Вечерние сумерки сгущались, «Алая роза» оставалась темна и таинственна.
— С чего Кордсдейлам-то хмелем заниматься? — вдруг всхлипнул Врунгель. Сейчас, когда содержимое фляжки подошло к концу, у него вдруг зачесались глаза, и всколыхнулось сердце половодьем чувств. — Они там у себя, в Орберийских горах, всякие мягконическыя машчины сооружают. Сама идет, машчина эта, породу возит, или, допустим, колесо водяное толкает. Как тролль. Только тролля, если кнутом хлестануть, он взбесится и тебе же шею сломает, да и кнут не пощадит, и машчины — вежливые. На них коротышки с кувалдами бросаются, а машчины кланяются, да приговаривают — спасибо, дескать, за науку, господин борода, всё сделаю, как вы велите…
— О как! — изумился старый полицейский достижениям гномьей техники. — Я и не знал, что гномы могут машчинами троллей перевоспитывать…
Фляжечка булькнула. И еще трижды — тема была поднята важная, ресторация стояла тихая, тут требовалось размышление взвешенное и трезвое.
— А еще чего гномьи машчины делать могут? Для того, чтоб вагонетки толкать или воду качать, много ума не нужно. А вот может ли машчина сделать, например, яичницу с салом? А? Это ж тебе не просто так, это ж думать надо! Класть зеленый лук или петрушкой обойтись, перчику добавить, или там картошечки сыпануть?
Прежде, чем Врунгель нашел ответ на столь философический вопрос, произошло некое событие. Оно было связано с объектом наблюдения, поэтому шпионы на время отложили разговоры и вернулись к своим профессиональным обязанностям. Ну, где-то наполовину профессиональным — Врунгель наслаждался честно заработанным выходным, а Ницш мог сторожить Университетский квартал в любой точке этого самого квартала. Или даже вообще в параллельной ей плоскости.
Одним словом, стоило на вечерней улице появиться группе неизвестных, стражи порядка притихли и прекратили пустые разговоры.
— Госпожа Напа! — постучал в двери «Алой розы» предводитель таинственных личностей.
Ответа не последовало.
— Стучи громче.
— Госпожа Напа! Это мы! Мы пришли ужинать!
Нет ответа.
— Госпожа Кордсдейл! — добавил второй. Постучался в маленькое окошко. — Вы спите, что ли? Мы — ваши любимые сочинители, и всего лишь за тарелку супа мы прочтем вам новый сонет!
— Или за котлетку…
— Или за порцию ребрышек…
— Или вообще за бутерброд! Госпожа Напа, вы же любите поэзию!
Нет ответа.
— Может, ее дома нет? — забеспокоились голодные поэты. Посовещались и предприняли попытку добраться до окон второго этажа. Знание стихотворной формы не всегда сопутствует поддержанию физической, поэтому попытка заняла какое-то время.
— Может, и в самом деле куда-то ушла? — забеспокоился Ницш.
— Не, дома она, — уверенно ответил Врунгель. Принюхался своим знаменитым носом и уточнил: — Рыбу жарит. Хорошую, жирную рыбину… И специй не жалеет. Ух, навернул бы я сейчас рыбочки, да под пивко, особенно тривернское…
На противоположной стороне улицы компания поэтов попала в неприятности. Что-то щелкнуло, сверкнуло отточенное лезвие, и четыре хорошо поставленных голоса слаженным воем выразили свой страх, растерянность и несогласие с волей богов.
— Попались, — радостно объявил Ницш. Похлопал компаньона по плечу, завинтил фляжечку и принялся выбираться из укрытия. — Пойду арестовывать. Вчера мэтра де Дьюра поймал, сегодня — целую компанию менестрелей-злоумышленников… Таким темпами я до конца месяца благодарность от начальства выслужу!
— Ага, — печально вздохнул Врунгель. — Ты иди, а я еще малость посторожу. Может, увижу чего…
После того, как Ницш увел в участок «таинственных незнакомцев», а по улице несколько раз пробежались местные жители, уверяя друг друга, что опасность ликвидирована, возгорания не произошло, и вообще, родные спокушники нас всех берегут, — до девяти часов вечера не происходило ничего сверхъестественного. Из «Алой розы» доносился аромат жареной форели; призрачный запах распространялся по впавшей в дрему заснеженной улице, заставляя господина капрала вздыхать и жалеть полупустое пузо. Потом в запертой ресторации послышался негромкий шумок — кажется, взмявкнул кот и пару раз хрюкнула свинка. Еще несколько минут спустя дверь скрипнула, приоткрывшись ровно настолько, чтобы выпустить наружу упитанного черно-белого кота.
