— Успеете попасть и в Англию, — сказал Двинский. — Англия от вас никуда не денется. Завтра вы сможете рассмотреть вблизи английского премьер-министра и познакомитесь с тем, что Лондон безусловно считает самым важным в своей политике. По пустякам премьер-министры за границу не ездят.

Затем, поглядывая то на Тихона Зубова, то на Антона, советник заговорил с какой-то необычной дружеской, почти отцовской доверительностью:

— Нам еще вчера сообщили из Москвы, что Чемберлен вылетает к Гитлеру, но с чем он летит — наши лондонские товарищи узнать достоверно не могли. В Лондоне ходят две версии. По одной, Чемберлен хочет предупредить Гитлера, чтобы Германия не трогала Чехословакию, иначе ей снова придется иметь дело не только с чехами, но и с французами, и с англичанами, и, естественно, с русскими. Согласно другой, премьер намерен предложить Гитлеру сделку: Лондон посоветует Праге предоставить Судетской области полную автономию, как хочет Гитлер, в обмен на его обязательство не прибегать к военной силе ни сейчас, ни после.

Тихон Зубов выжидательно молчал, Антон смотрел на пухлые пальцы Двинского. Невольно проследив за взглядом Антона, советник убрал руки и оперся ими о край стола, наклонясь над его зеркальной крышкой.

— У нас есть подозрение, — сказал Двинский с подчеркнутой серьезностью, — что англичане начали какую-то игру с Гитлером. Замысел этой игры пока неясен, а ее конечный результат тем более. В политической игре, как и во всякой другой, нельзя заранее предсказать, чем она кончится: слишком много политических сил, течений, лиц, влияний, симпатий и антипатий вовлекается в игру, и окончательный исход их действий и противодействий может оказаться вовсе не тем, на который рассчитывают зачинатели игры.

— Судя по местной печати, нас хотят вытолкнуть из любой возможной игры, — осторожно заметил Тихон Зубов. — Тут даже пишут, что пришло время «удалить большевистскую Россию из Европы».

— Нас трудно вытолкнуть из любой возможной игры и невозможно удалить из Европы, — возразил Двинский. — Участвуем мы в переговорах, которые ведутся в Европе, или не участвуем, мы все равно присутствуем на них незримо, и наш голос не может быть не услышан и не учтен, если даже мы будем говорить шепотом. Только вчера чехословацкий посланник сказал мне, что по-настоящему Берлин боится лишь нас, той самой «большевистской России», которую им хочется «удалить из Европы» или «закрыть», как тупой щедринский градоначальник хотел «закрыть» Америку. Градоначальник понимал, что «сие от него не зависит», и эти, — советник кивнул на занавешенные окна кабинета, за которыми, казалось, настороженно притаился Берлин, — тоже понимают, что присутствие «большевистской России» в Европе от них не зависит. И этому мешает не только география, но и наша сила, наш вес в международной жизни, с которыми теперь приходится считаться всем — малым странам и большим державам. Нынче без нас нельзя решить не только большой европейской проблемы, но и малого вопроса, выходящего за пределы интересов двух стран. Мы — часть Европы и никому не позволим определять ее судьбу без нас и уж, конечно, против нашей воли…

Пухлые пальцы сжались в кулак, опустившийся несколько раз на полированную крышку столика энергично, хотя и мягко, усталые глаза, смотревшие из-под рыхлых, морщинистых век, засверкали вызовом, и даже покатые плечи советника поднялись, и весь он как-то выпрямился, подтянулся, словно помолодел. Антон почувствовал в этом пожилом и усталом человеке огромную душевную силу, которая благотворно подействовала и на него, будто передалась по невидимым каналам. Он уходил от Двинского с неожиданно и необъяснимо вернувшейся верой, что события все же повернутся в лучшую сторону.

Они зашли к Пятову, чтобы рассказать о предстоящей поездке. Усадив Антона и Тихона у своего стола, Володя признался, что охотно поехал бы с ними посмотреть встречу Чемберлена с Гитлером. До сих пор визиты глав других правительств в Берхтесгаден заканчивались для тех трагически. Полгода назад Шушниг приехал туда австрийским канцлером, а вернулся в Вену марионеткой Гитлера — стал делать все, что ему приказывали из Берлина, и все же вскоре был изгнан из правительства, а Австрию оккупировали немецкие войска и превратили в провинцию Германии.

