Чтобы дотянуться до самой высокой полки, Клер пришлось встать на одну из имеющихся в отсеке четырех лесенок и, насколько возможно, вытянуть руку вверх. Но возможным оказалось лишь коснуться пальчиками корешка желаемого тома. Она вспомнила про Алису, когда та, оказавшись в Стране чудес, пыталась достать ключ со стола, а он непрерывно рос, становясь все выше и выше. Лишь постепенно и осторожно она высвободила, наконец стиснутую с обеих сторон книгу. Но при этом зацепила стоящую рядом, и та с глухим стуком упала на пол, подняв вокруг облако пыли. Клер похолодела от страха и затаила дыхание, ожидая, что вот-вот услышит приближающиеся шаги мистера Пилфорда.

Когда стало ясно, что до ушей библиотекаря не долетело ни звука и печальный результат, к которому привело ее желание во что бы то ни стало достичь своей цели, можно незаметно исправить, Клер сошла со скамейки и подняла упавшую книгу. Это был том толщиной около трех четвертей дюйма и размерами приблизительно пять на семь, в простом кожаном переплете цвета гречишного меда, без каких-либо знаков или отметин, исключая разве что царапины и пятна, нанесенные временем. Внешне книга была столь непривлекательна, что Клер подумала, уж не учебник ли это какого-нибудь школяра. Она открыла книгу на первой странице: на ней не было ничего, кроме написанной по-английски и поблекшей от времени даты: «Ноябрь 1672».

Из любопытства решив полистать этот загадочный том, она села за стол и установила его на пюпитр. Открыла одну страницу — ничего не поняла, другую — то же самое, и так далее: странная книга представляла собой рукопись на языке, которого она не только не знала, но и вообще никогда в глаза не видела. Не латынь и не древнегреческий, не древнееврейский и, разумеется, не английский. Больше всего значки были похожи на алхимические символы или алгебраические формулы, но вряд ли манускрипт имел отношение к математике. Она знала, как могут выглядеть уравнения, а здесь — просто ряды странных раздельных и изящных значков, аккуратными, ровными строчками заполняющих каждую страницу.

Скорей всего, это какой-то шифр. В Венеции она имела дело с зашифрованными письмами, написанными рукой Алессандры Россетти, и вместе с Эндрю Кентом она их расшифровала. С тех самых пор Клер стала очень интересоваться всякими шифрами, кодами и тайнописью. В семнадцатом и восемнадцатом веках документы частенько зашифровывались. Кодами пользовались буквально все: посланники, короли, купцы, любовники — в официальных бумагах, в частной переписке и даже в бухгалтерских книгах. Только так можно было хранить свои тайны. Но и это не всегда помогало, поскольку дешифровщиков на свете развелось не меньше, чем шифровальщиков и изобретателей новых шифров.

Нет, на бухгалтерскую книгу это не похоже. Тут что- то частное, личное, возможно, журнал или дневник. Страницы не пронумерованы, но навскидку их здесь шестьдесят-семьдесят. Она осторожно переворачивала пожелтевшие листы; где-то посередине она обнаружила еще одну дату: «Декабрь 1672». Она была выведена все тем же тонким, изящным почерком. Может быть, это все-таки дневник? Инстинктивно Клер чувствовала, что писала женщина. Интересно, пытался ли кто расшифровать его? Или он так и пролежал здесь несколько сотен лет, чей-то голос, замурованный в этой библиотеке на века и дожидающийся, что его кто-нибудь услышит? Может быть, он дожидался именно ее?

Мм… а что, если написать работу о шифровальном искусстве в семнадцатом веке? Тема, конечно, огромная, однако такое исследование может привести к новому пониманию предмета, открыть новые к нему подходы. Но прежде всего надо найти к этому шифру ключ и прочитать, что здесь написано.

Клер уселась поудобней и принялась неторопливо и аккуратно переносить значки в свою тетрадку. Работа оказалась кропотливой и долгой. Вынести книгу из библиотеки было нельзя, а ксерокопию заказывать ей не хотелось. Не потому, что опасалась повреждения манускрипта — мистер Пилфорд и его помощники наверняка умеют работать со старыми и хрупкими документами, — ей просто не нравилась мысль, что книгу станут разглядывать посторонние люди. У нее уже возникло чувство собственника по отношению к этой таинственной рукописи. Она продолжала терпеливо трудиться. Не сразу, правда, удалось научиться точно воспроизводить наклон букв, если, конечно, это буквы, но через пару часов она привыкла и уже работала с постоянной скоростью и ко времени закрытия библиотеки рассчитывала скопировать не менее половины предполагаемого дневника. Некоторые значки повторялись довольно часто, и Клер еще больше уверилась в том, что это какой-то шифр. Но смысл того, что она переписывала, оставался, конечно, ей совершенно непонятен.