Важно выступив из озаряемой оранжевым светом очага ресторации, животное постояло на пороге и презрительно фыркнуло. После чего брезгливо понюхало снег и вдруг резко сорвалось с места, побежало по мостовой, распушив длинный хвост. Кошачьи глаза на миг сверкнули жадным золотым блеском, а через секунду его черно-белая шкура совершенно растворилась в ночных тенях.
Больше ничего подозрительного не происходило. Врунгель повздыхал, убедился, что хозяева дома уже сбежали и кормить его ужином не собираются, и самовольно покинул пост наблюдения. Утром скажет, что ничего не видел. И пусть мэтресса-алхимичка попробует доказать обратное! Она, в конце концов, не господин Клеорн, ей можно врать, сколько угодно…
Королевский дворец
Ужин сервировали в Морской зале. Мягкие аквамариново-лазурные дали пейзажей обычно создавали положительное, несколько легкомысленное настроение — на что и рассчитывала мэтресса Далия, назначая свидание именно здесь.
— Вы уверены, что это так необходимо? — из последних сил сопротивлялся Роскар. — И вообще, что происходит?
— Понятия не имею, — безмятежно ответила алхимичка. Подхватила с подноса тарталетку, прожевала, нехотя признала отменное качество кулинарного продукта, стряхнула с мантии крошки и добавила: — Давайте рассуждать логически. Когда происходит событие, порождающее множество последствий, возможно проранжировать степень вероятности случайного наступления этих последствий, и на основе полученных ранговых степень сделать вывод о том, какое последствие — более следственно, а какое — менее вероятно. В то же время, необходимо учитывать сложную детерминантную обусловленность явления причинности, которое подразумевает…М-м, спасибо.
Громдевур, только что подсунувший мэтрессе очередную закуску, объяснил проще:
— Слышь, Роск, ты жрать хочешь?
Его высочество признался, что, учитывая поздний час, ожидает ужина с некоторым нетерпением.
— А чего выпендриваешься? Сейчас ужин подадут — ешь на доброе здоровье.
— А зачем вы пригласили… их? — с тоской осведомился Роскар.
— Затем, что я при исполнении! — командирским голосом рявкнул Октавио. — Мне надо знать, не имеют ли здешние курочки намерений охомутать потенциального принца-регента! Если их твоя физиономия привлекает, то пусть кудахчут, а если кто-то под видом сватовства воду мутит, заговоры устраивает? Одно дело — под шумок уволочь у соседа пару отар, а другое — захватить золотую шахту под тем предлогом, что защищали своих овец. Понимаешь?
— Нет, — хмуро ответил принц. Ради свидания с фрейлинами его привели в презентабельный вид, даже, кажется, попробовали завить. Ничего удивительного, что во взгляде меланхолического рыцаря сквозила обреченная покорность судьбе.
— Ваше высочество, вы не волнуйтесь, — успокоила Далия. — Никто не требует от вас немедленного объяснения в любви или, тем паче, принятия окончательного решения. Это просто ужин.
— Нечестно дарить надежду тем, кому надеяться не на что, — несколько напыщенно ответил Роскар. Тут двери открылись, и принц поднялся, чтоб церемонным поклоном приветствовать своих гостей.
Первой вошла Сюзетт, маркиза Ле Штанк. Она была еще более тощей, чем это помнилось Роскару хотя бы со вчерашнего дня, сияла сапфирами и благоухала ландышами.
Следом шла Мелориана Тирандье. Розовенькая, рыженькая, одним словом — персик. Невинный взгляд голубых глаз, розовый шелк с вытканными на нем маргаритками, на шее и в ушках — что-то ажурно-золотое, с кораллами.
И, как глоток воды в пустыне — Элоиза Росинант. Платье цвета летнего луга, никаких украшений, кроме узорчатых, на иберрский манер, гребней в прическе, и взгляд. Хороший такой взгляд, простой, понятный каждому мужчине. «Чтоб ты лопнул,» — называется.