— Доброй ночи, мистер Мейтленд.

Она отпирает наружную дверь, заходит в дом и ждет, пока стук кареты не замирает вдали. Господи, как мала, как убога ее столовая, да и гостиная тоже, по сравнению с тем, что она только что видела в Уайтхолле, по сравнению с великолепными покоями мадемуазель де Керуаль. И все-таки Анна не может сдержать вздоха облегчения: наконец-то она вырвалась оттуда, наконец-то она дома, пусть даже на короткое время. Как она любит эти тихие, спокойные ночные часы: не грохочут проезжающие мимо кареты и повозки, не кричат продавцы воды и рыбы, разносчики угля и уличные торговцы едой и напитками, которые с утра до вечера ходят под окнами. Сколько таких ночей она провела в одиночестве в своей спальне зачтением книг по медицине, записывая дневные наблюдения, прислушиваясь к звукам, нарушающим тишину: там стукнуло, там кто-то вздохнул, задрожала стена — это обитатели дома укладываются спать. Как ей нравится это состояние, когда дом засыпает и дремлет, как бы заключая всех их в теплые объятия своих стен. Она может на слух определить, когда они уже лежат в своих постелях: и миссис Уиллс, и Люси, и Эстер, и мать. Ей хочется сейчас потихоньку, на цыпочках подняться по скрипучим ступенькам наверх, в свою спальню в мансарде, лечь в кровать и попытаться уснуть. Но еще долго смотрит она в окно на пустую улицу, откуда доносятся далекие крики ночной стражи: «Слу-уша-ай!», и только потом нехотя берется за ручку своего чемоданчика.

Дженни Дорсет крупно повезло, когда в узеньком переулке, выходящем на Флит-лейн, она встретилась с джентльменом, который весело провел вечерок в таверне «Белый олень» и, пошатываясь, ковылял домой: от него ей перепало целых пять шиллингов. Правда, он был не совсем джентльмен, поправляет она себя, скорей просто человек с достатком. Но потом, потому что сама с собой она никогда не кривит душой, даже если очень хочется, она признает, что мужчина, пожалуй, не был даже и с достатком, простой бедняк, который выиграл несколько монет в карты, а поскольку был пьян, сунул деньги ей в руку, не считая. Но в этой узенькой улочке так темно, поди разбери, джентльмен или просто пьяница. Для ее кошелька, во всяком случае, никакой разницы. Деньги всегда деньги, ведь скоро зима, а у нее недавно прибавился лишний рот, и этот рот просит кушать. Она ищет, куда бы сейчас спрятаться, где найти уголок потемней, но чтобы недалеко от таверны, и думает о своем маленьком Джеке, этой крохотулечке Джеки, морщинистом крошечном чудовище с красным личиком, которого она любит всем сердцем… не хочет любить, а все равно любит. Скоро она находит местечко, небольшую нишу сразу за фонарем, освещающим вход в «Белый олень». Совсем близко, вход в таверну как на ладони, но и вполне укромно, мужчина здесь не откажется удовлетворить свою потребность перед тем, как отправиться домой спать. Она осторожно осматривается, не видно ли где еще какой-нибудь юбки, не мелькает ли веер, которым всегда щеголяют гулящие женщины. Во-первых, она на чужой территории, а во- вторых, она не профессиональная проститутка, просто подрабатывает, и если кто из постоянных охотниц за мужчинами обнаружит ее здесь, то побоев не избежать.

Убедившись, что все тихо, она снова прячется в свой уголок и старается не думать о холоде, а для этого нет лучше средства, чем помечтать немного; Дженни Дорсет еще молода, она всей душой верит, что все это лишь пока, временно, а потом непременно явится перед ней настоящий джентльмен, придет, возьмет ее за руку и уведет с собой, прочь из этой проклятой жизни, где вечно чего-нибудь не хватает: еды, тепла, развлечений, — и тогда прощай нужда, прощай презренная жизнь и изнурительный ежедневный труд, ведь на жизнь Дженни зарабатывает помощницей швеи. А что, ей еще нет восемнадцати и она все еще хороша собой, все так говорят, даже после того, как родила ребенка. Она знает, что и в этих трущобах порой появляются настоящие джентльмены с брякающей на бедре шпагой, из тех, кто любит весело проводить время, переходя из одной таверны в другую. Да и почему бы не помечтать немного? Сам король влюбился в актрису и поселил ее в великолепном доме на Пэлл-Мэлл, надарил ей карет, окружил слугами и всяческой роскошью. А ведь кто не знает, что между актрисой и проституткой почти нет никакой разницы, что у актрисы только одно преимущество: она выставляет свой товар публично, выходя на подмостки.

