От близости траншей еще одна неприятность — легко сделать подкоп, чтобы подложить неприятелю взрывчатку. Иногда наши подкопы встречались, мы сталкивались с франками в подземной тьме и принимались колоть друг друга штыками. Это были самые жуткие и страшные схватки, я счастлив, что попал в такую лишь раз. Случилась она в разгар лета, когда мы уже полностью укрыли траншеи и стреляли из амбразур и бойниц. Атаковавшие франки растащили часть наката, упали к нам в траншею, и мы во тьме кромсали, били и пинали друг друга, пока не свалились в изнеможении среди груды убитых и раненых. Понятия не имею, скольких я заколол штыком, кто из них были турки, а кто франки, не знаю, свой или чужой проткнул мне бедро, где до сих пор шрам.

Нас все время перебрасывали на разные позиции, порой не со своей частью. Ее дробили и перемешивали так, что сегодня мы были нормальным полком, а завтра — частью другого подразделения, составленного из разных полков. Командиры решали, где больше всего требовалось подкрепление, и тем, кто уцелел, довелось побывать на всех участках. Теперь расскажу о противнике, о ком еще не говорил.

Части французских танго состояли из белых и чернокожих. У черных имелись мачете — штука не лучше кривых сабель гурхов, а офицеры носили красные штаны, фуражки и синие мундиры. В бою с черными французами стоило подстрелить командиров, как солдатики дрейфили, разворачивались и давали деру. Само собой, мы первым делом шлепали офицеров, удачно разряженных, как павлины. Английских офицеров тоже легко было выцелить по особым ремням и шлемам, револьверам вместо винтовок и знакам различия на обшлагах. На снайперской охоте я всегда старался уложить офицеров, но в конце войны франкские командиры поснимали знаки различия, и снайперы лишились преимущества. Убивали мы и посыльных с сигнальщиками. Но я не стрелял по тем, кто пытался вытащить раненых. Помню, мы часто видели одного солдата, который подбирал и грузил раненых на ослика, мы о нем часто говорили, но потом наш снайпер все равно его застрелил. На охоте я маскировался под куст, обвязываясь ветками и листьями, перемещался потихоньку и стрелял с большими промежутками, чтобы себя не обнаружить. Один наш снайпер маскировался под свинью, что нам не нравилось, мы считали это нечистым, но имам сказал, мол, ничего, маскироваться можно, грешно только касаться живой свиньи. В долгие скучные дни затишья франки затевали с нами игру. Они поднимали и медленно размахивали куском белой доски на шесте, а мы старались его сбить. Если мазали, франки поднимали другую доску с надписью «мимо», а когда попадали, появлялась надпись «есть». Иногда устраивались дуэли: один наш и один их вылезали на бруствер, а мы все смотрели, как эти двое палят друг в друга, пока кто-то не упадет.

Французские танго любили наши обстрелы из тяжелых орудий, что стояли на другой стороне пролива. Когда артналет заканчивался, белые офицеры лазали по огромным воронкам от снарядов и искали всякие древности. Они кидались на поиски, еще не дождавшись конца обстрела, и многие погибали. Когда шли большие сражения на дальнем юге, черные французские франки всегда бросали позиции, отчего другие франки попадали под наш продольный огонь и им приходилось отступать. Вот вам одна из причин, почему франки не могли нас одолеть. У французских франков имелись миномет «Черная кошка», который я упоминал, и 75-милиметровые пушки, столь же для нас скверные, поскольку эти семидесятипятки выдавали двадцать залпов в минуту, и при каждой атаке на открытом пространстве нас разносило в куски, прежде чем мы успевали хоть сколько продвинуться. Поэтому можно сказать, что французские франки никудышны в наступлении, но, с другой стороны, атакой их тоже ни черта не возьмешь.

