Но если сравнить французскую и прусскую армии XVIII века, то при тождестве основных элементов найдутся и значительные черты различия.
Строевое учение у французов ограничивается упражнением в необходимых формах движения; у пруссаков учение производится изо дня в день, и служба непрерывно занимает как офицеров, так и солдат. Офицеры должны жить поблизости своих частей, чтобы в каждую минуту иметь возможность с ними выступить61.
В Пруссии офицерский корпус гомогенен, во Франции наблюдается различие между офицерами из дворян и из буржуазии, а в особенности - между дворянством придворным и провинциальным; мы видим там высокородных молодых полковых командиров и генералов, которые достигали своих постов, не пройдя строгой школы действительного офицерского воспитания. С одной стороны, это хорошо в том отношении, что дает возможность поставить людей с выдающимися способностями во главе войск еще в молодых годах. Но в конечном же счете здесь-то в значительной мере и следует искать источник той болезни, которая явилась причиной разложения армии под бурбонскими знаменами. Придворные генералы времен войны за Испанское наследство и Семилетней войны, которые переписывались с госпожой де Мэнтенон и госпожой де Помпадур о своих военных планах и вели друг против друга постоянные интриги, не обладали той военной решимостью, которая в конечном счете составляет основное качество полководца. У них не было недостатка в личной храбрости и усердии, но им не хватало того специфически военного душевного строя, который захватывает всего человека. Если мы будем анализировать, почему, несмотря на значительное численное превосходство, французские войска во время Семилетней войны не могли справиться с армиями трех небольших немецких государств -
Ганновера, Брауншвейга и Гессена, получивших лишь незначительное подкрепление от пруссаков и англичан, то всякий раз натолкнемся на ту же причину62.
Как французская, так и прусская армия пополнялись в значительной мере иностранцами; но во Франции из них формировались отдельные полки; в Пруссии, правда, тоже по временам появлялись небольшие иностранные воинские части, как например гугеноты, босняки, венгерские гусары, польские уланы, но в главной массе иностранцы в качестве завербованных солдат распределялись по тем же самым полкам, как и набранные "кантонисты". В 1768 г. на 90 000 иностранцев в армии насчитывалось, по-видимому, всего 70 000 коренных пруссаков63.
Большим преимуществом французской армии представляется то, что она в основной своей части имела национальный характер, но в военном отношении в XVIII веке это преимущество не давало себя знать, ибо в армии собирались как раз отбросы нации. Тем не менее это различие приобрело всемирно историческое значение. Национальный характер французской армии не обладал достаточной действенностью для того, чтобы придать ей особую силу, но он был достаточно существен для того, чтобы не допустить в ней той строгости дисциплины, которая в прусской армии доходила до варварства. Французская армия не знала телесного наказания, тем менее - неограниченного права офицеров и унтер-офицеров пороть64. В Пруссии это явилось необходимым по причине массы тех дурных элементов, которые навязывались армии.
Когда после ряда повторных неудач и поражений Семилетней войны дисциплина во французской армии сильно расшаталась, военный министр Сен-Жермен попытался ее восстановить путем реформы по прусскому образцу и введения телесного наказания. У французов оказалось, однако, достаточно чувства собственного достоинства, чтобы этого не стерпеть; пришлось отказаться от этой попытки; но тогда уж дисциплина начала окончательно разваливаться, и этот процесс неудержимо развивался все дальше и дальше, причем весь народ вообще отвернулся от авторитета королевской власти и перешел к идее народного суверенитета. Великая французская революция, открывшая новую эпоху мировой истории, оказалась возможной потому, что армия покинула короля и примкнула к народному движению. Иностранные швейцарские полки остались верными королю, в то время как французские - от него отпали. Все попытки остановить движение, произведенные и после начала общей войны, и восстановить порядок - сначала Лафайета, затем Дюмурье - разбились именно о противодействие армии, в которой национальная гордость пересилила привязанность к своему верховному вождю, ставшему в противоречие с национальным сознанием и мыслью. Благодаря тому что Пруссия не была национальным государством и не имела национальной армии, создание такого внутреннего противоречия в ней было невозможно. Погрешности прусской армии заключались совсем в другом, как это катастрофически обнаружилось в 1806 г.
