Несмотря на это, в случае реакции в общественном мнении, король, вероятно, снова захватил бы в свои руки бразды правления, если бы внутреннее движение не осложнилось в это время внешней войной.

 При всех своих и политических, и национальных перегородках Европа все же представляет слишком большое единство, чтобы такое движение как французская революция не оказало сильнейшего действия и по ту сторону границ Франции. Правда, неверно - будто короли объединились, чтобы задушить молодую свободу, зародившуюся во Франции; однако они все же пытались путем угроз оказать известное давление, покровительствовали эмигрантам, собиравшимся большими массами на границе, и отказывались входить в полюбовное соглашение относительно еще сохранившихся в Эльзасе феодальных прав немецких князей. Все это дало повод французским демократам, со своей стороны, объявить императору Францу войну, которая, как они надеялись, не только придаст им моральную силу, но и доставит Франции старинный объект ее национального честолюбия - аннексию Бельгии. Между тем Австрия получила помощь от Пруссии, отказавшейся от политики Фридриха и теперь, в согласии с Австрией и в антагонизме с социальным переворотом, происшедшим во Франции, считавшей возможным выступить на новый путь, который должен был привести ее к могуществу и завоеваниям.

 Французская армия под влиянием революции разложилась настолько, что оказалась почти небоеспособной. Офицерство, само еще фрондировавшееся в начале революционного движения, с дальнейшим развитием его совершенно потеряло почву под ногами. Большинство, которое не могло примириться с новыми идеями и условиями жизни, покинуло армию и эмигрировало.

 Была произведена попытка вторгнуться в Бельгию, которая оставалась почти беззащитной; но при первом появлении противника французы рассеялись, начали кричать об измене и поубивали своих офицеров. Прошло более четверти года без военных действий, прежде чем подошла настоящая австрийская армия и пруссаки.

 Тем временем французская армия несколько усилилась путем вербовки добровольцев из национальной гвардии, но большинство сформированных из них батальонов оказались непригодными. Тем не менее, французы кое-как держались. Прусская армия под начальством герцога Брауншвейгского с вспомогательными отрядами насчитывала 82 000 человек. Австрийцы, только что закончившие войну с Турцией, все еще располагали лишь крайне небольшими силами в Бельгии, приблизительно - 40 000 человек. Тем не менее, вторжение в пределы Франции было предпринято в предположении, что основная масса населения Франции настроена монархически и будет приветствовать немецкие войска как своих избавителей. В этом отношении последовало полное разочарование. После того как пруссаки взяли Лонгви и Верден, командующий французской армией Дюмурье занял за Аргонами оборонительную позицию и остался на ней и после того, как пруссаки полностью ее обошли. У него было 60 000 человек; пруссаки же располагали в первый день 30 000, а во второй - 46 000. Остальные войска были употреблены для заслонов против еще не взятых, расположенных сзади французских крепостей (Седана, Диденгофена, Меца). Вопрос сводился к тому, могли ли пруссаки в таких условиях отважиться на сражение с перевернутым фронтом. В случае поражения они подвергались угрозе полного уничтожения. Но даже в случае победы они едва ли смогли бы пройти до Парижа при враждебном настроении населения. Правда, французские войска неспособны были к наступательным действиям, однако на их стороне было численное превосходство и они обладали многочисленной артиллерией. Правильно оценивая свое положение и с решимостью, заслуживающей всяческой похвалы, Дюмурье ограничился обороной и удержал свою позицию. После канонады, выбившей из строя с обеих сторон не более 200 человек (20 сентября 1792 г.), пруссаки решили отказаться от атаки и наконец начали отступление.

 Предпринял бы Фридрих атаку под Вальми? Вспоминая безумную отвагу его атак при Колине, Лейтене, Цорндорфе, Кунерсдорфе, Торгау, мы склонны дать утвердительный ответ на этот вопрос. Но если, с другой стороны, мы примем в соображение, что Фридрих всегда предостерегал от слишком глубокого вторжения в неприятельскую страну (Pointe) - ведь уже его продвижение в Богемии до Будвейса представлялось ему таким "вклиниванием" - и наконец, что он никогда не помышлял о серьезной угрозе Вене, то мы готовы усомниться и перенести решение этого вопроса в область субъективной природы полководца; а здесь всякое гадание останется необоснованным.

