Все это было следствием длительного мира и того, что герцоги бургундские не держали постоянного войска, чтобы не отягощать народ податями.
С того дня страна не имела покоя до сего часа, когда ей приходится хуже, чем когда-либо. Так бургундцы сами погубили цвет и надежду своего войска. Но господу, чьи пути неисповедимы, угодно было, чтобы фланг, на котором находился граф (он был по правую руку от названного замка), одержал верх, не встречая никакого сопротивления; весь тот день я был при графе и менее испытывал страха, чем когда-либо, так как я был очень молод и не имел понятия об опасности; но меня удивляло, что никто не решался защищаться против властителя, с которым я был: я стал считать его самым могущественным из всех. Таковы люди, имеющие мало опыта; отсюда проистекает и то, что они отстаивают свои мнения при помощи плохих доказательств и недостаточно разумно. Поэтому лучше придерживаться мнения тех, кто знает, что люди никогда не раскаиваются в том, что говорили мало, но очень часто, в том, что говорили слишком много.
По левую руку были сеньоры Равастэн и мессир Жак де Сен-Поль и многие другие, которым казалось, что у них недостаточно конницы для того, чтобы удержаться; но ввиду близости врага нельзя было думать о перестроении. Они действительно были разбиты наголову и отброшены до повозок; большая часть бежала в лес, в полулье оттуда. У повозок некоторые пехотные бургундские отряды вновь собрались. Среди преследователей выделялись рыцарство дофина Савои и многие конники; они думали, что выиграли битву, так как на этой стороне бургундцы стремительно бежали, многие знатные сеньоры стремились к мосту Сент-Максанс, который они считали еще находящимся в наших руках. Многие оставались в лесу; между ними и граф Сен-Поль с довольно большой свитой отступил (обоз был близок к лесу); впоследствии он хорошо показал, что не считал дело проигранным.
Граф Шаролэ на своей стороне преследовал врагов с небольшим отрядом на поллье за Монлери. Со стороны главной массы он не встретил сопротивления и думал уже, что победа обеспечена за ним. Старый дворянин из Люксембурга по имени Антон ле Бретон нагнал его и сказал, что французы вновь собрались, и что он погибнет, если будет продолжать преследование. Хотя ле Бретон сказал это два или три раза, герцог не остановился. Непосредственно вслед за этим прибыл монсеньор де Контэ (о котором я говорил ранее); этот сказал графу нечто подобное, притом столь дерзко и решительно, что тот прислушался и обернулся. Я думаю также, что граф попал бы в плен, как и некоторые другие, если бы продвинулся вперед на расстояние двух выстрелов из лука.
Миновав деревню, граф нашел толпу убегающих пехотинцев; он их преследовал, хотя у него не было и 100 коней. Только один из пехотинцев обернулся и проткнул ему копьем живот: вечером я видел рану.
Большинство других спаслось через сады, но этот один был убит. Проходя мимо замка, мы увидели лучников из охраны короля, стоящих без движения перед воротами.
Граф был поражен, ибо не думал, что воины короля еще защищаются. Он свернул в сторону, направляясь в поле; там на него напало около 15 или 16 конников (часть его людей уже отделилась от него); конники убили кравчего графа, называвшегося Филипп д'Уаньи, несшего знамя с его гербом.
Жизнь графа была здесь в большой опасности, он много раз получал удары, между прочим, один удар кинжалом в шею, шрам от чего он сохранил на всю жизнь; нагрудник (baviere) y него отвалился и с утра был плохо прикреплен, и я сам видел, как он падал вниз. Один положил на него руку и вскричал: "Монсеьор, сдайтесь! Я хорошо знаю вас, не давайте себя убить!" Но он все еще защищался; тогда подъехал сын одного врача из Парижа, по имени Жан Каде, который сам был велик, тяжел и силен и сидел на такой же лошади, проскакал между ними и разделил их.
Все воины короля вновь отступили ко рву, где они были утром, так как они не боялись тех, кто подходил. Граф, сильно истекавший кровью, отправился к ним на середину поля. Знамя бастарда Бургундского было так изорвано, что длина его не превышала одного фута, у знамени стрелков графа было всего-навсего не более 40 человек, и мы (не больше 30) соединились с ними в большой нерешительности. Граф тотчас пересел на другую лошадь, данную ему пажем Симоном де Кенжи, впоследствии приобретшим известность.