Наконец, как еще одно различие между прусской и французской армиями, мы не должны обойти молчанием того обстоятельства, насколько военный контингент Пруссии по отношению к численности ее населения превосходил таковой во Франции.
Максимума своей боевой силы до революции Франция, по-видимому, достигла в последний год Семилетней войны, в 1761 г., когда в Германии она держала под знаменами 140 000 человек, а на родине и в колониях 150 000, а всего 290 00065. Это составляло приблизительно 1,2% ее народонаселения. К моменту когда вспыхнула великая революция, армия насчитывала всего лишь 173 000 (79 французских и 23 иностранных) пехотных полков, то есть около 0,7% населения.
Прусская армия в декабре 1740 г. насчитывала почти 100 000 человек;66 это на 2,24 миллиона населения Пруссии составляет 4,4%; ко времени кончины Фридриха войск было уже 200 000 человек, или 3,33% населения, из которых, однако, 10 месяцев в году не было под знаменами и половины (а именно 82 700 человек), и все же по отношению к народонаселению это составляло по сравнению с Францией вдвое больший контингент67.
Глава III. СТРОЕВОЕ УЧЕНИЕ. ИЗМЕНЕНИЯ, ПРОИСШЕДШИЕ В ТАКТИКЕ В XVIII СТОЛЕТИИ.
В Тридцатилетнюю войну действовала пехота, составленная из перемежавшихся частей пикинеров и мушкетеров. Процесс стрельбы из мушкетов был слишком длителен, а огонь их недостаточно меток, и он не мог прикрыть отряд мушкетеров от кавалерийской атаки в открытом поле. Это прикрытие должны были взять на себя пикинеры. Однако уже Мендоса, ставивший пику выше всякого иного оружия, признается, что пикинерам редко приходится вступать между собою в бой в полевом сражении и что огнестрельное оружие играет главную роль. Таково было положение в конце XVI столетия и во время Тридцатилетней войны; в 1630 г. военный писатель Неймайер фон Рамсла говорит: "Длинные пики скорее представляют слабую сторону войны, чем ее нерв. Ружейные стволы крепят длинные пики".
О случаях, когда пехота пускала в дело пики и шпаги, сообщают как о чем-то необычайном68, например, о бое при Лейпциге в 1642 г. говорят, что "имперская пехота добралась даже до самых пик шведов". Гриммельгаузен в своем "Шпрингинсфельде" (изд. 1670 г.) острит: "Тот, кто убьет пикинера, которого он мог бы пощадить, проливает кровь неповинную; пикинер сам никому не причинит вреда, разве - кто сам напорется на его пику". Тем не менее пики сохраняются. Еще в 1653 г. Великий Курфюрст приказал69, чтобы третья часть его пехоты в гарнизонах была вооружена пиками (т.е. обращена в полевые войска) и прилежно производила строевые учения с ними.
Еще в сражении при Энцгейме (1674 г.) пики сыграли известную роль: Тюренн велел построить против большой кавалерийской атаки немцев крупное каре пикинеров, причем мушкетеры отошли внутрь этого каре. Кавалерия не решилась его атаковать70.
Однако к концу века европейские войска постепенно отказались от пик. Свиная щетина (Schweinsfedern) или рогатки (Spanische Reiter), при помощи которых в переходное время пехота еще должна была защищаться от кавалерии, не получили практического значения71.
На место фитильного мушкета и пики, действующих рядом, появляется единое оружие, кремневое ружье со штыком, что сразу придало постоянной армии совсем иной внешний вид по сравнению с прежними бандами наемников. Уже издавна зародилась мысль втыкать в дуло мушкета "шило", чтобы превратить его таким образом в пику72. Но решающим изобретением во второй половине XVII столетия явилась штыковая трубка, надеваемая на конец ружейного ствола, так что ружье одновременно могло служить и огнестрельным и холодным оружием. Однако такой штык еще очень мешал при заряжании ружья, и это новое техническое приспособление сделалось совершенно годным для употребления лишь через устройство штыковой шейки, дававшей возможность быстро заряжать ружье при приткнутом штыке.
