— Знаете, Лейла любит ходить голой, когда остается одна. — Карделен воздела бровь и похотливо затрясла головой. — А я случайно знаю одну щелочку в занавесях.

Она взяла Рустэма за руку, и он понял, что сопротивляться не в силах. Его как будто загипнотизировали, внушив покорность. Держась за худую руку, Рустэм неуверенно двинулся за провожатой, и вскоре оказалось, что он, согнувшись в три погибели, пялится сквозь дырку от выпавшего сучка в плохо освещенную, но богато обставленную комнату.

Он узрел мраморно-белое тело обнаженной юной женщины — та полулежала на подушках и увлеченно расчесывала длинные, блестящие черные волосы. Время от времени она изящно затягивалась тонкой сигареткой, которую подносила к губам серебряными щипчиками с орнаментом. Девушка плавно повернулась, и Рустэм увидел округлую полную грудь, нежный холм живота (пупок украшен кроваво-красным гранатом в серебряной оправе), грациозный изгиб шеи и чувственный конус бедер. Обуздав свое благородство, он попытался разглядеть, как у нее между ног, но ее поза и густая тень лишили его такой возможности. Перехватило дыхание. Жену Тамару Рустэм никогда не видел столь обнаженной. И вообще обнаженной. Он вдруг с глубочайшим изумлением осознал, что до сих пор понятия не имел, как прекрасна женщина, как удивительна и ни на что не похожа ее красота. Болью кольнула мысль: неужели и Тамара так же хороша? Его охватило волнение от сопричастности к божественному.

Девушка перевернулась на живот и принялась полировать ноготки, а Рустэм пожирал глазами ее округлые ягодицы и мягкие очертания спины. Он смотрел на ее маленькие ступни, на лодыжку с золотой цепочкой, и понимал, как эта девушка полна жизни, как освещена внутренним светом, как не похожа на скотоподобных женщин, что работали на его полях и влачили никчемную жизнь в Эскибахче. Рустэм попятился от стены и молча вернулся в гостиную.

— Садитесь, — пригласила Карделен, и Рустэм-бей сел.

— Я видел то, чего не должен был видеть, — слабым, дрожащим голосом произнес он.

— Ах, бедный вы бедный! — протянула Карделен, в ее тоне слышались сочувствие и сарказм. Ее весьма раздражало, когда чья-то порядочность и щепетильность вставали на пути у наслаждения и красоты, но она понимала, что Рустэм-бей пребывает в некоторой растерянности.

Внезапно Карделен перешла на деловой тон:

— Вы сами видели, что эта девушка — идеал красоты. Лицо чуть овальное, прекрасная белая кожа, черные сросшиеся брови и свежие алые губы. Она не высока и не приземиста. Кроме того, восхитительно играет на лютне и поет. Как все мои девушки, прекрасно готовит кофе. Довольно образованна, и я сама учила ее всему, что может пригодиться в ублажении мужчины.

Рустэм-бей встревожился:

— Но она девственница?

— Естественно, мой ага, — снисходительно улыбнулась Карделен. — Лейла невинна, как в день своего рождения, и девственнее, чем Дева Мария, да пребудет она в раю. Я рассказала и, должна признать, весьма подробно обо всем, что ей необходимо, но практического опыта она не имела.

(Иоанна, переименованная в Лейлу, все еще голышом присоединилась к подругам, наблюдавшим за переговорами. Арабка дернула ее за ушко и прошептала:

— Слыхала? Ты снова целка!

Иоанна прикусила губу и помотала головой.

— Опять! — шепотом воскликнула она. — Снова фокусы дорогуши Карделен с куриной кровью!)

— Сколько ей лет? — спросил Рустэм.

— Пятнадцать, и, по моим оценкам, она в самом начале долгого расцвета красоты.

(— Ты помолодела! — сдерживая веселье, сверкнула белыми зубами негритянка.)

— За сколько же вы ее продаете? — поинтересовался Рустэм.

— Она не продается! — вскинула голову Карделен. — Я никого не продаю, в Стамбуле уже полвека с лишним нет рабов. Вам, разумеется, это известно.

— Тогда как же я ее… обрету?

