Небо очистилось, а на нем звезды высыпали, видимо- невидимо. А я так долго плакала, что и сама уж позабыла, о чем плачу. Забыла даже, кто я такая, — если бы спросили меня, как зовут, я бы и ответить не смогла. И вот гляжу я на это небо, полное звезд, и вдруг чувствую, что ничего прекрасней я еще в жизни своей не видела. И снова захотелось плакать — но уже не от горя, во мне словно сердце открылось, и я увидела, как велик и прекрасен Бог, вот Он весь передо мной. И тогда я стала молиться — так молиться, как никогда в жизни еще не молилась, чтобы Господь указал мне, что я должна делать.

Анна умолкает, смотрит на руки, аккуратно сложенные на коленях, потом поднимает голову и заглядывает ему в глаза. Взгляд ее карих глаз совершенно спокоен, но он чувствует, что она сейчас в большом затруднении.

— Не знаю, как описать то, что случилось потом, одно могу сказать, что моя молитва была услышана. Я услышала голос с небес, словно голос какого-то ангела. Он сказал мне, что жизнь — это драгоценный дар Божий и бросаться им не пристало, что самые презренные и грязные явления в жизни бесценны, возвышенны и прекрасны, просто люди слишком слепы, чтобы видеть это. И я спросила ангела: «Почему человек страдает?» — и он ответил: «Все души должны страдать, чтобы научиться состраданию». И когда он сказал это, я поняла, что сострадание — это могучая сила и на небе, и на земле, сострадание больше даже, чем любовь, которую я испытывала к другим людям, к своим родителям и мужу, больше, чем любовь моя к моему ребенку. И я спросила ангела, что мне делать, и он ответил, что мой долг — облегчать страдания других. Он сказал мне еще много добрых слов, в его словах было столько любви, он успокоил мою душу и обещал быть со мной всегда, пока я нуждаюсь в его помощи. Я еще долго лежала на берегу, словно в каком-то забытьи, все слушала и слушала его. И наконец перед самым рассветом я поблагодарила его, встала и пошла домой.

Она бросает на него быстрый взгляд: верит он ей или нет? Умышленно сохраняя непроницаемое лицо, он кивает, предлагая ей продолжать рассказ.

— Вы можете подумать, что этот случай дал мне повод вообразить, будто меня коснулась благодать Божия. Нет, это не так. Много дней я и думать боялась о том, что случилось со мной. Я боялась, что это что-то вроде помешательства. Но прошел месяц, потом другой, и только тогда я стала понимать, что воспоминание об этой ночи дает мне утешение и душевный покой. И я решила сделать так, как советовал мне ангел. И посвятила себя страдающим от болезней. В пациентах я нашла свое счастье, насколько мне дано испытывать это чувство. А потом убили моего отца. Оставим вашу гипотезу, доктор Стратерн. Я считаю, что его убили просто из-за нескольких монет, которые были у него в карманах. И с тех пор я по мере сил моих стараюсь верить в человеческую доброту и порядочность, даже когда эта вера мало чем может быть подкреплена. И только занятия врачебной практикой, лечение больных приносит мне душевный покой и питает волю к жизни. Если я это потеряю, то потеряю все, и жизнь моя утратит всякий смысл.

Анна резко обрывает свою речь — острое чувство необходимости исповедаться перед этим человеком внезапно куда-то пропало.

Но душу Эдварда рассказ ее разбередил так глубоко, что он сам не ожидал, да и не мог ожидать. Да, конечно, она сейчас ждет от него хоть какого-нибудь отклика, она почти требует, да-да, надо что-то сказать ей, именно сейчас. Он смотрит, как она снимает халат, надевает плащ и поворачивается, собираясь уходить. Но мысли и чувства его теперь находятся в таком беспорядке, что ему ничего не приходит в голову, да и разве можно выразить то, что он в эту минуту чувствует?

