На углу Кингс-стрит стоит мальчишка-газетчик, размахивая пачкой только что отпечатанных газет.

— Убийство в Сент-Джеймс! — кричит он, — Зверское убийство в Сент-Джеймском парке!

Молл Харрис пробирается сквозь толпу, дает газетчику полпенни и получает листок газеты. Мальчишка окидывает ее быстрым взглядом, замечает темно-фиолетовый синяк под глазом и спешит к другим покупателям, которые тоже готовы сунуть монету ему в ладонь. Читая на ходу, Молл быстро уходит.

«Гнусное, зверское убийство в Сент-Джеймском парке: двенадцатого ноября под покровом ночи неизвестный коварно напал на сэра Генри Рейнольдса и жестоко расправился с ним, нанеся ему раны столь тяжкие, что тело его найдено почти обезглавленным, а все четыре конечности изрублены на куски. Его величество Карл II потребовал во что бы то ни стало поймать и наказать злодея».

Молл злобно комкает газету и бросает ее на землю. Конечно, лишь убийство джентльмена может породить столько шуму. В Лондоне убивают каждый день, но служители закона не очень-то хлопочут о том, чтобы ловить и наказывать преступников. Особенно если убитый беден, а уж тем более, если это женщина. Она думает об одной своей знакомой, девушке по имени Бет; как и Молл, она обитала в мрачных трущобах на Мейден-лейн. Бет исчезла несколько месяцев назад. Обе зарабатывали на жизнь тем, что шарили по чужим карманам, а также практиковали искусство «шаловливой попки»: наметив в таверне подходящего мужчину, они заигрывали с ним, заманивали простофилю в темный переулок, а там их уже поджидал любовник или сутенер (у Молл это был отъявленный негодяй и мерзавец Симус Мёрфи); беднягу сбивали с ног и обирали до нитки. Так вот, когда Бет куда-то пропала, разве хоть одна душа озаботилась тем, чтобы ее найти? Ее полудурок-муж, от которого не было никакого толку, сказал, что она сбежала, но Молл ни капельки ему не поверила; она готова поставить что угодно за то, что Бет давно закопали где-нибудь на окраине Лондона и над ней уже зеленеет свежая травка.

То же самое случится и с самой Молл, если она поскорей не смоется отсюда. Денежек у нее хватает, а уж причин, видит бог, тоже достаточно: синяки на лице, которые всякому видно, ни в какое сравнение не идут с кровоподтеками под одеждой. Конечно, если Симус обнаружит, что она удрала и прихватила с собой всю найденную прошлой ночью добычу, жизнь ее не будет стоить и фартинга. Но теперь он пьян в стельку и, по ее прикидкам, не очухается еще несколько часов, а за это время она успеет убраться из этого проклятого города.

Она пробирается по лабиринту торговых рядов, направляясь в восточную часть города, в сторону Рассел-стрит. Навстречу ей то и дело попадаются королевские конные гвардейцы. Ха, неужели они воображают, что преступник сам подойдет и скажет: вот он я, вяжите меня? Представив себе такое, она злорадно смеется. Нет уж, им никогда не найти человека, который это сделал, никогда в жизни.

Вдруг чьи-то крепкие пальцы хватают ее за руку и больно выворачивают ее за спину.

— Куда это ты собралась, голубушка? — рычит Симус.

От него так разит пивом, что у Молл самой кружится голова.

— Отпусти.

А она-то думала, на цыпочках пробираясь к выходу, что он валяется мертвецки пьяный и ничего не заметит.

— А ты знаешь, что по закону полагается женщине, которая бросает своего мужа, обчистив его до нитки? Ньюгейт полагается, дорогуша, и виселица, вот что ей полагается, поняла?

— Ты мне не муж.

— А я скажу, что муж, и мне поверят.

— Отпусти!

На этот раз Молл произносит это слово достаточно громко, и несколько голов поворачивается в их сторону.

— Для начала отдай мне вот этот кошель.

Он больно заламывает ей палец. Не в силах вынести боль, она вскрикивает.

— Отдай кошель, — угрожающе хрипит он.

— Прекрати!

Ей очень больно, кажется, палец сейчас сломается.

— Отдам, отдам, только дай слово, что не тронешь меня.

Изо рта Симуса вырывается хриплый лай, который он называет смехом.

— Ну уж нет, дорогуша, получишь у меня все, что тебе положено, поняла?

Свободной рукой он крепко хватает ее за талию, лезет в разрез для кармана между верхней юбкой и нижними и нащупывает туго набитый кошелек, который им посчастливилось найти, когда они рыскали по Сент-Джеймскому парку. Молл теперь догадывается, что это кошелек сэра Генри Рейнольдса. Симус сует его в карман штанов и только тогда, глядя на нее с отвращением и превосходством, отпускает — о, она хорошо знает, что сулит ей этот взгляд.

