Клеорн нахмурился. Зачем-то попинал сугроб, опустил фонарь, рассматривая снежную корку. Октавио подхватил валявшуюся в снегу ветку и стал разгребать все подозрительные неровности. Как ни удивительно, но под сугробами волчьих трупов тоже не обнаружилось.

За деревьями мелькнул свет; послышались голоса:

— Это они! Нашлись, хвала богам… Ваше благородие! Ваше магичество!

— Чего вам? — неласково осведомился Октавио.

— Мы Фотиса нашли! — доложил Могден. Желая восстановить репутацию распорядитель охоты вызвался помогать в расследовании несчастного случая. — Только…

— Показывай дорогу! — рявкнул генерал, звериным чутьем угадывая, что новости будут плохими. Он мгновенно вернулся в седло и пришпорил коня.

Торопились они зря. Пропавший маг никуда не спешил — он смирно сидел на обочине ведущей к Борингтону дороги, прислонившись спиной к дереву.

— Что с ним? — потребовал ответа Октавио. Далия вздрогнула — тон генерала ясно указывал, что Фотису сейчас выгоднее оказаться мертвым, чем живым.

Он и был мертв. На бледных обескровленных щеках лежали снежинки; темные потёки застывшей крови на губах и одежде… Клеорн деловито подошел ближе, бегло прощупал неподвижное тело. Убедился в отсутствии пульса, увидел, что руки трупа пусты, одежда в относительном порядке… За исключением трех жестких от крови разрезов аккурат напротив сердца.

— Сам скопытился или помог кто? — сквозь ватную, тревожную тишину, до сыщика донесся вопрос генерала.

— Убит, — объявил Клеорн, поднимаясь. — Три удара в сердце. Оружие — узкий нож или стилет.

Октавио Громдевур звучно плюнул и витиевато выругался, выражая свое отношение к случившемуся. Мэтресса Далия искренне позавидовала бравому генералу — ей хотелось сделать то же самое.

Закат, вечер, ночь.

Стрелки часов двигаются по кругу, отсчитывая ход времени. В руках Ангелики гранатовые четки; белые пальцы с ухоженными ногтями перебирают бусины, побелевшие губы шепчут молитвы, серый взгляд прикован к поднимающейся и опадающей груди лежащего в постели человека.

Ночь началась, и неизвестно, закончится ли.

Везувия ходит из угла в угол, ее шаги звучат с равномерностью церковного колокола. Она молчит, кусает губы, чтобы не расплакаться, ее глаза — сухие, как колодец в пустыне, а ее руки суетятся и крутятся. Беспрерывно, беспрестанно. Сведенные беспокойством пальцы впиваются в кожу, оставляют белые следы и прячутся, как тающие на свету тени…

Неужели этот полускрытый повязками человек, с трудом переводящий сиплое дыхание, — его брат? Гудеран, всезнающий и мудрый? Гудеран, который в жизни не совершил глупого, импульсивного поступка? Гудеран, который всегда принимал правильные решения и вел себя исключительно благоразумно? Братишка Ран, когда-то очень давно учивший увальня Роска играться деревянным мечом и вечерами читавший ему сказки про отважных рыцарей и побежденных чудовищ?

Почему Гудеран так бледен? Почему в комнате так темно? Ах да, ночь…

Девчонка-целительница наклоняется к раненому, шепчет то ли заклинение, то ли молитву. Заходят еще какие-то люди — кто они? На знакомства нет времени, нет времени даже на вежливость и объяснения; на повязках Гудерана слишком много багряных пятен, и нужно срочно что-то делать. Вы позволите, спрашивает кто-то? Он? Конечно же, да. Всё, что угодно, только чтобы вернуть Гудерана на место.

Где место старшего брата? Странный вопрос. Лучше всего Гудеран смотрится на троне, в черном с золотом парадном камзоле, в горностаевой мантии и короной из дубовых листьев на голове. Когда Гудеран восседает во главе обеденного стола, обмениваясь загадочными улыбками с женой и подмигивая расшалившимся детям, он тоже на своем месте. Или ругается с министрами и выслушивает жалобы подданных, — другими словами, место Гудерана там, куда его уже поместила Судьба.