— Доктор Донован.

От неожиданности Клер чуть не подпрыгнула на стуле. У распахнутой решетки стоял библиотекарь.

— А, это вы, мистер Пилфорд!

Она подавила в себе желание скрыть от его глаз и книгу, и свою тетрадку.

— Вы разве не слышали звонка, доктор Донован? Заканчивайте, прошу вас.

— Нет, не слышала. Неужели уже шесть часов?

— Да, уже шесть. Время закрываться. Не говоря уже о том, что мне пора пить чай.

— Разумеется, мистер Пилфорд.

— Будьте добры, поставьте книги туда, где вы их взяли.

— Да, мистер Пилфорд.

Библиотекарь выглядел достаточно безобидно, но в его манерах было столько холодной чопорности, что Клер сразу поняла: неповиновения здесь не потерпят. Довольно неохотно она закрыла дневник и поставила его обратно на верхнюю полку. Покинув библиотеку, Клер отправилась домой, обогнув здание с тыла и выйдя на Нью-корт через западные ворота.

И надо же такому случиться: в это же самое время именно через западные ворота как раз проходил Дерек Гудмен.

— Доктор Донован! — радостно окликнул он ее. Видно было, что ему приятно встретиться с ней еще раз.

— Добрый вечер, доктор Гудмен, — поклонилась она. Просидев в библиотеке несколько часов подряд без перерыва, Клер чувствовала себя так, словно он поймал ее на том, что она дремала и только что очнулась, словом, врасплох. Боже, а вдруг на голове у нее воронье гнездо — она знала за собой привычку о чем-нибудь думать и при этом накручивать на палец волосы.

— Ну, как дела?

— Отлично, — ответила она.

— Правда? — Он сощурил глаза и внимательно вгляделся ей в лицо. — А вот я в этом не уверен, ей-богу. У вас такой вид, будто вы просидели несколько часов в темном подвале, предаваясь каким-то скорбным думам. На лице написано, что Кембридж для вас не самое уютное место в мире.

— Нет-нет, у меня все хорошо, честное слово! — Она старалась говорить как можно искреннее.

— Кстати, сегодня хоть вечер у вас свободен?

Клер очень надеялась, что в течение дня ей звонил Эндрю Кент, но в эту минуту вряд ли было удобно проверять звонки на мобильнике, хотя ей до смерти хотелось это сделать. Впрочем, кто его знает, едва ли он ей звонил. Судя по опыту последних дней, шансов было мало.

— В общем-то, да.

— Такая красивая и такая одинокая, а ведь сегодня пятница. И вы хотите меня уверить, что у вас все хорошо?

— Я весь день работала в библиотеке Рена.

Дерек засмеялся.

— И это вы называете все хорошо? Вы же знаете поговорку: работа — не волк…

Клер улыбнулась.

— …в лес не убежит, — закончила она.

— Точно. И еще: от работы кони дохнут.

— Что-о?

— А вот пойдемте со мной, посидим где-нибудь в пабе за кружечкой пивка, я вам еще не такое расскажу про пользу работы.

— Прямо сейчас?

— А у вас что, есть теперь занятие поинтересней?

Дерек широко улыбнулся, и Клер снова почувствовала странную слабость в коленках.

Разумеется, занятия поинтересней у нее не было.

5 ноября 1672 года

Первые утренние звуки размыты, неотчетливы, утренний сон преображает их в странные образы: жужжанье рассерженных пчел, шум морского прибоя, треск поверженного ударом молнии и падающего дерева. Но, в конце концов, звуки реального мира все глубже, все настойчивей вторгаются в дремлющее сознание, и Анна поднимает голову от стола. Она заснула перед самым рассветом, опустив голову на раскрытый дневник; вероятно, как писала, так и задремала. Откуда-то снизу доносятся громкие голоса, слов не разобрать, но она слышит звонкий, требовательный голос матери и более низкие звуки терпеливых увещеваний миссис Уиллс. Анна уже знает, чем это кончится, и остается неподвижной, пока не убеждается, что не ошиблась: мать разражается длинным потоком слов, дверь ее спальни хлопает, и в замке с лязгом поворачивается ключ. Миссис Уиллс стоит на лестничной площадке снаружи, бессмысленно дергает круглую дверную ручку и, задыхаясь, бормочет проклятия… впрочем, довольно умеренные, злиться всерьез ей совесть не позволяет.