Трудно выразить словами, что случилось в моей жизни, когда я в первый раз прочитал Джиана. Роман назывался «Гнусная проделка». Автор обладал кошмарной репутацией (охальник, скрывающийся в Стране Басков). Я открыл книгу, и жизнь моя изменилась. История начинается на кухне. Героя зовут Зорг, он писатель. Он чистит картошку, а его приятель, 62-летний Анри, доказывает ему превосходство поэзии над прозой. «Самое ужасное, что он был прав, хотя я всегда отказывался это признавать. Я мог писать романы и рассказы пачками, но был неспособен сочинить хоть одно стоящее стихотворение: на этой территории я чувствовал себя слишком неуверенно. Я испытывал безграничное уважение к типам, умеющим находить способ в нескольких строках ошарашить вас так, что дыхание перехватывает. Жалко, что все они наполовину чокнутые. Один из вопросов, которыми я задавался, звучал так: это от поэзии у них сносит крышу, или наоборот? Из личного опыта я знал, что прозаик может худо-бедно приготовить вам ужин, а поэт — в лучшем случае спрятать ноги под стол». Здесь было все: и трезвый тон, и юмор, достойный Буковски, и сэлинджеровский словарь («уважение к типам, умеющим находить способ в нескольких строках ошарашить вас так, что дыхание перехватывает»), и «крутое» использование прошедшего времени, и контраст между обычной жизнью и писательским зудом, и смешное падение, оборачивающееся трагедией (на следующей странице Зорга хватит инфаркт), и сама мысль о том, что кухня, где два мужика толкуют о поэзии, может превратиться в арену захватывающего приключения. Гораздо позже я понял, что Джиан черпал вдохновение в творчестве Джона Фанте и Раймонда Карвера, что, впрочем, не имеет никакого значения. «Гнусная проделка» знаменовала собой важный этап в истории французской литературы. Филипп Джиан выступил в качестве импортера повседневного реализма и свободы эпохи постбитников (Бротигана, Селби, Томпсона и других), которые американцы отработали в промежутке между 1930 и 1960 годами, и сыграл ключевую роль в их доставке к нам из-за океана. Если рассмотреть случай Чарльза Буковски, то мы увидим, что этот сын Германии испытал на себе влияние Селина и Достоевского. Джиан всего лишь перенес на Европейский континент стиль «блистательного лузера». Джиан — это Раскольников и селиновский Бардамю в одном лице, в ночной темноте поднимающийся на борт корабля в нью-йоркском порту, чтобы плыть домой, по пути попивая бурбон в компании с Хэнком Чинаски и Симором Глассом. Литература — это слоеный пирог, и совсем ни к чему разбирать его на отдельные слои, когда просто хочется есть.

Ничего этого я не знал, беря в руки «Гнусную проделку». Зато знал, что эта книга — продолжение романа «Утром 37,2°», экранизированного Жан-Жаком Бене; в роли безумной разрушительницы по имени Бетти, которая в финале кончает с собой, снялась Беатрис Даль. «Гнусная проделка» повествует о жизни 40-летнего мужчины, потерявшего невесту. Он заболевает и прячет прах любимой на дне чемодана. Несмотря ни на что, роман очень смешной. Я до него никогда не читал ничего подобного. Читал Бальзака, Флобера, Золя, читал научную фантастику. Если в конце концов я стал писателем, зачарованным табуированными темами, андеграундом и опасными женщинами, то виноват в этом Филипп Джиан. «Гнусная проделка» научила меня не бояться показаться банальным. Это роман без театральных эффектов. Его уже немолодой антигерой готовит себе еду, ложится в больницу, выходит из больницы, ждет чека от издателя, направляется в гараж за своей раздолбанной машиной. Да, конечно, вскоре появится Глория — дочь Анри (блондинка 22 лет), от которой у обоих друзей начнется тихое помешательство. Но все-таки Джиан описывает жизнь, чрезвычайно похожую на настоящую, жизнь, каждый день которой наполнен мелкими житейскими заботами: кран протек, машина сломалась, скопились неоплаченные счета… Он стал первым, кто показал ночные автозаправки, пьянки в загородных особняках и споры, вырождающиеся в нелепые пророчества: «Да, но, видите ли, жизнь, она как поток. То течет спокойно, то обрушивается водопадом». Он говорит нам, что эта уродская жизнь — единственное, что истинно, а тот, кому удается от нее освободиться, — мудрец. Кто еще во Франции разговаривает с нами об этом, если не Жан-Поль Дюбуа и не Джиан?