В Борингтоне или Талерине, в Королевском Дворце или даже крестьянском сарае — главное, чтобы Гудеран задержался на этом свете. Остановился по эту сторону порога. Выжил.

А остальное — не важно…

Горло свело непонятной судорогой, и вдох получился похожим на всхлип. Анги не повернула головы, Везувия бросила в сторону притихшего у стены Роскара короткий взгляд. Что ты здесь делаешь?

Почему ты здесь, Роск?

Почему на твоих руках дюжина царапин, а твой брат едва не разорван на части? Почему ты отделался прорехами в охотничьей куртке, а на теле твоего брата не осталось живого места? Почему проклятые твари напали на него, а не на тебя? Почему, почему, почему?!! Почему ты стоишь, подпирая стену, скрестил руки на груди и дышишь, изображая нервические всхлипы, а твой брат, который в тысячу раз лучше и достойнее тебя, уходит в Царство Теней?!! Почему?!!

Роскар не выдержал, оторвался от стены и вышел вон.

Краем глаза заметил, что, судя по внешнему виду комнат и коридоров, они уже вернулись в Талерин.

Дети нашлись на лестнице. Они сидели на ступеньках, вместе с той сероглазой дамой, которая нынче замещала мэтра Фледеграна, а чуть ниже маялись непривычно тихие дети советника Штрау. Услышав шаги дядюшки, все трое повернулись, уставились молящими щенячьими глазками, но не решились сказать лишнего слова.

Что он может им сказать? Что с их надеждой, сомнением и отчаянием они похожи на закат, вечер и ночь?

О боги, поскорее бы наступило утро…

Мэтр Фриолар с тоской наблюдал за мельтешащими на фоне вечернего неба летучими мышами.

Причинами тоски были, во-первых, мерзкая погода — отвратительная смесь мокрого снега и ледяного дождя; во-вторых, сумерки, пустой желудок и вполне закономерное для каждого здорового человека желание поужинать. Увы, реализации благого намерения мешал дедок в потертой лиловой мантии, носящийся по местному кладбищу и размахивающий магическим посохом. А третьей причиной унылого настроения господина алхимика было участие Фриолара в деянии, попадающим под определение преступления.

С точки зрения Уголовного Кодекса королевства Кавладор, если быть точным. В Соединенном королевстве Ллойярд-и-Дац, на землях (лучше сказать, в грязи) которого молодой человек сейчас находился, на занятия Магией Смерти смотрели проще.

Да, но мы-то подданные короля Гудерана, — пытался объяснить Фриолар своему работодателю. Увы, мэтр Виг не слушал доводов разума. Он вообще ничего не слушал в последнее время, и не общался ни с кем, кроме призрака. И, раз уж об этом зашла речь, Фриолар был склонен считать фразу «не беспокой меня, алхимия, мне нужно потрындеть с неупокоенной душой» принятым в среде магов эвфемизмом выражения «не отвлекай меня от выпивки».

Почему? Да потому, что мэтр Виг «общался с призраком» выставив на стол большую зелёную бутылку. Время от времени подхихикивал, ворчал, что молодых наглых щенков нужно учить уму-разуму, пересказывал события собственной бурной молодости — опять-таки, уставившись на горлышко бутылки, и был довольным, как кот после сливок.

После каждой попытки Фриолара воззвать к какому-нибудь из высших чувств мэтра Вига и объяснить старику суть традиционных заблуждений — о том, что вино веселит сердце, дружеская пирушка поднимает боевой дух и прочее, — волшебник обижался и предлагал алхимии узреть упомянутого призрака собственными глазами.

Что называется — ха!

Виг даже предлагал якобы обитающей в бутылке «милочке Касси» продемонстрировать ее таланты. Например, поднять свое обиталище, чтоб убедить неверующего алхимика в присутствии неживого создания, но Фриолар на этот фокус не купился. Подумаешь, по лаборатории полетела посуда — проработав у волшебника полтора года, он и не такие чудеса видал. Завязывали бы вы, мэтр, с укрощением зеленого змия…

И вообще, у вас же зверье грустит. Рыжик, так и не сумевший выиграть соревнования в Пустыне, вообще линять с тоски начал. Позаботились бы о нем, или, как собственных детей, бросите несчастного грифона на произвол судьбы?