— Вот что происходит: я беру к себе несчастных девочек — сироток, беженок и тому подобное, о которых некому позаботиться. Естественно, у них ничего нет, а я отнюдь не богата. Бедняжки без приданого, о замужестве нет и речи, либо оно затруднительно, хотя и возможно. Когда девочки становятся хорошенькими, я ищу для них мужчин, не стремящихся к браку, но делаю это с величайшей осторожностью. Девочки мне дороги, я так к ним привязываюсь. Мы счастливы вместе, и, говоря по правде, мне не хочется отпускать их насовсем, но деньги-то нужны.

— Деньги? — эхом откликнулся Рустэм-бей.

— Деньги, — повторила Карделен. — Возмещение времени и сил, потраченных мною, чтобы их воспитать, одеть, накормить и тому подобное. Естественно, сумма должна быть достаточной, чтобы начать все заново с новой девочкой. — Она выдержала многозначительную паузу, потом быстро проговорила: — Лейла — исключительный случай, и вознаграждение составит шестьдесят тысяч пиастров.

Рустэм-бей вздрогнул:

— А другие девушки есть?

— Имеется юная красавица абиссинка, которую украли (спешу сказать, не я) у хозяина в Александрии и бросили в Адрианополисе. Есть пухленькая арабка из Ливана, совершенная милашка. Но даже самое богатое воображение не превратит их в черкешенок, поскольку одна черная, а другая смуглая.

— Шестьдесят тысяч пиастров гораздо больше того, что я взял с собой, — сказал Рустэм-бей, уже решивший заполучить черкешенку именно потому, что она ускользала из рук.

— Если вы ей понравитесь, можно сбросить цену. Извините, я ненадолго отлучусь. — Карделен с достоинством поднялась и стремительно вышла из комнаты, якобы возмущенная неблагородной скаредностью Рустэма.

Хозяйка, Иоанна и две другие девушки собрались в кухне и оживленно загомонили.

— Ну как он вам? — спросила Карделен.

— Великолепен! — воскликнула негритянка. — Какая удача!

— Красивый, — согласилась Иоанна. — И одет хорошо. У него такой милый и забавный выговор! Они что, все так говорят на юге?

— Наверняка очень богатый, — выступила арабка. — Вам не показалось, что он опечален?

— Главное, как ты считаешь: тебе понравится его ублажать? — спросила Карделен.

Иоанна стыдливо улыбнулась:

— Наверное, да. Во всяком случае, какое-то время. Ты меня знаешь.

— Только не вздумай убегать и снова впутывать меня в неприятности, — притворно пожурила Карделен. — Ты не представляешь, какой это ужас в одночасье все переиграть. Дважды! Я была готова тебя убить.

— Он мне надоел, — оправдывалась Иоанна. — Он был мерзкий, и вообще свинья. К тому же я заработала тебе вдвое больше денег. Нынешний клиент из дальних краев, и там меня никто не найдет. — Она помолчала и, вспомнив, спросила: — Мне правда надо быть Лейлой? Думаешь, он не догадается, что я гречанка?

— Он не распознает настоящую черкешенку, даже если она вывалится у него из задницы, — ответила Карделен. — У них на юге черкешенок нет, и потом, ты не какая-то дерьмовая гречанка из выгребной ямы. Ты, дорогуша, считай, итальянка. Давай, оденься и свари нам кофе.

— Я получу половину денег?

— Разумеется, милочка. Но я вряд ли выбью шестьдесят тысяч, не слишком обольщайся.

— А вдруг мне придется ходить в мечеть? — сообразила Иоанна, но Карделен уже вышла.

Чрезмерно вихляя бедрами, хозяйка вернулась к гостю и села на оттоманку, подвернув под себя длинные ноги с худыми лодыжками. Рустэм-бей вытащил из кальяна свой мундштук и спрятал в карман. Его слегка подташнивало, голова кружилась сильнее.

— Я могу предложить вам тридцать тысяч пиастров, — сказал он.

Карделен в ответ приподняла бровь и снисходительно улыбнулась:

— Есть еще условия.

— Условия?

— Первое: вы не имеете права отдавать Лейлу в пользование, а также продавать или передавать другому лицу без ее согласия. Если через двенадцать лет Лейла захочет получить свободу, вы обязаны ее предоставить и обеспечить девушке существование. Если она откажется от воли, вы содержите ее, как и прежде. Если вы на ней женитесь, она получает равные права с другими женами, а ее дети от вас воспитываются как ваши собственные. Кроме того, тридцать тысяч — просто смешно. Пятьдесят — еще куда ни шло.