284. Опять нет писем Висят кувшины на заборе, Рябина плещет на ветру, И ягод огненное море Ведёт весёлую игру. На опустевшие балконы Ложатся сумерки и тьма, И ходят мимо почтальоны, И нет по-прежнему письма. Как будто ты забыла имя, И номер дома, и число, Как будто листьями сухими Дорогу к сердцу занесло… 285. Последний день в ЦПКиО
Свежеет ветер, всё сильней Раскосый парус надувая. И руки тонкие ветвей Подолгу машут, с ним прощаясь. Под птиц печальный пересвист Идем, счастливые, с тобою. На солнце пожелтевший лист Летит, мелькая над водою Прохладой осени дыша, В последний раз теплом порадуй. И в шубах дремлют сторожа, Склоняясь у обнаженных статуй. 286. Первая скрипка Замолкла скрипка у окна, И звуки растерялись странно, И золотая тишина Проплыла облаком нежданным. И только билась под смычком Давно отыгранная песня. И падал день, как я, ничком, И сердцу становилось тесно. Оставь смычок, оставь футляр И эту скрипку вековую, — Тебя восторженный пожар Осенних листьев зацелует. И с ним метаться и лететь Под дудочку, под зов свирели, И падать в желтую метель Веселой песней на панели. 287. Вторая скрипка Как скрипки первое держанье, Как робкий взлет и стон смычка — Уже коснулось увяданье Рукой серебряной виска. Осенний лист устало кружит, Ты падал с ним и с ним лети. Но мне ль под шелест желтых стружек О прежней удали грустить? Рябин пылающие бусы Ворвались гроздьями в окно. И перелив осенних музык Пьянит, как старое вино. И только жгучее желанье Лелеет мысль одну. Одну — Спокойно встретить увяданье И чувствовать в себе весну. 288. «Вспыхнула испуганная рама…» Вспыхнула испуганная рама Блеском ослепительным стекла: Молния, как будто телеграмма, Тучами тяжелыми прошла. А за ней раскатисто и низко Шел вдогонку разъяренный гром, Словно кто-то требовал расписку И грозил поставить на своем. Гром отгрохотал, и над домами Снова и просторно, и светло… Только от тебя ни телеграммы, Ни простой открытки не пришло… 289. «Картины пишем, акварели…» Картины пишем, акварели Всех уголков родной земли, Чтоб пограничники смотрели И крепче землю берегли. Стихи мы пишем дни и годы, Мы отдаем им жизнь свою, Чтоб с ними шли бойцы в походы И побеждали бы в бою. Мы плавим сталь в печах и домнах, А после выплавки, устав, Лежим в тиши квартир и комнат, Листая воинский Устав. 290. «Пусть буду я убит в проклятый день войны…» Пусть буду я убит в проклятый день войны, Пусть первым замолчу в свинцовом разговоре, Пусть… Лишь бы никогда не заглянуло горе В твой дом, в твои глаза, в твои девичьи сны… Пусть не осмелится жестокая рука Черкнуть в письме, в скупой на чувства фразе, Что ты в разорванном лежишь противогазе И бьется локон твой у синего виска… ПЕТР НЕЗНАМОВ Незнамов (псевд.; настоящая фамилия — Лежанкин) Петр Васильевич родился в апреле 1889 года на Нерчинском заводе Читинской области в семье служащего. Окончил гимназию в Чите и был признан в армию. С начала первой мировой войны Незнамов служил в артиллерии, был контужен, отравлен газами. После лечения в госпитале штабс-капитан Незнамов был демобилизован и тяжело больным вернулся в Читу. Впервые он начал печататься в 1907 году в газете «Забайкальская новь». В 1919–1920 годах его стихи публиковались в читинской и владивостокской периодике: в журналах «Театр и искусство», «Дальневосточная республика» и других. В 1921–1922 годах он был членом футуристической группы «Творчество». В сентябре 1922 года П. Незнамов переехал в Москву и поселился в общежитии ВХУТЕМАС’а.
Огромную роль в творческой судьбе Незнамова сыграло знакомство и общение с В. Маяковским, который устроил его на работу в издательство артели писателей «Круг». В 1923 году Незнамов вступил в литературную группу «ЛЕФ», а когда начал издаваться журнал «ЛЕФ», стал секретарем его редакции. Первый сборник поэта — «Пять столетий» — вышел в 1923 году. В середине 1930-х годов он активно сотрудничал в «Литературной газете», писал статьи и рецензии. Петр Незнамов погиб в октябре 1941 года в Дорогобуже в составе московского народного ополчения. |
