Я немедля позвонил жандармскому полковнику фон П., начальнику уездной жандармерии, и земскому инженеру Покровскому, ведавшему этой дорогой, и попросил их тотчас выехать вместе со мной к означенному мосту. Очень скоро мы на моем авто прибыли к месту аварии.

Там мы сразу установили, что причиной аварии был не взрыв, а исключительно неосторожная езда с превышением скорости. Жандармский полковник в точности записал все факты, и мы втроем подписали протокол, который я намеревался безотлагательно направить в ведомство двора. Но дело до этого не дошло. Когда я вернулся домой, жена встретила меня известием, что флигель-адъютант Дрентельн^{111}, личный секретарь Государя, от имени Его величества передал ей приказ, что об инциденте на лисинской дороге надлежит хранить полное молчание. Император не пострадал и знает, кто виноват. Моей жене тревожиться за меня не стоит. Государь разъяснил В. ситуацию и велел ему позаботиться, чтобы общественность не проведала об этом инциденте.

Флигель-адъютант Дрентельн, преданный слуга императора и близкий его друг, как человек пользовался всеобщим уважением и по праву считался джентльменом во всех отношениях.

Так эта история с «покушением» была закончена и забыта навсегда.

Через несколько месяцев, объезжая свой уезд, я случайно встретился с царем в парке Павловска. Он совершал утреннюю верховую прогулку в сопровождении офицера-конюшего. Я знал, что во время таких прогулок царь встреч не любит, но свернуть здесь было некуда. Поэтому я вышел из автомобиля, стал рядом и приветствовал Государя, когда он проскакал мимо.

Увидев меня, царь остановил коня, погрозил мне кулаком и сказал: «Граф Кейзерлинг, с вами у меня особые счеты!» Засим он подозвал своего спутника, спешился и передал ему коня, со словами: «Мне нужно поговорить с графом, подождите меня здесь».

Во время прогулки по аллеям парка император сказал: «На ваших треклятых земских дорогах можно шею сломать. Вы хотя бы предупредительные таблички ставьте возле ваших мостов, чтобы люди остерегались по ним ездить. Каждый раз, как приходится ездить по вашим дорогам, я сержусь и ругаю вас и ваше земство. За что мы так много платим, если ничего не делается?»

Прежде всего я выразил Государю мое глубокое сожаление по поводу аварии на нашем мосту и в оправдание сказал, что эта дорога была построена быстро и только для нужд местного крестьянства, а не затем, чтобы по ней ездили тяжелые автомобили, да еще на полной скорости.

Царь улыбнулся: «Вам не в чем оправдываться, я знаю, как все произошло и кто виноват, — он показал на себя, — но согласитесь все же, о крестьянах вы печетесь больше, чем обо мне. Моих потребностей вы в расчет не принимаете. Вспомните ваши дороги в районе маневров Красное Село, в окрестностях полигона Колпино, мне приходится ездить по ним из года в год, а ведь они, по сути, совершенно непроезжие».

Я отвечал, что эти дороги имеют значение только для военных, а не для жителей уезда и потому земство не в состоянии ремонтировать их за свой счет, ибо оно обязано заботиться в первую очередь о своих налогоплательщиках.

Государь остановился. «Но ведь я самый крупный ваш налогоплательщик и потому тоже вправе требовать ремонта дорог, по которым езжу, и я хочу, чтобы эти дороги привели в порядок».

Я ответил, что приказы Его величества земство, конечно, выполнит и что для земства большая честь преподнести Государю такой подарок. Однако в данном случае Его величество заблуждается: как сам император, так и вся императорская семья освобождены от всех налогов, и земство не вправе облагать поборами собственность императорского дома, а стало быть, от царя земство не получает ничего.

Для Государя это была новость: «В таком случае вы правы; кто ничего не платит, тот не может ничего требовать. Подарков от вашего земства мне не нужно, но дороги необходимо привести в порядок. Достаньте блокнот и записывайте…»

Под диктовку Государя я записал дорожные участки, какие он хотел видеть отремонтированными, и удивился, сколь точно он знает, где необходим ремонт или новое строительство. В заключение император сказал: «Запишите еще одну дорогу — от Гатчины к Форелевому ручью. Моя матушка жалуется, что в одном месте там сплошной песок, на авто можно проехать лишь с большим трудом, а это отравляет ей всю радость рыбной ловли».

Я записал все пожелания Государя, и он сказал: «Теперь составьте мне точную смету строительства, ремонтных работ и дальнейшего содержания перечисленных дорог и в запечатанном конверте с надписью Лично Государю передайте флигель-адъютанту Дрентельну. Иных сведений или ходатайств прилагать не требуется! Мое решение вам сообщит князь Оболенский»^{112}. Князь Оболенский был шефом кабинета Его величества и управлял его финансами.

В ходе дальнейшей беседы Государь сказал, что санитарные ведомства его резиденций при возникновении эпидемий и инфекционных болезней всегда указывали, что виновато здесь уездное земство, которое не заботится о недопущении в города таких болезней.

Тут Государь попал в больное место. Земство всегда стремилось получить разрешение на постройку больниц и специальных инфекционных госпиталей в самих городах или их окрестностях. Ведомства двора, однако, постоянно чинили этому препятствия, ошибочно полагая, что сосредоточение больных повредит городам. Ближе десяти верст к резиденциям мы больниц не имели.

Этот разговор дал мне возможность обратиться к Государю за решением этого принципиального спорного вопроса. Государь не только признал правоту земства, но и решил, что единственное средство для защиты резиденций — сооружение хороших земских больниц вблизи от городов.

То, чего мы добивались не один год, Государь даровал нам затем без всяких просьб с нашей стороны; он снял упомянутый запрет, и мы получили два больших — по 5 га — участка под строительство в Павловске и Гатчине, а также всю необходимую для строительства древесину — безвозмездно, из императорских лесов.

Мне также удалось убедить императора, что земства отнюдь не гнездилища революции, но, согласно своему назначению, органы самоуправления, которые на пользу населению занимаются исключительно вверенными им благотворительными заведениями и культурными задачами и стоят совершенно вне политики, храня верность императору. За мое земство и моих сотрудников я могу поручиться.

Засим Государь спросил меня: «Вы вправду в этом уверены?» Когда я подтвердил, он на прощание подал мне руку и заметил: «Ваша уверенность радует меня».

Вскоре после этого я услышал, что император — до сих пор такого не бывало — во время маневров посетил одну из вновь построенных школ вблизи Красного Села и присутствовал на уроках. Двум молодым учительницам и учителю он выразил благодарность за хорошее преподавание и дисциплинированность детей.

До тех пор Государь смотрел на все, что касается земств, глазами своего реакционного окружения и держал их от себя на расстоянии как нечто враждебное.