ВСЕВОЛОД ЛОБОДА Всеволод Николаевич Лобода родился в 1915 году в Киеве. Отец — преподаватель русского языка и литературы, мать закончила консерваторию и была оперной певицей. С десяти лет стал писать стихи и сочинять рассказы. Окончив среднюю школу, в 1930 году В. Лобода переехал в Москву. Поступил в ФЗУ Щелковского учебно-химического комбината. В это же время начал печататься. В 1932–1934 годах был редактором многотиражки «Кузница» на Мытищинском вагоностроительном заводе. С сентября 1934 года работал в журнале «Высшая техническая школа».
Учился в Литературном институте им. Горького. Сотрудничал в журналах «Литературная учеба» и «Костер», в газете «Пионерская правда». С начала войны работал на радио, участвовал в радиопередачах «Письма на фронт». Осенью 1941 года ушел на фронт. Был пулеметчиком, воевал под Ленинградом, Старой Руссой, Великими Луками. Служил в 150-й стрелковой Идрицкой дивизии, некоторое время работал в дивизионной газете. Всеволод Лобода убит 16 октября 1944 года под городом Добеле в Прибалтике, при прорыве обороны на реке Айвиексте. 213. Утро Взорвав лучом ночную тишь, В распахнутое лето Летит поверх сутулых крыш Сумятица рассвета. Так пей рассвет! Нам всё равно Пьянеть и слепнуть суждено Утрами от угара. Как дым, в лучах растет окно, Раздвинулось ангаром. И стекла дружно дребезжать, Что в тихую обитель Ведет из блика дирижабль Невидимый водитель. Внизу — земное домино Вспахали войн копыта. Так пей пространство! Всё равно Туда, где бывшее окно, Дорога позабыта. Кривую радуги возьмем В коричневые руки, Чтоб заискрился чернозем По выжженной округе. В краю степей пророс репей. Но пей же будущее, пей, Пока в любви, в бессоннице Средь легиона голубей Барахтается солнце 214. Письмо Зажигаю слово: Дорогая, где ж ты? На свиданье снова Никакой надежды. Ты стоишь виденьем, Но, как говорится, Третью неделю Некогда побриться. Дымы не растаяли, С ночи до утра мы Трогаем детали Июльской программы. Копотью напудрен, Двигаю литые И, как эти кудри, Мутно-золотые… А вчерашним вечером Не дали металла. Делать было нечего. Дело стало. На заводе тихо. Я подумал: скроюсь, И ворвался вихрем В пригородный поезд. Чтоб разлуку с болью Гнать по рельсам грубо. Чтоб морскою солью Пропитались губы. Чтобы ветры пели. Чтоб деревья стыли. Чтобы с нетерпеньем Ловить слова простые. Чтобы вспышкой спички Полночь прогорела… Только электричка Мимо прогудела, Не остановилась. Вот тебе и жатва: Попадай в немилость По вине вожатого! Ты ушла. Осколками Все мечты — на нет. Где же вы, Сокольники, Пятый километр!.. Потухает слово. Вместо сна лесного — Я в Москве. И вот Мне в Мытищи снова Мчаться на завод. Не могу не злиться, И в глазах — гроза, Я ворвался львицей В Северный вокзал. Потемнело небо. При фонарном свете, Дернув дверь свирепо, Я сказал: — Побрейте! 215. Из цикла «Война» (Вступление) Ночной зефир Струит эфир. Шумит, Бежит Гвадалквивир. Пушкин На берегах Гвадалквивира, Купаясь в травах, загорать. Окончив дань труда и мира, В кругу товарищей дышать Весельем солнечного пира. И тронуть нежной песни лад, Когда расцветится закат На тишине Гвадалквивира. В ночной глуши двоим добро. Всплесни веслом. Нам серебро Чеканит гладь Гвадалквивира, Нам нержавеющая лира Поет бессмертие реки. Взорвали сон Гвадалквивира В крови погрязшая мортира, От крови черные полки. 216. «Рвется в темень белая беда…» Рвется в темень белая беда — предок мой Григорий Лобода. Скачет гетман. Все его добро — стремени да чуба серебро. Ночь наполнив цокотом коня, скачет, скачет прямо на меня. Я проснусь, я встану, побреду. Переулки мечутся в бреду. И шуршат сугробы. И с ума сходит вьюга, скользкая зима. Ляжет на исхоженном пути Так, что ни проехать, ни пройти. Лед или глухая лебеда там, где скачет, скачет в никуда запорожский гетман Лобода. А в Москве — летая, тает снег, переулки мечутся во сне. Переулки тянутся к весне. Что ж! я по распутице пройду, я в тебя, Москва моя, иду, песни зажигая на ходу. Я иду. Мечтая о Москве, птицей в клетке — жилка на виске. Я иду. Так времени топор разрубает с прадедами спор. {216} |