— Англия не Австрия, и Чемберлен не Шушниг, — напомнил Антон.

— Да, Англия, конечно, не Австрия, — согласился Володя Пятов, — а вот что Чемберлен не Шушниг — это требуется еще доказать.

— Ну уж, наверно, Гитлеру не удастся запугать Чемберлена, как он запугал Шушнига угрозой немедленного вторжения.

— Может быть, пугать его он вообще не будет, — сказал Володя Пятов, — Гитлеру достаточно уже одного того, что Чемберлен сам едет к нему. Английские премьеры не удостаивали визитами даже кайзера, а вот фюрер, говорят немцы, заставил англичан поубавить свою спесь и отправиться к нему на поклон.

— А англичане видят в этой поездке благородный поступок, — сказал Антон и коротко повторил вчерашние доводы Хэмпсона. — Только забота о сохранении мира в Европе заставляет Чемберлена лететь к Гитлеру. И Хэмпсон верит, что Чемберлену удастся остановить опасное течение событий и повернуть его в другую, лучшую сторону.

Пятов недоверчиво покачал головой:

— Он или обманывает тебя, этот Хэмпсон, или сам обманывается.

— Григорий Борисович предполагает последнее.

Тихон Зубов посмотрел на часы и встал, объявив, что ему надо спешить: с отъездом всегда связано много хлопот. Он попросил Володю немедленно сообщить ему, как только удастся договориться с Баумером об Антоне, чтобы вовремя достать два билета на мюнхенский поезд. Пятов тут же позвонил Баумеру и назначил встречу на час дня в каком-то заведении с уютным названием «Птичий уголок». Он вызвался проводить друзей до приемной и в коридоре, почти мимоходом сообщил, что в Берлин приехал Олег Ситковский, возвращающийся в Стокгольм.

— Чего ради понесло его через Германию? — спросил Тихон. — Через Финляндию ближе и дешевле.

— Говорит, нужно встретиться с шефом, или, как он выражается, с мадам-шефом, которая ожидается тут на пути в Женеву, — пояснил Володя. — Она пробудет там сравнительно долго, и он счел необходимым побеседовать с ней здесь, чтобы получить указания, советы, наставления.

— Не может без них? — проговорил Тихон с иронической усмешкой.

— Ну ты же знаешь Олега… Путей к сердцу начальства, говорит он, много, но самый короткий и верный — почаще спрашивать совета, указания, смотреть преданно в глаза и согласно кивать головой.

— Да, Олег и в университете сумел прослыть способным не столько благодаря своим ответам на вопросы профессоров, сколько благодаря своим вопросам. Даже профессор Дубравин, изучивший все трюки студентов, не разгадал Ситковского. Он назвал его «ищущим умом».

— Сначала «ищущим умом», а потом «эластичным молодым человеком», — напомнил Володя Пятов.

— Нищие умом и духом, как сказал один мудрец, всегда эластичны, — ядовито заметил Тихон Зубов.

— Это ты напрасно, — с мягким укором произнес Пятов, — Олег не такой уж плохой, и он, по-моему, становится серьезнее и лучше.

— Кто устоит против лести, как изволил заметить другой мудрец. Чем умаслил тебя Олег?

Пятов поморщился и пожал плечами, словно давая понять, что нет смысла отвечать на неразумные слова. Тихон Зубов, продолжая ухмыляться, протянул ему руку.

— Держу пари, что Ситковский либо привез тебе подарок, либо рассказал, как высоко ценят тебя в московских верхах.

— Да ну тебя к черту! — выругался Володя Пятов, отталкивая руку Тихона и краснея. — С тобой невозможно серьезно разговаривать.

— Вот видишь? — обратился Тихон к Антону. — Не хочет держать пари, потому что Олег, наверно, чем-то умаслил его, и этот «непримиримый якобинец», как звали нашего с тобой друга в университете, готов своими руками посадить Ситковского на пьедестал хорошего человека. Возмутительно? А?

Антон не ответил. Он не понимал, спорят его друзья всерьез или просто дурачатся. Он спросил, что рассказывает Ситковский о Москве.