— Миссис Уиллс приготовила вам поссет, — говорит она, неловко протягивая чашку, — Чтобы вы поскорей уснули.

Анна старается держать в тайне от домашних свои вечерние и ночные отлучки из дома. Но это, разумеется, не всегда удается.

— Спасибо, Эстер, — говорит она, принимая чашку.

Поссет приготовлен из горячего молока, меда, красного вина и специй. Без сомнения, он будет ей полезен, но в эту минуту пить его ей не хочется. Она ставит чашку на письменный стол, рядом с дневником.

— Посиди со мной немного, если хочешь, — говорит она.

Анна знает, что предложение почти наверняка будет отвергнуто. Но все равно продолжает надеяться, что когда-нибудь Эстер перестанет робеть в ее присутствии.

Но Эстер едва удается скрыть тревогу. Она не любит комнаты Анны, она даже заходить в нее боится: пучки подвешенных к стропилам и балкам высушенных трав, банки с таинственными жидкостями и порошками, глиняные сосуды с дохлыми насекомыми и засушенными членами каких-то неведомых животных, булькающие перегонные кубы, странные запахи, множество старых, переплетенных в кожу книг — все это пугает ее. Анна пытается увидеть свою обстановку глазами Эстер: еще бы, это мало похоже на спальню молодой женщины, скорее это что-то среднее между аптекарской лавкой, лабораторией алхимика, а то еще чего похуже. Семья Эстер переехала в Лондон из сельской местности, и девочка сохранила многие присущие провинциалам предрассудки, которые она впитала с молоком матери, и они остаются с ней, несмотря на то, что по настоянию Анны обе девушки учатся, получают какое-никакое образование. Эстер верит во всякую чепуху, например, что существуют заклинания, от которых тебя станет тошнить булавками и пучками конского волоса, или ты пустишься в пляс и станешь плясать до тех пор, пока не умрешь. Анна много раз пыталась объяснить, что такого не бывает, но бороться с верой Эстер во всякие чудеса не так-то просто.

— Простите, мэм. Мы с Люси сейчас занимаемся латинской грамматикой.

Единственное оправдание, которое действует на Анну безотказно: она занимается. Миссис Уиллс об образовательной программе Анны для девочек весьма невысокого мнения. Особенно это касается латыни: экономка считает, что это просто пустая трата времени и денег. Но латынь как-никак остается языком науки, и Анна хочет, чтобы Эстер и Люси научились читать латинские тексты, это всегда пригодится, неважно, какую дорогу они изберут в жизни. Хотя, надо сознаться, ни та ни другая к латыни не испытывают особой любви, не то что она сама в их годы.

— Ну и как успехи?

— Очень хорошо, мэм.

Ответ, конечно, почтительный, да и предсказать его нетрудно. Но ведь это неправда: когда в последний раз Анна опрашивала девочек, ответы их, как это ни прискорбно, никуда не годились. Но не это беспокоит ее больше всего. Что бы она ни делала, никак не удается побороть скрытность Эстер. Словно все негативные переживания девочки — обиды, страхи, раздражение — запрятаны глубоко внутрь ее существа и там, не находя выхода, нарывают и гноятся. А вдруг Эстер совершит когда-нибудь что-то ужасное, непоправимое… о, это будет уже похуже, чем просто ложь, увиливание от обязанностей или ссоры с Люси. О, как стучит в голове… но что сейчас она может с этим поделать?

— Ну хорошо, ступай.

Не успел замереть на губах Анны последний звук, как Эстер словно ветром сдуло.

Она смотрит на чашку с поссетом, от которого все еще идет пар. Нет, это ей не поможет. Совсем не поможет, никак. Она идет к рабочему столу и берет в руку бутылочку с маковым сиропом. На этот раз восемь капель. Может, даже десять. Или еще больше.

Четвертая неделя осеннего триместра

Очень скоро Клер убедилась в том, что избегать встреч с Дереком Гудменом не так-то просто. Жизнь их протекала в одном небольшом и замкнутом мирке: Нью-корт, трапезная, здание исторического факультета. Как-то раз, всего через неделю после прискорбного разговора с Эндрю Кентом, Клер стояла в очереди к буфетной и ломала голову, что взять, мясное блюдо или овощное (жареное свиное филе или каннеллони по-провансальски), как вошел Дерек Гудмен и пристроился прямо за ней.

