— Будьте добры, подождите здесь, — сказал он Андрею Петровичу, предлагая сесть в кресло перед низеньким столиком. — Лорд Галифакс занят, но он скоро освободится. Хотите чаю? Кофе?

Было пять часов, и советник, насколько знал Антон, привык по английскому обычаю пить в это время чай, но сейчас он коротко и сухо сказал: «Нет, благодарю». И так же решительно отодвинул коробку сигарет. Андрей Петрович был недоволен и не хотел скрывать этого.

Ждать им пришлось недолго. Дверь министерского кабинета распахнулась, выпустив в приемную высокого плечистого мужчину с полным, но необычно бледным, испуганным лицом. Увидев Андрея Петровича, он направился к нему, протягивая руку.

— Они хотят решать судьбу моей страны без нашего участия, — сказал он, и губы его горько искривились, глаза наполнились слезами. Он говорил по-русски хорошо, хотя и с акцентом. — Без нашего участия они намерены договориться о наших землях, о наших городах и поселках.

— Вы протестовали? — спросил Андрей Петрович.

— Нет, не протестовал, — обидчиво ответил мужчина. — Я только спросил, неужели конференция, которая будет решать судьбу Чехословакии, состоится без участия ее представителей? И мне ответили: «Да, без участия ее представителей. Ведь это конференция великих держав, а вы же не можете причислить себя к великим державам, не так ли?» Конечно, мы не великая держава, но ведь судьба-то решается наша. Наша судьба решается, господин Краевский.

— Успокойтесь, господин Масарик, — сказал Андрей Петрович. — Успокойтесь. Никто не имеет права решать вашу судьбу без вас. Никто не имеет права и не посмеет, если вы сами намерены твердо держать свою судьбу в своих руках, если…

Ему не дали договорить. Чиновник остановился перед Андреем Петровичем и показал обеими руками на дверь кабинета.

— Лорд Галифакс ждет вас.

Советник двинулся к двери, но Масарик остановил его.

— Господин Краевский! — воскликнул он патетически. — Господин Краевский! Советский Союз не только великая держава, но и наш союзник, и я надеюсь, господин Краевский, что за столом переговоров ваши представители будут отстаивать и наши интересы. Ведь мы связаны договором, господин Краевский!

— Конечно, конечно, — заверил его Андрей Петрович, дав сигнал Антону следовать за ним.

Галифакс поднялся из-за стола и пошел навстречу Андрею Петровичу, пытаясь изобразить на своем худом, морщинистом лице улыбку. Заметив, однако, мрачную решимость на лице советника, он спрятал улыбку, заменив ее скорбным выражением, будто смиренно шел на жертву, которой требуют от него дела и люди.

— Чем могу служить?

— Я приехал получить объяснения, — сказал Андрей Петрович бесстрастно, хотя сердитый блеск в его глубоко сидящих глазах стал еще холоднее.

На лице Галифакса появилось недоумение:

— Какие объяснения, мистер Краевский?

— Два дня назад мы вместе с вами договорились опубликовать заявление, — четко и громко, словно диктуя, проговорил советник, — что наши правительства придут на помощь Франции, если она во исполнение своих договорных обязательств окажет вооруженную поддержку Чехословакии, атакованной Германией. — Андрей Петрович остановился и посмотрел на Антона, дав понять, что записывать надо дословно. — Любые совместные действия предполагают, что соответствующие правительства консультируются между собой до принятия важных решений. И все же британское правительство не сочло нужным или возможным информировать нас о своем последнем и важном решении, о котором я узнал только что в палате общин.

— В такое сложное время некоторые решения приходится принимать быстро, — тихо возразил Галифакс, собирая морщины на высоком лбу. — Мы не консультировались даже с французским правительством.

— В перечислении стран, которые приглашены принять участие в решении важнейшей европейской проблемы, я не услышал названия моей страны, — с той же медлительной и жесткой четкостью продолжал советник. — Может быть, я ослышался?

