— Будьте в вестибюле без четверти час, — сухо пояснил Грач. — Встречайте гостей, помогите им раздеться и проведите в зал. Водка, виски, коньяк будут стоять на столике у двери. Угощайте гостей, но не уговаривайте — это не в обычае англичан.

Грач взялся было за поля жесткой шляпы, намереваясь по привычке приподнять ее, как делал обычно, прощаясь, но не приподнял, а только поправил, и вышел, оставив Антона горестно размышлять о своей неполноценности: пока Сомов, Звонченков, Ракитинский, Ковтун и Горемыкин выполняют поручения советника, он, Антон, будет прислуживать гостям. Двинский, несомненно, нашел бы для него более достойное занятие.

Обиженный и немного угнетенный, Антон вышел в вестибюль и сел на стул рядом с Краюхиным. Занятый телефонным разговором, тот повелительно указал ему глазами на входную дверь: звонок дребезжал тихо, но настойчиво. Антон пошел открывать дверь, раздраженно подумав, что из дипломата его превращают в помощника дуркипера — привратника. Перед дверью стоял Барнетт.

— Смею войти? — спросил он, приподнимая шляпу. Переступив порог, Барнетт остановился в изумлении. — Мистер Карзанов! — воскликнул он. — Вы уже здесь и встречаете меня… Это очень любезно с вашей стороны.

Хотя Антон не знал, кто приглашен на ланч, он, дружелюбно улыбаясь, сказал, что ждал мистера Барнетта и рад встретить его на этом кусочке советской земли в Лондоне. Он помог ему раздеться и повел через сумрачный холл в просторный и, светлый зал с окнами и верандой, выходящими в сад. По дороге он признался, что с удовольствием вспоминает вечер, проведенный с мистером Барнеттом в «Гранд-отеле» в Берхтесгадене, а также интересные разговоры в поезде по пути из Берлина в Мюнхен и обратно.

— А я ведь еще раз побывал в Германии, — похвастался Барнетт.

— Знаю, — отозвался Антон, подводя гостя к столику у двери, где на большом подносе стояли бутылки, матово поблескивало запотевшее серебряное ведерко со льдом, рядом стоял сифон с содовой водой. Налив водки — англичане предпочитают ее — и подав рюмку Барнетту, Антон сказал: — Я читал ваши статьи из Годесберга. Вы не изменили своих взглядов даже после разрыва переговоров.

— Нет, не изменил, — охотно и с вызовом подтвердил Барнетт. — Почему я должен менять свои взгляды?

— Обстановка меняется, меняется и политика.

— Нынешнее правительство не способно изменить свою политику.

Антон взглянул на англичанина, пившего водку маленькими глотками, с недоверием.

— Извините, — сказал он, поднося гостю тарелку с бутербродами, — но у меня создалось впечатление, что в последние день-два произошел серьезный поворот.

— Серьезный поворот? — Барнетт удивленно поднял брови. — В какую же сторону?

— От умиротворения к сопротивлению.

Барнетт отхлебнул глоток водки и провел языком по губам.

— От умиротворения к сопротивлению? — переспросил он, усмехаясь. — И кто же, по-вашему, намерен сопротивляться?

— Как кто? — удивился Антон. — Все! И чехи, и мы, и французы, и вы.

— Не знаю, как там чехи или вы и французы, а наше правительство искало и будет искать возможности договориться с Гитлером.

— Но теперь это исключено!

— Вы недооцениваете упрямства и хитрости мистера Чемберлена, — проворчал Барнетт и, опорожнив рюмку, поставил ее на поднос.

Антон тут же наполнил ее. Увидев в открытую дверь, что Краюхин впускает нового посетителя, Антон поспешил в вестибюль навстречу немолодому, плотному человеку в просторном сером пальто. Гость был без зонтика и шляпы, в его густых, тронутых сединой волосах поблескивали капельки дождя. Большеголовый, крупнолицый, носатый, с умными, веселыми глазами, он производил впечатление сильного добряка, которому по сердцу все — и моросивший на улице дождь, и просторный вестибюль, и встречавшие его люди. Он широко улыбнулся, подавая Антону руку.

— Меня зовут Джон Бернард Хэндли, сокращенно Джейбиэйч, — сказал он. — А вы новичок?

— Да, новичок, — подтвердил Антон.