 Можно вопрос перевернуть и в обратную сторону: такое решение или, вернее, отказ от решения, не являлся ли претворением теории в практику, осуществлением ведения войны без кровопролития? Возможно, что психологически эти представления сыграли свою роль, однако на эту роль нельзя смотреть как на решающую. Решающим моментом было открытие, что натолкнулись на гораздо более сильное сопротивление, чем то, которое ожидали встретить; что помощь со стороны населения Франции, на которую рассчитывали, не оказалась налицо, и что для такого огромного предприятия, как поход на Париж, в котором сам Фридрих усомнился бы, силы были далеко недостаточны.

 Вторжение во Францию потерпело крушение.

Оно было отражено не силами революции, не вооруженным народным ополчением, но по-существу остатками прежнего королевского военного государства, и притом материальными остатками - крепостями и артиллерией. Хотя это старое военное государство и было приведено в большое расстройство и ослаблено революцией, и хотя этот ущерб далеко не был восполнен небольшим числом волонтеров и батальонами федератов, но и прусско-австрийское наступление было гораздо слабее того, например, которое некогда предпринимали объединенными силами Евгений и Мальборо; таким образом, стратегический результат кампании 1792 г. был естественным подытоживанием сил обеих сторон, которое не дает поводов к особым критическим оговоркам или персональным обвинениям.

 Лишь после отражения нашествия постепенно начала формироваться во Франции новая военная организация на основе политических идей и условий.

 Прежде всего усилили традиционную наемную армию батальонами добровольцев. При отражении нашествия они еще не оказали существенной помощи. Но когда после ухода пруссаков Дюмурье обратился против австрийцев в Бельгии, он получил благодаря этим добровольцам такое существенное подкрепление, что имел возможность атаковать при Жемаппе близ Монса австрийский корпус, едва насчитывавший 14 000 человек, втрое превосходящими силами, опиравшимися на могучую артиллерию (6 ноября 1792 г.). Тем не менее, французы пошли в огонь весьма робко и сначала были отражены австрийцами, но перевес сил на стороне французов был слишком велик для того, чтобы австрийцы могли использовать свой успех. Они очистили поле сражения и, в конце концов, были принуждены отдать французам всю Бельгию7.

 После четырех месяцев наступила реакция. Французы были разбиты австрийцами под Неервинденом (18 марта 1793 г.) и прогнаны за границу. Но как раз к этому времени Конвент постановил (24 февраля) перейти от добровольной вербовки к принудительному набору и на первый раз призвал 300 000 человек. Их должны были поставить коммуны или по назначению, или по жребию. Следовательно, новый закон уже в значительной мере приближался к всеобщей воинской повинности, но у большинства французского народа он встретил сильное противодействие и был отвергнут им. В момент казни короля Вандея еще оставалась спокойной, но когда стали заставлять крестьянских сыновей драться за враждебную церкви республику, тут уже поднялась вся деревня, а за нею и большие провинциальные города - Лион, Марсель, Бордо и более 60 департаментов из всех 83. Только бассейн Сены с Парижем и области, служившие театром войны, оставались послушными Конвенту. В то время как на границе Франции угрожали австрийские, английские, прусские, пьемонтские и испанские войска, внутри кипела гражданская война, которая велась с ужасающей жестокостью. Однако против внешних врагов республика держалась благодаря их раздорам и победила внутри, потому что за нее стояла демократизированная армия с батальонами добровольцев, сформированными в 1791 и 1792 гг. После широкого рекрутского набора, проведенного весной, оказалось возможным отдать приказ о всеобщей воинской повинности, 1еуйе en masse (23 августа 1793 г.). Призваны были все холостые молодые люди, годные в строй в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, без права заместительства. К 1 январю 1794 г. армия хотя и не была доведена до 1 00 0000 человек, как гласит предание, но, по расчетам герцога Омальского, все же достигла 770 000, из коих против внешнего врага стояло под ружьем около полумиллиона человек8.