Граф поскакал по полю, чтобы собрать своих людей; мы же, оставшиеся там, помышляли, только о бегстве, как будто близилось сто врагов. К нам примкнуло 10 человек, 20 человек пеших и конных - пехота, израненная и измученная походом и боем.
Граф тотчас же возвратился, но не привел с собой 100 человек; все же постепенно набралось некоторое число. Поле, на котором еще полчаса тому назад хлеба стояли высоко, было голо и полно ужаснейшей пыли, все было усеяно трупами людей и лошадей, и из-за пыли нельзя было узнать мертвецов.
Вслед за тем мы увидели, что граф Сен-Поль наступает из-за леса, и при нем было не менее 40 всадников и знамя. Шел он прямо на нас, и вокруг него собиралось все больше людей, нам же казалось, что они еще далеко. Раза три или четыре передавали мы ему просьбу поспешить, но он продолжал двигаться шагом; он велел своим людям взять копья, лежавшие на земле, и явился в полном боевом порядке (что очень ободрило наших воинов).
К тому времени, когда он оказался у нас, вокруг него собралось так много воинов, что нас было до 800 всадников.
Пехоты было мало или не было вовсе, что мешало графу одержать полную победу, так как между обеими боевыми линиями были ров и большая изгородь.
На стороне короля бежал граф Мэйн и многие другие, а также до 800 всадников.
Некоторые утверждали, что граф Мэйн был в стычке с бургундцами, но, по правде сказать, я не думаю, чтобы это действительно было так. Никогда у обоих графов не было столь большого бегства; в особенности замечательно, что оба государя остались на поле битвы. На стороне короля один человек высокого звания бежал без отдыха до Лузиньяна, на стороне графа почтенный господин - де Кенэ ле Конт. У этих двух не было причин быть друг против друга.
Когда оба войска были построены одно против другого, произведено было несколько пушечных выстрелов, от чего на той и на другой стороне были убитые.
Наши войска были более многочисленны, но присутствие короля и милостивые слова, с которыми он обратился, к всадникам, сделали многое; после слышанного мною там я в самом деле думаю, что если бы не он, все разбежались бы.
На нашей стороне кое-кто желал начать все сначала; к числу таких принадлежал прежде всего сеньор Обурден, который говорил, что, якобы, видел, как бежала неприятельская рота, и если бы нашлись только 100 лучников, чтобы стрелять сквозь изгородь, все обратилось бы в нашу пользу.
В такого рода предположениях и мыслях прошла ночь, даже без перестрелки. Король отступил к Корбейлю, тогда как мы думали, что он расположился лагерем и проводит ночь в поле. Случайно огонь попал в пороховую бочку в том месте, где находился король, и перебросился на некоторые повозки и на всю изгородь; мы думали, что это огни неприятельского лагеря.
Граф Сен-Поль, собственно говоря, настоящий руководитель войны, и сеньор Обурден, тем более, повелели вагенбург передвинуть туда, где находились мы, и окружить нас: так и было сделано. Мы были снова вместе и в боевом порядке; в это время появились многие из королевского войска, которые преследовали бегущих и думали, что победа на их стороне; теперь они вынуждены были пройти мимо нас; некоторые ушли, но большинство было убито. Из именитых людей короля пали Жоффруа де Сен-Белен, великий сенешаль, и Флоке, капитан. На стороне бургундцев умер мессир де Лалэн; пехоты и рядовых погибло больше, чем у короля, но конницы - больше на королевской стороне. Важных пленников - из тех, которые бежали, - больше было у короля. Потери обоих войск, вместе взятых, выразились не меньше как в 2 000 человек; бились жестоко, и как там, так и здесь были храбрые и трусы; но, по моему мнению, великим делом было вновь собраться на поле битвы и 3-4 часа стоять так друг против друга. Оба государя должны были ценить стойко державшихся в битве, но действовали при этом как люди, а вовсе не как ангелы. Один терял свои должности и отличия, так как бежал; эти же самые должности и отличия передавались другим, которые бежали на 10 лье дальше. Один из наших утратил должность и был удален от лицезрения господина, но месяц спустя пользовался еще большим почетом, чем раньше.
