Леонид поморщился: послание было составлено на возмутительной смеси паршивого турецкого и дрянного греческого. Мелькнула мысль: пиши что угодно или вообще ставь закорючки — бабы не догадаются. Но учитель подавил в себе непрошеное высокомерие и, обмакивая перо в пузырек со слезами, добросовестно вывел послание на птичьей спине, хотя получалось так-сяк — на перьях толком не напишешь, и не видно, что уже написал.

— Ваша мать умеет читать? — спросил он.

— Нет, — ответила Поликсена.

— Тогда как она это прочтет? — Леонид дернул ртом и снисходительно вскинул бровь.

Женщины переглянулись, и Поликсена, жалеючи посмотрев на учителя, терпеливо объяснила:

— В садах по ту сторону реки грамотные найдутся, кто-нибудь ей прочтет.

— Буквы же не видны.

— Мертвые умеют читать слезы.

— Понятно, — в некотором смущении сказал учитель, опуская бровь. Ему хотелось узнать, почему Айсе, супруга ходжи, не попросила мужа написать послание, но, испугавшись долгих и путаных объяснений, он сдержал свое любопытство. Леониду не приходило в голову, что Айсе, как все женщины, предпочитает часть своей жизни сохранить от мужа в тайне.

Когда визитеры с голубкой ушли, учитель вернулся в дом и раскрыл сверток. В нем лежал небольшой, но соблазнительный сладкий клад: лукум, тулумба татлиси и везир пармаги. У Леонида потекли слюнки, он устроился на стуле и, запихивая в рот сладкие лепешки с оладьями, размышлял: «Невероятно! Ведь это наследники Александра, Константина и Сократа! Совсем как дети!»

Айсе, Поликсена и Филотея отправились к церкви. Айсе ждала у ворот, а мать с дочерью, прошли к уже закопанной Лидией могиле. Поликсена велела дочке открыть дверцу клетки, а сама быстро схватила и осторожно достала голубку.

— Ну смотри, — очень серьезно сказала она, глядя птице в глаза. — Не вздумай сразу лететь к муженьку и подружкам. Разыщи мою мать, удостоверься, что кто-то прочитал письмо, и тогда делай, что хочешь. Я узнаю, как ты все исполнила — мама расскажет мне во сне. Если обманешь, будет плохо — твои детки превратятся в ворон, а когда помрешь, земля тебя не примет. Ну, лети, красавица!

Поликсена поцеловала голубку между крыльев и велела Филотее сделать то же самое. Девочка удивилась: на вид мягкие перышки оказались твердыми и упругими. Поликсена подбросила голубку в воздух. Птица взлетела, кругами поднимаясь все выше, а женщины махали ей вслед и кричали: «Счастливого пути!» Поликсена запрыгала от радости:

— Она полетела на восток! Видели? На восток!

Она подхватила спорхнувшие с высоты два мягких перышка и велела дочери сохранить их на память.

Филотея висла на руках Поликсены и Айсе и болталась корзинкой, когда те спускались с холма, радостно обсуждая, как все хорошо получилось. Проходя мимо дома Леонида-учителя, Айсе округлила глаза и прошептала:

— Невероятно! Такой образованный мужчина, а не знает, как отправить весточку усопшим.

Далеко от Эскибахче — триста миль через горы, минуя Денизли, Ушак и Бурсу, за Мраморным морем — Мустафа Кемаль учится в военном училище в Стамбуле. Идет 1899 год, и гордый юный македонец, который в детстве, играя в чехарду, отказывался сгибаться и говорил: «Если хотите, прыгайте через меня в полный рост», теперь всего лишь незаметный провинциал, ошеломленный буйным модернистским распутством в христианской части города и средневековой оцепенелостью и упадком в мусульманской.