Филипп Джиан — крестный отец моего поколения. Уэльбек, Равалек, Депант, Никола Рэ и ваш покорный слуга готовы из благодарности пасть перед ним ниц. Без его посредничества мы, вероятнее всего, так и не сделали бы решающего шага, потому что литература нас пугала. Уэльбек по-прежнему отвечал бы за информационные системы в Национальной ассамблее, Равалек умер бы от передоза, Депант вышла бы замуж за врача из Нанси, Рэ сидел бы себе в Верноне, что в департаменте Эр, и воспитывал бы своих восьмерых детей, а я стал бы миллиардером, как мой брат.

//- Биография Филиппа Джиана — //

Филипп Джиан родился в 1949 году в Париже, но часто покидал столицу и вместе с женой художницей перебирался в другие города — Бордо, Бостон, Флоренцию, Биарриц. Легенда утверждает, будто свой первый роман он написал, служа на пункте сбора дорожной пошлины, но мне в это слабо верится: на этой работе вряд ли можно думать еще о чем-то, кроме работы, даже по ночам. В творчестве Джиана, как в творчестве Пикассо, различают несколько периодов. Первый, связанный с издательством Бернара Барро, включает романы «Синий, как ад» («Bleu comme l’enfer», 1983) и «Неспешность за окном» («Lent dehors», 1991). Именно этот период нравится мне у него больше всего, он такой грубоватый, поэтичный, то, что называется «секси». Второй период начался, когда он перешел в издательство «Gallimard», и продлился с 1993-го (роман «Сото», «Sotos») по 2005-й («Нечистоты», «Impuretés»). Его стиль немного сгладился, хотя взгляды на отцовство, брак и разрушительное воздействие времени остались прежними. После этого он опубликовал в издательстве «Julliard» «сериал» из шести выпусков под названием «Doggy Bag» [97 —  Пакет с объедками для собаки (англ.).] (2005–2008). Филипп Джиан — писатель чрезвычайно плодовитый, поскольку в жизни пьет гораздо меньше, чем в своих книгах, если не считать тех случаев, когда я вытаскиваю его, переодетого в пирата Карибского моря, потанцевать в кафе «Мадрид».

Этот изысканный роман, вернее, этот длинный рассказ начинается с телефонного звонка. Рассказчику звонит бармен, приглашает его зайти, и вскоре они встречаются в его заведении на Лексингтон-авеню. Оказывается, бармену в руки попала африканская статуэтка, внешне очень похожая на одну их общую знакомую, которую оба не видели уже много лет.

«— Вы все на свете знаете. Где она сейчас?

— В могиле. А может, в психушке. А может, замуж вышла… По-любому она уехала.

— Ну да, — кивнул он, открывая дверь. — Просто уехала».

Несколько реплик маловыразительного диалога, и готова легенда. Несколькими годами раньше мисс Холидей Голайтли, она же Холли, жила в одном доме с героем на Семидесятой улице. По какому признаку можно распознать американского писателя? Это единственный в городе человек, который проявляет интерес к соседке снизу! Холли — блондинка, у нее постоянно толкутся мужчины. Собираясь экранизировать рассказ, Трумен Капоте мечтал пригласить на главную роль Мэрилин Монро; сегодня Холли для всех нас навсегда обрела лицо Одри Хепбёрн. Между тем в книге ее персонаж — «вульгарная бесстыжая шлюха», водящая компанию с пьяницами, курьерша, участвующая в незаконной торговле наркотиками, а вовсе не невинная напуганная козочка! К моменту знакомства с героем ей 18 лет, и вот что она заявляет: «Ну конечно, я лесбиянка! Все мы немножко лесбиянки. Ну и что? Что-то не слышала, чтобы это отваживало мужиков!» В фильме Блейк Эдвардс вырезал эту реплику. Еще один пассаж, павший жертвой монтажа: «Да у меня было всего одиннадцать любовников. Разумеется, про тех, с кем я спала до тринадцати лет, я не говорю. Это ведь не в счет, правда?» Вы можете представить себе, чтобы Одри Хепбёрн произносила эти слова? Рассказчик встречается с ней в заведении под названием «21» или в ресторане «У П. Дж. Кларка», где подают гамбургеры и где мне довелось в последний раз обедать с Луиджи д’Урсо. Вокруг Холли всегда вьются какие-то богатенькие старикашки; они ее лапают, суют ей доллары и уводят с собой в туалет (Капоте не уточняет, что именно она там для них делает, но, отметим, этой сцены в фильме тоже нет!).