Он совсем потерялся, чувство, которое его охватило, столь глубоко, что он боится рот раскрыть… Боже, да она ведь может неправильно понять его, может подумать, что он ей не верит, что рассказ ее нисколько его не тронул. Но это совсем не так, нет ничего дальше от истины, чем такое предположение. Никого прежде он не понимал так глубоко. Он смотрит теперь на нее совсем другими глазами, он видит перед собой существо удивительное, необыкновенное; он чувствует, как бьется ее сердце, как с тихим шелестом бежит кровь у нее по жилам, как горячи кончики ее тонких пальцев, как сладок мускусный запах ее кожи, как упоительна влага у нее во рту и в иных, сокровенных местах ее тела. Он ощущает ненасытную жажду окунуться в поток ее жизненной силы, которая бурлит, дышит и пульсирует вокруг нее с неслышным, но ясно ощущаемым гудением и гулом. Он пытается смирить эти пылкие, бьющие через край чувства, вспомнив о том, что он человек, умудренный жизненным опытом, что он далеко не новичок в делах любви. Он повидал всяких женщин, с некоторыми был даже близок. Повидал, повидал, мрачно повторяет он про себя. Ну и что с того, что повидал? Разве это может сравниться с тем, что чувствует он теперь? Разве кого-нибудь из этих женщин он желал с такой силой?

5 декабря 1672 года

Монтегю уверенно ведет Анну в старинном французском танце от одной фигуры к другой. Как давно она не танцевала и как приятно почувствовать, что она не забыла этих фигур, не забыла движений, которые даются теперь ей легко и свободно. В новом платье пурпурно-красного бархата с довольно смелым декольте она движется естественно и непринужденно. Музыка ли это, или великолепная обстановка Большого королевского зала, а может, все вместе — только она сегодня так беззаботна и весела, как не была уже много лет.

Обещанный королем праздник не обманул ничьих ожиданий. Большой зал Уайтхолла пышно украшен лентами и гирляндами из ветвей остролиста, драпирован золотистыми тканями. Хрустальные люстры и ряды канделябров сияют сотнями восковых свечей, и их медовый аромат наполняет сладостью воздух.

— Господи, миссис Девлин, как вы сегодня хороши, — говорит Монтегю, — Такой ослепительной я вас еще не видел!

Монтегю и сам сегодня наряден как никогда: на нем с иголочки новый темно-синего шелка камзол, шитый серебряной нитью, бархатные штаны такого же цвета и серебристый жилет из парчи. Она успела повидать многих мужчин при дворе, со многими знакома, но ни один из них не способен носить столь ослепительные наряды, нисколько не утрачивая мужественности. И сегодня, похоже, он полон решимости то и дело напоминать ей о том, что природа сделала его мужчиной, а ее женщиной. Он твердо держит ее пальцы в своей теплой и сухой ладони, а когда уверенно и крепко, но отнюдь не подчеркивая своего превосходства, берет ее за талию, чтобы сделать очередной оборот, отпустить ее он не очень торопится. О, Монтегю знает, как обходиться с женщиной.

Анна благоразумно делает вид, что не замечает его комплимента, лишь улыбается, скользнув взглядом по его лицу.

— Я уж совсем позабыла, что обожаю танцевать.

— Как вам не стыдно, разве так можно? Будь моя воля, я бы ни за что этого не допустил.

— Зато уж теперь не забуду, что танцевала с таким искусным партнером, уверяю вас.

Придворные разодеты в пух и прах, кавалеры соперничают с дамами в богатстве и яркости своих нарядов. Столько драгоценностей Анна в жизни своей не видывала и не подозревала, что их можно носить с таким разнообразием и изобретательностью. Они сверкали не только на пальцах, в ушах и на шее гостей, но и на одежде и перчатках, украшали обувь и веера из прекрасных перьев. Придворные так отличаются от всех других обитателей Лондона, что их можно принять за другую породу живых существ. Они окружены сиянием и блеском, от них исходят волны упоительных запахов ароматных бальзамов, они и рождены, наверное, в некоем ином, возвышенном и прекрасном мире, столь не похожем на мир, где живет она. Это мир, из которого как будто изгнано все, что старо и уродливо.

Двадцать пар, изящно поворачиваясь, плавно скользя и кружась, ступают по черным и белым квадратам мраморного пола. Важные придворные особы выстраиваются в ряд по обе стороны друг напротив друга, словно искусно сделанные, дорогие шахматные фигуры, поджидая своей очереди. Королева Екатерина сидит в центре в окружении придворных дам и безмятежно наблюдает за танцующими. Это миниатюрная женщина с желтоватым лицом и густыми бровями, ее прическа похожа на ореол упругих черных локонов. Чувства юмора ей явно не хватает, зато благочестия с избытком, но, увы, ее ежедневные трехразовые молитвы Деве Марии о даровании ей ребенка так и не увенчались успехом. Короля, похоже, мало волнует ее бесплодие, возможно, потому, что, не подарив наследника, королева подарила ему богатое приданое: два миллиона крон, а также города Бомбей и Танжер.