Жизнь в училище тяжела. Тут заведено, что сержанты бьют курсантов, если те не обращаются к ним «эфенди», а кормежка хуже, чем в английской общественной школе. Газеты, книги и спиртное запрещены, насаждается исламское благочестие, в Рамадан следует непременно поститься. А в христианской части города полно газет, баров и борделей. В кафе «Пти-Шан» подают виски, а еще есть многолюдные бары «Йонио», «Стефан», «Яни», куда частенько заглядывают армяне, греки и невероятный левантийский сброд. Мустафа приятельствует с Али Фуатом — курсантом из хорошей семьи; они совершают лодочные походы, практикуются в риторике, ездят на острова и спят в лесу в палатке. Али знакомит друга с ракы́, и Мустафа, пригубив, восклицает: «Какой чудесный напиток! Он пробуждает желание стать поэтом!» Водка определит судьбу Кемаля. Она станет его снотворным, поможет преодолеть застенчивость, придаст вдохновения, осложнит отношения с людьми и в конце концов прикончит. Мустафа продолжает читать труды великих французских мыслителей и задумывается о необходимости что-то предпринять для спасения своей страны от чужеземцев и от нее самой. У него появляется привычка к усиленным ночным размышлениям, что порождает бессонницу. Он поклоняется одновременно Наполеону Бонапарту и Джону Стюарту Миллю[25], позаимствовав у последнего идею о том, что все моральные и политические поступки должны осчастливливать максимальное число людей. По окончании учебы Кемалю присваивают лейтенантское звание и зачисляют в штат училища, а он, бессовестно используя оборудование департамента ветеринарии, начинает выпуск подрывной газеты, цель которой — разоблачение коррупции и злоупотреблений властей. Начальнику Мустафы предписано его остановить, но тот намеренно закрывает на все глаза. Султан превращается в удивительного недопеченного тирана с параноическим сомнением в себе и бездеятельной нерешительностью, с такой обреченной на провал мешаниной миротворчества и абсолютизма, что даже его собственные офицеры более ему не преданы.

Мустафу производят в капитаны, и он с друзьями снимает квартиру в армянском доме на площади Беязит. Они, как все молодые люди, говорят о революции и собирают запрещенные европейские книги, но в один прекрасный день их же приятель, попавший в обширную султанскую сеть шпиков, выдает их полиции и заманивает в кафе, где всех и арестовывают.

Обращаются с ними плохо, но Али Фуат, несколько утратив связь с реальностью, с достоинством и апломбом заявляет следователям: поскольку он носит военную форму, никто чином ниже Султана не имеет права его бить. Мать Мустафы убеждена, что сына казнят, а тот в довольстве проводит время в тюрьме за чтением и сочинением стихов.

Проводится следствие, и власти приходят к убеждению, что Мустафа и Али Фуат — просто глупые мальчишки, которые со временем перебесятся и станут хорошими офицерами. Принято решение направить одного в Адрианополь[26], а другого в Салоники, и им предоставляется право самим договориться, кто куда поедет. Приятели договариваются так быстро, что власти подозревают неладное и обоих отправляют в Дамаск. Али Фуат и Мустафа Кемаль проводят последний день в Стамбуле, накачиваясь виски, и затем австрийский лайнер везет их в Бейрут. Поездка занимает целых восемьдесят дней, отчего кажется, будто пароход двигают не машины, и пойманная стайка сардин.

Каратавук, второй сын гончара Искандера, и Мехметчик, сын Харитоса и брат Филотеи, сидели рядышком на утесе над городом. Их послали собирать кизяк, но они сначала подглядывали за Псом, а потом кидались камешками в разбитую бутылку, которую установили в развилке миндального деревца. Теперь зеленые осколки окончательно расстрелянной бутылки опасно поблескивали на земле, а мальчишки решили, что можно еще маленько поваландаться.

Из кожаных фляжек они налили в свистульки воды и стали состязаться, кто выдаст трель протяжней и заливистей. Внизу городские жители на секунду отвлекались от дел и прислушивались, а зяблики с коноплянками подпрыгивали на жердочках в своих клетках и обеспокоенно крутили головами.

Устав от музицирования, Мехметчик бережно спрятал глиняную малиновку за кушак, взял палочку и принялся писать в пыли у своих ног.

— Что ты написал? — спросил заинтригованный Каратавук.

— Свои имена, — ответил приятель. — Никое и Мехметчик.