— Но, мистер Краевский! — Старик молитвенно сложил перед собой длинные худые кисти рук. — Но, мистер Краевский, не мы же рассылаем приглашения на конференцию в Мюнхене. Если вы внимательно слушали речь премьер-министра, вы должны знать, что эти приглашения послал рейхсканцлер Германии.

— Но эта приглашения он послал по предложению вашего премьер-министра. В письмах Гитлеру и Муссолини ваш премьер-министр не упоминал ни Советский Союз, ни Чехословакию.

Морщины на худом лице Галифакса собрались, изображая подобие сожалеющей улыбки.

— Вы не точны, мистер Краевский, — осторожно, но многозначительно произнес Галифакс. — В письме германскому рейхсканцлеру Чехословакия упоминалась, но герр Гитлер не захотел и слушать об участии в конференции чехословацкого представителя. Он пожелал, чтобы чехословацко-германский спор решали только великие державы.

— Из этого следует, что моя страна должна принять участие в этой конференции, — сказал Андрей Петрович. — Ни по размеру территории, ни по численности населения, ни, наконец, по военной мощи ее нельзя отнести к малым странам.

— Разумеется, разумеется, — поспешил подтвердить Галифакс.

— Тогда почему же она отстранена от участия в конференции великих держав?

Старик опять молитвенно сложил руки и поднял глаза к потолку, будто молился, прежде чем ответить на трудный вопрос. Взглянув на него, Антон вспомнил случай, о котором рассказывалось в недавно вышедшей биографии Галифакса. В бытность вице-королем Индии он отправился в деревушку, где жил Махатма Ганди, чтобы уговорить того отменить объявленную индийцами кампанию гражданского неповиновения английским властям. Когда Ганди, не поддавшись уговорам вице-короля, опустился на колени, чтобы помолиться, Галифакс стал с ним рядом и так же, как сейчас, молитвенно поднял сложенные руки. Он стоял на коленях, смотрел в потолок и шептал что-то так долго, как долго молился Ганди, а поднявшись, объявил, что бог вдохновил его на жесткие меры, и тут же приказал арестовать и бросить в тюрьму Ганди и всех его помощников.

— Тогда почему же моя страна отстраняется от участия в конференции великих держав? — повторил Андрей Петрович более требовательно.

— Потому что она не может принять в ней участие из-за недостатка времени, — ответил Галифакс и, взглянув на советника коротко и быстро, добавил: — Ведь Москва далеко от Мюнхена.

— Нетрудно выбрать город поближе к Москве: например, Берлин. Но дело не в городе. Советский народный комиссар иностранных дел находится в Женеве, а от Женевы до Мюнхена ближе, чем от Лондона.

— Ваш министр выехал или выезжает, как мне сообщили, из Женевы в Париж, — уточнил Галифакс, рисуясь своей осведомленностью.

— Думаю, чтобы добраться из Парижа до Мюнхена, ему потребуется не больше времени, чем господину Даладье, приглашенному на конференцию.

— Конечно, — согласился Галифакс. — Но когда я говорил о недостатке времени, я имел в виду время, которое потребуется, чтобы добиться согласия герра Гитлера на участие России. Он, наверно, будет против. Вы же не думаете, что он охотно согласится на ваше участие?

— А вы не думаете, что конференция великих держав, созванная там, где захотелось Гитлеру, и в таком составе, который он одобрил, примет только угодные ему решения? — спросил Андрей Петрович и, не получив ответа, хмуро заключил: — Правительства Англии и Франции, согласившись принять участие в этой конференции на условиях Гитлера, заранее капитулировали перед ним.

Вокруг большого рта Галифакса жестко залегли, будто окаменели, морщины.

— Я не могу запретить или помешать вам, мистер Краевский, иметь свое мнение, — сухо проговорил он, — но могу заверить вас, что оно ошибочно. Мы ищем согласия с другими заинтересованными державами, но ни о какой капитуляции не может быть речи.

— Вы уже капитулировали, — жестко повторил Андрей Петрович, подчеркнув слово «уже». — Отстраняя от участия в конференции Чехословакию и мою страну, английское правительство нарушило договоренность о совместных действиях в защиту мира.