— Здравствуйте, моя красавица, — начал он.

— Это вы мне? — удивленно спросила Клер.

— Кому же еще? Вы что, видите здесь других красавиц? Впрочем, красавцы, пожалуй, и есть, я имею в виду себя, конечно, — добавил он и подмигнул.

Он поднял глаза на немолодого уже официанта, стоящего за стойкой буфета, вероятно, для того, чтобы помогать преподавателям накладывать еду на тарелки.

— Впрочем, нет, вот стоит еще один красавец мужчина — мистер Дигби.

— Спасибо, сэр.

Дерек снова с улыбкой обернулся к Клер.

— А не отобедать ли нам с вами вместе как-нибудь вечерком? Хоть завтра, что скажете? Только уговор: никаких американских штучек типа «каждый платит за себя». Я угощаю.

— Послушайте…

— Впрочем, зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Может, наполним пару тарелок здесь, чтобы не умереть до утра с голода, и отправимся прямо ко мне?

— Вы что, с ума сошли или у вас плохо с памятью?

— Ну зачем вы так, ей-богу, мне больно это слышать! Я думал, мы с вами вполне поладили.

Клер поставила тарелку на буфетную стойку. Она просто ушам своим не верила. Да как он смеет вести себя так, будто ничего не случилось? Ах вот он каков, этот Дерек Гудмен, он не только самовлюбленный и законченный эгоист, он откровенный хам.

— Вы что, забыли, что украли у меня идею диссертации, а потом нагло врали об этом доктору Кенту?

— Кто, я врал? Когда?

Дерек резко повысил голос, и стоящие рядом повернули к ним головы.

— Не-ет, милая моя, если среди нас двоих кто и врал, так только не я! Из-за того, что вы захотели со мной переспать…

Еще несколько голов повернулись в их сторону и стали прислушиваться.

— …а я отказался, вы теперь хотите оболгать меня перед моими товарищами?

— Что-о?

У Клер перехватило дыхание.

— Вы точно сошли с ума. Или совершенно бессовестный и низкий человек.

— Вы что, в самом деле думаете, что это вам просто так сойдет с рук?

— Что сойдет с рук?

Теперь уже не только за преподавательским, но и за студенческими столами их беседе внимали с алчным интересом.

— Как что? Ваша клевета. Ведь вы оклеветали меня. Думаете, если вы американка, молоденькая и хорошенькая, значит, можно болтать все, что в голову взбредет, и вам все как с гуся вода? Ну уж нет, на этот раз вы так легко не отделаетесь. Вы украли мою работу и…

На памяти Клер так сильно она была взбешена только раз в жизни: когда в день похорон ее матери ее муж Майкл (теперь уже бывший) заявил, что влюбился. И сейчас она ответила обидчику точно так же, как и тогда. Не успев сообразить, что делает, она сжала правую руку в кулак и выбросила его прямо в цель. О том, что она попала в десятку, ей сообщил сам Дерек: он немедленно завизжал от боли.

— Чертовка! — верещал он, обеими ладонями закрыв лицо, где во всю щеку пылала ярко-красная отметина. — Она меня ударила! Вы это видели, мистер Дигби? Вы свидетель…

Но официант был так потрясен, что потерял дар речи. Не найдя в нем поддержки, Дерек оглянулся вокруг и вытянул осуждающий палец в сторону Клер.

— Эта чертова ведьма меня ударила!

Клер застыла на месте, как статуя, — она и сама была потрясена своим поступком. Прошло несколько секунд, прежде чем до нее дошло, что в зале воцарилась полная тишина и все до единого не отрываясь уставились на нее.

На плечо ей опустилась чья-то рука, она повернула голову и увидела рядом Ходди.

— Вам сейчас лучше уйти отсюда, — сказал он и осторожно повел ее к двери.

Как только они оказались на улице, Ходди озабоченно заглянул ей в лицо.

— Зачем вы это сделали? — спросил он — Ведь Дерек вас нарочно провоцировал.

— Я понимаю, но вы бы слышали, что он мне говорил…