— Я это вижу, — довольный своей проницательностью, сказал Хэндли, взял Антона под руку и повел из вестибюля раньше, чем хозяин успел пригласить его. — Хэлло, Дик! — прокричал он издали, увидев Барнетта. — Как поживаете?

— Прекрасно, — ответил Барнетт. — А как вы?

— Замечательно! — воскликнул Хэндли с той же добродушной улыбкой и, повернувшись к Антону, показал на Барнетта. — Вы, наверно, еще не знаете, что Ричард Барнетт — один из самых популярных наших публицистов и парламентариев и самый непримиримый критик нынешнего правительства.

— Все же я не столь популярен, как Джейбиэйч, — скромно возразил Барнетт. — Его слава давно перешагнула границы острова и, как мне говорили, достигла даже вашей огромной страны. Не так ли?

— Книги мистера Хэндли издаются у нас, и их читают, а его пьесы ставят в театрах. Только никто у нас не зовет его Джейбиэйч.

Хэндли посмотрел сначала на Антона, потом на Барнетта с откровенным восхищением: разговор с ними доставлял ему истинное удовольствие. Однако столик, уставленный бутылками, тарелками с закуской, привлекал его с не меньшей силой. Антон налил ему водки и, извинившись, поспешил в вестибюль, откуда вновь донеслось знакомое дребезжание.

Краюхин уже впустил следующего гостя. Сбросив пальто на руки привратника и отдав ему шляпу и зонтик, гость разглаживал перед зеркалом темные, аккуратно подстриженные усы. Так же старательно он причесал поредевшие на темени волосы и лишь после этого зашагал рядом с Антоном через холл. Привычно, почти заученно заговорив о погоде, гость достал из внутреннего кармана бумажник, из бумажника визитную карточку и подал ее Антону, как подают билеты контролеру в автобусе. Антон взглянул на карточку: «Николас Мэйсон, МП» (депутат парламента) — и другие литеры, означающие не то звания, не то полученные ордена.

Антон едва успел попотчевать Мэйсона водкой, как в зал вошел Андрей Петрович, встреченный благожелательными восклицаниями. Он попросил извинить его за задержку — дела! — и шутливо выразил надежду, что с помощью мистера Карзанова они сумели разобраться в напитках. Вооружившись большим стаканом с виски, он встал в кружок гостей и спросил, что нового. Мэйсон наклонил голову в сторону Барнетта.

— Все новости, заслуживающие внимания, скапливаются в редакциях.

Барнетт ответил таким же почтительно-ироническим поклоном.

— Думаю, что новости, которые хотел бы слышать мистер Краевский, касаются того, что делается сейчас на Даунинг-стрит, десять, а меня туда после столкновения с премьер-министром на Рейне не подпускают.

— Мистеру Краевскому известно, что премьер-министр не выносит нас и своими планами или намерениями с нами не делится.

— Все ревнивцы не выносят своих соперников, — заметил, ухмыляясь, Хэндли.

Андрей Петрович скосил на Мэйсона небольшие умные глаза, вокруг них появились венчики веселых морщин.

— Соперников все-таки, а не врагов?

Мэйсон замялся, а Барнетт поспешил подсказать:

— Конечно, Чемберлен и Черчилль — соперники, а не враги. Оба добиваются благосклонности тех, в чьих руках действительная власть.

— А в чьих руках действительная власть? — спросил советник, взглянув на Барнетта.

Тот, однако, отвесил поклон Мэйсону.

— Черчиллисты близки к ним, вам и отвечать.

— Нет, это вы, люди прессы, любите и умеете заглядывать за кулисы, — отпарировал Мэйсон, кланяясь Барнетту.

Они еще раз обменялись поклонами и комплиментами, но о том, в чьих руках действительно находится власть, не сказали, заставив Антона вспомнить свой первый разговор с Андреем Петровичем: те, кто правит этой страной, старательно и умело держатся в тени, помня правило — кого не знают, против того не борются.

Дверь в зал распахнулась, впуская высокого худого человека с узким, длинноносым, морщинистым лицом и поразительно яркими светлыми глазами. За ним почтительно и гордо шествовал улыбающийся Ракитинский. Андрей Петрович шагнул им навстречу.

— О сэр Норвуд! — воскликнул он, протягивая гостю руку. — Как я рад, что вы нашли время, чтобы приехать сюда! Ведь у вас теперь столько дел…