На этот раз он точно убьет ее, Молл нисколько в этом не сомневается. Может быть, не сегодня и даже не завтра, но очень скоро. И о ее смерти не будет никаких объявлений, и убийцу ее не станут разыскивать королевские стражники, и никто не получит по заслугам за это злодейство. Симус всем станет говорить, что она просто сбежала, и ему поверят, а кто не поверит, из такого он отбивную сделает. И спрашивать перестанут.

Да, попала она, нечего сказать. Но у нее есть выход, один-единственный выход.

— Помогите! — кричит Молл, — Стража! Сюда! Вот он, этот человек, который убил того господина!

Двое конных стражников быстро оборачиваются в ее сторону, потом разворачивают и пришпоривают лошадей, а заодно созывают остальных находящихся на площади стражников.

— Ну погоди, сучка! — брызжа слюной, шипит Симус.

— А ты знаешь, кто ты? И слов-то таких нет, вот ты кто! — насмешливо отвечает она в ответ, — Сюда, сюда! — снова кричит она.

Наконец-то она от него избавится.

— Вот он, этот человек, которого вы ищете! Это он убил Генри Рейнольдса!

25 ноября 1672 года

Рю де Варенн, Париж

Поводов для твоего возвращения на родину я не вижу, но если нога твоя когда-нибудь вновь ступит на эту землю, позволь порекомендовать тебе уникальное зрелище, а именно английскую смертную казнь через повешение.

В Тибурне собираются толпы людей, которые в своей неуемной жажде крови чуть ли не сходят с ума. За место дерутся и рвут друг на друге волосы не только мужчины, но и женщины, всем хочется лучше видеть виселиц и своими глазами наблюдать смерть известного преступника. Поэтому занимать надо только сидячие места (лишь здесь тебе не свернут шею в очередной потасовке и не очистят карманов воры, столь наглые, что, случается, воруют даже у палачей); они расположены на специально выстроенных предприимчивыми жителями Тибурна трибунах; места очень дороги, но дело стоит того.

Отсюда открывается прекрасный вид на виселицу, построенную в виде треугольника и прозванную в народе «тройное древо» или еще «трехногая кобылка», а еще «смертный сухостой», а также на Тибурнскую дорогу, ведущую в Лондон, вдоль которой выстроились толпы самой пестрой публики, всегда готовой наслаждаться подобными зрелищами, — это подмастерья, разнорабочие, бродяги и прочий сброд.

Сегодня петле суждено быть накинутой только на одну шею. Весть о чудовищном преступлении Симуса Мёрфи распространилась по городу на прошлой неделе быстрей, чем чума, и поглазеть на его экзекуцию сбежалась огромная толпа народу. Конечно, это не те десятки тысяч, которые можно было видеть во время знаменитой публичной казни, когда на виселице болталось сразу двадцать четыре несчастных, однако вполне впечатляет. Дикие фантазии толпы, раздутые до невероятных размеров авторами листков, распространяемых по всему городу, быстро превратили преступление Мёрфи из убийства в гнуснейшее извращение, на которое способны лишь отвратительные варвары. По слухам, он не только расчленил тело бедного сэра Генри и разбросал куски его по всему Сент-Джеймскому парку, но еще и устроил целое пиршество на его останках. Все это, конечно, самая отъявленная ложь и неправда, но столь жуткие сказки приятно щекочут нервы грубой толпы.

Толпа разделяется на две части, и мы видим, как вдалеке показывается процессия. По сложившейся традиции приговоренный прибывает в Тибурн, сидя на своем, обитом черной тканью гробу, установленном на открытой, запряженной быками повозке. Вместе с ним на этой же повозке сидят тюремный священник, палач и несколько стражников. Впереди верхом на лошади едет городской обер-церемониймейстер в сопровождении помощника шерифа и группы стражников и констеблей, вооруженных длинными крепкими палками и призванных охранять кортеж на всем его медленном двухмильном пути от Ньюгейта. К преступникам, которым простой народ сочувствует, с обеих сторон летят розы и разноцветные ленточки, их приветствуют и восторженно подбадривают свешивающиеся с балконов шлюхи; но и те, которых народ презирает, не остаются без своей награды: я нисколько не сомневаюсь в том, что в Симуса швыряют вонючими отбросами и дохлыми кошками. Кортеж останавливается сначала возле церкви Гроба Господня; священник звонит в колокол и вручает осужденному букетик цветов и чашу вина. Далее повозка с осужденным тормозит возле каждой таверны, где он, а также констебли и стражники — кроме тех, кто управляет повозкой, им пить вино не позволено — опрокидывают бесчисленное количество бокалов жидкости, призванной возбудить мужество перед лицом смерти.