассказал нам о странных приключениях шикарных мальчиков, в 1954 году бродивших по Восьмому округу Парижа или сосланных эгоистами родителями в Женеву, где их окружили русские или греческие беженцы… Он искал свою мать в сомнительных кабаре; он звонил отцу, набирая номера, начинавшиеся с цифр квартала Пасси или улицы Гобелен… Острая потребность вывернуть наизнанку душу преобразует свойственную ему тихую мелодичность в телеграфную стилистику. Никогда еще Модиано не был так точен и краток. На самом деле он строго следует отцовскому завету: «Никогда не пренебрегай мелкими подробностями».

Эта книга поразительной чистоты — перечень призраков. Люди со старомодными именами (Саша Гордин, Анри Лагруа, барон Вольф, Фредди Макэвой и другие) плетут интриги, поддерживают друг друга или убивают друг друга, после чего исчезают навсегда. «Они сияют в нашем воображении, как далекие звезды». А над всеми ними пролетает комета — Руди Модиано, младший братишка, умерший в 10-летнем возрасте.

«Я всегда стеснялся нарушить тишину, особенно зловещую». Судя по невероятному накалу чувств, исходящему от этого текста, у Патрика Модиано не оставалось иного выбора, кроме как раз и навсегда смешать методы археологии с полицейскими методами.

//- Биография Патрика Модиано — //

«Я родился 30 июля 1945 года в Булонь-Бийанкуре, на проезде Маргерит, дом 11, от еврея и фламандки, которые познакомились в Париже во время оккупации». Его (как и Бориса Виана) открыл Раймон Кено, и Патрик Модиано напечатал 26 романов и повестей, издал несколько иллюстрированных альбомов, опубликовал интервью с писателем Эмманюэлем Берлем и написал статью в память об актрисе Франсуазе Дорлеак. Женился на носившей ту же фамилию Доминик, занимавшейся изготовлением украшений. Стал отцом двух прелестных брюнеток — Мари и Зины. Долгое время он жил в своей квартире с этими тремя женщинами, так что можно сказать, что в конце концов парень более или менее выкрутился. Начиная с 20-летнего возраста он ни разу не был ни в одном пансионате и никогда не ходил на работу в контору. Устроился таким образом, чтобы никому не подчиняться. Патрик Модиано — один из величайших французских писателей. У его жизни было плохое начало, зато счастливый конец — как в фильмах Фрэнка Капра. Читая «Семейную хронику» («Un pedigree»), понимаешь, почему он отказался избираться во Французскую академию, — слишком много неприятных воспоминаний связывает его с набережной Конти.

Немного найдется книг, которые оказали бы на мое поколение такое же сильное тайное воздействие, как «НовоВидение» Ива Адриена. Помню, как я увидел ее в первый раз: стопки книг, выпущенные Филиппом Маневром в серии «Speed 17» издательства «Humanoïdes Associés», лежали в книжном магазине «Будущее время», что на улице Грегуар-де-Тур, в глубине двора… Или это было в огромном голубом лофте моей подружки-наркоманки в Нью-Йорке? Или в «Regard Moderne», на улице Жи-ле-Кёр, десять лет спустя? На свете существует несколько таких вот загадочных молитвенников, которым не нужны большие тиражи, чтобы перевернуть мир литературы («Розовая пыльца» Шуля, «Дурные знакомства» Алена Боннана). О «НовоВидении» можно сказать то, что было сказано по поводу группы «The Velvet Underground», которую никто не слушал: книгу мало кто читал, зато все с жаром принялись о ней писать.

Ну как с самого начала не проникнуться симпатией к тексту, посвященному «блуждающим айсбергам» и «японским школьникам-самоубийцам»? «НовоВидение» — своего рода ледяной ответ «Шикарному молодому человеку» Пакадиса (опубликованному двумя годами раньше, то есть в 1978 году, издательством «Le Sagittaire», — Ив Адриен присутствует там чуть ли не на каждой странице): то же горячее желание вести дневник светских визитов и рок-н-ролльных тусовок, то же внимание к деталям в цитатах, те же поиски формы, игра шрифтами, коллажи, жонглирование громкими именами, шутки, фотоальбомы, английские фразы… Нет-нет, я вовсе не обвиняю Адриена в плагиате; просто констатирую, что между двумя критиками в стиле панк ведется диалог, в котором каждый стремится поделиться своим опытом в экспериментах с языком, испытавшим влияние наркоты и электрогитар, секса и полуночной поэзии.

На самом деле они выступили в тесном тандеме, в период после мая 1968 года и до падения Берлинской стены предприняв последнюю попытку гедонистического бунта. Сегодня Пакадиса больше нет в живых, а Адриен прячется от публики. Панк-нигилизм ныне не в чести: свободную нишу, образовавшуюся с сентября 2001-го по май 2011-го, занял Усама бен Ладен. Зачем тогда читать этот текст?

Затем, что он представляет собой непревзойденный образец гиперстойкого панк-стиля. Затем, что серебристая обложка книги чудесно гармонирует с моими новыми часами. Затем, что месседж Ива Адриена остается абсолютно актуальным: «Любая книга должна с первой же страницы во весь голос орать о своем превосходстве». Затем, что, если уж ты вынужден читать заумь, пусть она будет более fashion, чем проза Пьера Журда. Затем, что Ив Адриен — это Лотреамон аэропортов. Затем, что он посвятил переиздание книги знаменитому преступнику Жаку Мерину (1936–1979). Затем, что его можно смаковать, слушая последний диск группы «Radiohead». Затем, что с точки зрения здоровья целесообразно быть немножечко элитарным писателем, особенно в разгар демократического дебоша. Затем, что Адриен предсказал разрушение Башен-близнецов: «Погибнуть под натиском бесчеловечных зданий, погибнуть и быть попираемым. Да, наказание шло в одном наборе с привилегиями. А лифты (бесстрашные) каждый вечер падали с высоты башен, низвергая все новых неудачников в — плюх! — бассейн тьмы». Автор по праву использовал слово «видение».

//- Биография Ива Адриена — //

Пытаясь спастись от скуки, Ив Адриен часто менял обличье. Вначале он называл себя «подопытным кроликом века». Подобно герою фильма Вуди Аллена Зелигу или Кокто, этот хамелеон приспосабливался к изменчивой моде, чтобы беспрепятственно ее преодолеть. Он пережил этап коротко стриженных волос, узкого галстука и поляроидных снимков в журнале «Palace magazine». Сам того не зная, он входил в число тех (Ален Пакадис, Малкольм Макларен и Вивьен Вествуд, Жакно и Мондино), кто изобрел панк. Как только все вокруг с ним согласились, он запустил моду на «ново» и тут же исчез — дело было в 1980 году. Больше его никто не видел. Иногда он присылал в рок-журналы свои рассказы под псевдонимом Орфан. Прошло 20 лет. В 2000-м он вновь появился на сцене, с тюрбаном на голове, загримированный под аборигена Сейшельских островов и просветленный. Издательство «Flammarion» опубликовало его статьи, полные мифологии и мистицизма, под заголовком «2001: рок-апокалипсис». Он уступил Гонкуровскую премию своему другу Жан-Жаку Шулю, после чего объявил о кончине Ива Адриена. Отныне его, как Принца, следует именовать «ghost-writer 69-X-69». С тех пор он сияет безмолвно, как погасшая звезда.