Дженни продолжает мечтать: блестящий джентльмен пленится ее красотой и, конечно, простит ей ошибку, в результате которой на свет появился маленький Джеки, она ведь сделала это по неопытности… но вдруг дверь таверны открывается, и в переулок выходят трое мужчин. Заведение, должно быть, битком набито плотогонами: до слуха Дженни доносится шум — пьяные крики, звон посуды, хриплый смех. Но дверь за мужчинами с лязгом захлопывается, шум изнутри стихает, и только запах табачного дыма, смешанный с кислым запахом пива, плывет в темноте переулка. Все трое останавливаются под фонарем, льющим тусклый свет на их темные фигуры. Дженни присматривается. Увы, до вельмож им далеко: на одежде не видно кружев, нет ни шпаг на боку, ни париков. Пуритане, наверное, решает она, небось члены парламента, которые спят и видят, как бы отобрать власть у короля. Да Дженни, в общем-то, все равно, мужчина всегда мужчина. Даже самый набожный постник-протестант время от времени не может устоять перед сладеньким.

— Вы играете с огнем, Осборн, — говорит один из них.

У человека, к которому он обращается, на лбу огромное, безобразное родимое пятно, такое темное, что кажется, лоб его залит кровью.

— У меня бумага, подписанная самим Арлингтоном, — отвечает он, — Она дает мне неограниченное право пересекать Ла-Манш, когда я захочу. Я уж не говорю о моей высокой покровительнице во Франции.

Двое других — один дородный, а другой худой, и оба старше того, которого они называют Осборном, — обмениваются осторожными взглядами.

— Но ведь они католики, — с отвращением замечает тощий.

— Тем лучше, это для нас отличное прикрытие. Говорю же вам, джентльмены, — Осборн понижает голос, — с тех пор как принцесса привлекла меня к подписанию этого дьявольского пакта, у меня совершенно развязаны руки. Почему бы не воспользоваться этим для нашего дела?

Они говорят еще о чем-то, но теперь так тихо, что Дженни не разобрать, а потом быстро расходятся, даже не попрощавшись друг с другом. Осборн идет прямо в ее сторону. Одет он куда лучше, чем обитатели этих трущоб, правда, одежда на нем какая-то мрачная, но на забулдыгу не похож. Не первой молодости мужчина, лет тридцать, не меньше. Как клиент, конечно, не первый сорт, но выбирать не приходится. Она выходит из укрытия, собираясь подбежать, легонько шлепнуть его кончиком веера щеке и лукаво подмигнуть, как вдруг, откуда ни возьмись, из густой тени ближайшего здания выходит еще одна проститутка.

Она встает между Дженни и намеченной ею целью, и голова ее в чепце закрывает от Дженни нижнюю половину лица Осборна. Остаются только глаза — из верхних окон таверны падает свет, — и она видит, что тот удивлен не меньше, чем она сама. Он так забавно таращится на проститутку, что Дженни едва удерживается от смеха. Но, вспомнив, что ей грозит, если старая шлюха ее обнаружит, она подавляет желание расхохотаться и отступает в тень.

— У меня для вас есть кое-что, мистер Осборн, — говорит проститутка распутным голосом, явно стараясь, чтобы он звучал поласковее.

Осборн отмахивается от нее, но она увертывается, и вот они уже стоят друг к другу лицом к лицу, причем он — повернувшись спиной к стене.

— Я вовсе не собираюсь… — сердито кричит он, но проститутка внезапно делает резкий выпад, и он не успевает закончить фразу.

Дженни снова едва удерживается от смеха — она и не подозревала, что проститутка может так напугать мужчину. Осборн делает несколько неловких шагов назад и упирается спиной в стену. Обе руки он прижимает к животу с левой стороны. Сквозь его пальцы бьет какая-то черная струя. Дженни видит страх в его глазах: он смотрит то на свои руки, то на проститутку. И тут девушка замечает, что в складках одежды этой женщины мелькает острый клинок. Осборн продолжает изумленно смотреть на проститутку, рот его раскрыт в немом ужасе.