Английские франки, располагавшиеся к югу от австралийских и новозеландских, воевали очень похоже на французских. Их было меньше, и они, потеряв офицеров, трусили, чего не скажешь об «анзаках». У английских франков была странная тактика — они атаковали в разгар утра, когда уже наваливалась дневная жара, а мы позавтракали и успели подготовиться. Их появление нисколько не удивляло, они быстро изнемогали от солнца и ужасной жажды, и мы легко с ними расправлялись. Как-то раз они три дня подряд атаковали в десять утра после весьма легкого артобстрела, извещавшего об их неминуемом прибытии, и мы клали их пачками. Всем известно, что атаковать следует скрытно и на рассвете.

Расскажу еще историйку про других франков. Они были из краев под названием «Индия», носили большие бороды и тюрбаны, и мы, естественно, сочли их мусульманами. Сражались они как черти. Мы не могли взять в толк, почему мусульмане воюют против нас на священной войне. Ну вот, однажды стало известно, что обыкновенных франков заменят этими бородачами в тюрбанах, и у нас возник план. Между прочим, имелись еще бородатые франки, англичане, они вообще-то были моряки, но воевали как пехотинцы, а назывались «Королевский морской дивизион», только я сейчас не про них, они тюрбанов не носили.

План был такой: после отвода обычных франков забраться в их траншеи, чтобы приветствовать вновь прибывших мусульман и уговорить перейти на нашу сторону. Так мы займем позиции без кровопролития и получим большое пополнение.

Все складывалось на удивление хорошо, хоть мы и не надеялись добраться до траншей. Однако доползли, скатились в окопы и подняли в левых руках винтовки, когда к нам подошли индийцы. Они смотрели на нас, как будто мы чокнутые какие. Мы им — «Селям алейкум!», ожидая, что они ответят «Алейкум селям!» и обнимут нас, как братьев. Но бородачи, видимо, решили, что мы хотим сдаться в плен, и вместо объятий попытались забрать у нас оружие. Мы слегка подрались, однако без стрельбы. Потом лейтенант Орхан вдруг говорит:

— Все, хватит! Ребята, уходим.

Мы выбрались из траншеи и, согнувшись в три погибели, понеслись на свои позиции; вслед никто не стрелял, добежали благополучно. Отдышавшись, лейтенант Орхан сказал:

— Да, не все то золото, что блестит.

Так оно и было: эти солдаты оказались никакие не мусульмане, они назывались «сикхи». А перед тем мы долгое время считали мусульманами гурхов, посылали им записки, приветы и приглашения, но, оказалось, они совершенно другой веры и именно мусульман ненавидят больше всех на свете.

Иногда наши офицеры, знавшие по-английски или по-французски, выкрикивали франкам команды, и хитрость часто срабатывала, а самые храбрые пробирались в ночной темени к ним на позиции, требовали командира, убивали его и смывались обратно.

А вот еще любопытно насчет франков: попав в плен, они были уверены, что мы их кастрируем.

Почти на всех фронтах война ведется по трафарету Галлипольской кампании. Любой атакующий несет внушительные потери. Ни ночные атаки Кемаля, ни наступления с подавляющим перевесом в живой силе, опробованные другими военачальниками, успеха не приносят.

Кемаля производят в полковники, он получает боевые медали от Султана. Кайзер Вильгельм награждает его Железным Крестом, а болгарский царь Фердинанд жалует титул Кавалера ордена святого Александра. У Мустафы опять размолвка с Энвер-пашой, который противится наступательным планам, предсказывая неудачу. Наступление захлебывается, Мустафа подает в отставку и винит вмешательство Энвера, но после отбытия последнего в Стамбул Лиман фон Сандерс уговаривает Кемаля остаться. Энвер предлагает Кемалю пост командующего в Триполитании — на существенно менее значимом театре военных действий, Мустафа обещает подумать, но все остается, как было.

Кемаль все так же вздорен. Он шлет пламенные письма, требуя укреплений позиций и оспаривая командную структуру своего сектора. Ему неведома хитрая и тактичная дипломатия, портить отношения с влиятельными людьми — его призвание.

Заявляется командир корпуса, Кемаль объясняет ему, как неприятель начнет окружение из бухты Сувла. Эссад-паша видит, насколько сложна местность, и отвечает:

— Не волнуйтесь, бейэфенди, им это не удастся.