Наркотики. Так, а каков токсикологический анализ крови? Марихуана, кокаин, викодин… и что-то там еще было…

— Простите, детектив Гастингс, — взволнованно говорит Клер, — вы упомянули, что анализ крови доктора Гудмена показал наличие наркотиков…

— Да, это так.

— Вы сказали, что он принимал некоторые препараты по указанию врача. Не помните, какие именно?

— Викодин, это обезболивающее, и еще пару каких- то антидепрессантов. Остальные препараты — простые наркотики, марихуана и кокаин.

— Но было еще какое-то вещество, разве не так?

— Алпразолам — или ксанакс, как его все называют.

— Он принимал его по рекомендации врача?

— Нет, насколько я помню.

— Но ведь это не из тех веществ, которые употребляют на вечеринках, верно?

— Пожалуй. Это успокоительное.

Эндрю скептически посмотрел на Клер.

— К чему это вы клоните?

— В ту ночь на Бэкс был еще кое-кто, — ответила Клер, — Кто тоже был на той вечеринке…

«Это должен быть человек либо влюбленный в Дерека Гудмена, либо ненавидящий его, а скорей всего, и то и другое вместе, хотя вряд ли он это замечал, — думала Клер, — Человек с тонкой, может быть, болезненной чувствительностью, глубоко раненный тем, что, с одной стороны, чувств его не замечают, а с другой — обращаются с ним грубо и бесцеремонно…»

— …и кто подмешал ксанакс ему в напиток, кто шел за ним до самого дома, кто был свидетелем его ссоры с доктором Беннет и видел, как он упал в воду… а потом придержал его голову под водой, пока тот не умер.

— И кто же это?

— Розамонда Мёрси.

— Кажется, я ее видел сейчас в зале, — сказал Эндрю.

Розамонду Мёрси они нашли быстро: она сидела в студенческой части зала за столом одна и с несчастным видом ковыряла вилкой в тарелке. Увидев, как Эндрю и Клер в сопровождении Порции Гастингс приближаются к ее столу, она аккуратно положила вилку на стол и уставилась на них огромными под стеклами очков в металлической оправе глазами. Она была совершенно спокойна, словно давно уже ожидала чего-нибудь в этом роде и приготовилась.

— Мне очень жаль, — сказала она.

Через несколько часов, когда поминки давно закончились, и полиция увезла Розамонду Мёрси и Элизабет Беннет в участок, Клер и Эндрю шагали по Невилс-корт. Они направлялись в библиотеку Рена. Но Клер удивилась, когда он повернул к двери, ведущей в подвальный этаж.

— Куда вы меня ведете? — спросила она.

— В архив.

— Только не это. Там холодно и полно пауков.

— А еще новенький замок, так что можно закрываться теперь без опаски.

Эндрю отпер замок, и они с Клер вошли внутрь.

— Утром, еще до погребальной службы, я провел собственные поиски. И обнаружил, что в собрании Баркли, как и в других коллекциях этой библиотеки, есть не только бумаги и книги.

Эндрю подвел Клер к одному из стоящих у стены шкафов. Открыл его резные дверцы. Внутри, перед стопкой каких-то старинных картин, стоял портрет красивой темноволосой женщины в платье эпохи Реставрации, в котором преобладали золотой и алый цвета.

— Смотрите, это леди Баркли.

Клер вспомнила о письме, на которое она случайно наткнулась, пролистывая один из томов в секции «R», когда решила заняться исследованием деятельности женщин-художниц. Как давно это было!

— Та самая леди Баркли, портрет которой писала Мэри Бил?

— Та самая и тот самый портрет.

— Все это очень интересно, но я не понимаю, куда вы клоните.

Эндрю улыбнулся.

— До того как стать леди Баркли, она была известна под именем Анны Стратерн.

Глаза Клер так и засияли от восторга.

— Как, неужели это Анна?

— Она самая.

Клер встала на колени, чтобы рассмотреть портрет поближе. Она была очень красива: густые темные локоны ниспадали на плечи, умный и вместе с тем мягкий взгляд больших, карих с золотинкой глаз. Ну конечно, Эдвард не мог не влюбиться в такую женщину.

— Но она нигде и словом не обмолвилась, что Эдвард был графом.

— Когда они познакомились, еще не был. Титул от отца перешел к его старшему брату Хью. К несчастью, Хью умер довольно рано, в тысяча шестьсот семьдесят седьмом году, и тогда титул перешел к Эдварду.

— Так значит, они все-таки поженились.

— И у них родились дети. Эта коллекция была подарена колледжу их прапраправнуком, девятым графом Баркли. Между прочим, в этом собрании есть еще кое- что, на что стоит взглянуть.

— И книги там, наверху, — они могли быть из библиотеки самой Анны…

— А также ее отца и Эдварда. Вы раскопали одну из самых любопытных историй, таящихся в стенах библиотеки Рена, — давненько ничего подобного не выходило отсюда.

Клер встала и пожала плечами.

— Начинающим всегда везет.

— Я бы сказал, что одного везения тут мало.

Он помолчал, а потом заговорил более серьезным тоном.

— Мне кажется, об этом вы обязательно должны писать. Материала здесь столько, что одной статьей не отделаетесь. Так что готовьтесь писать книгу. А это, разумеется, означает, что вам придется задержаться у нас дольше, чем на три семестра. Работа может занять пару лет, а то и больше. Весьма вероятно, вас придется зачислить в штат.

Клер представила себе эту перспективу, у нее голова закружилась. Остаться в Кембридже, работать здесь постоянно? Она и мечтать не могла об этом. Особенно когда это означает, что теперь у нее будет сколько угодно возможностей ответить на вопросы, которые все еще оставались без ответа: как сложилась дальнейшая судьба Анны и Эдварда, что стало с Мейтлендом, как был убит Томас Клиффорд… да всего и не перечислишь. А уж что говорить о том, какую сенсацию произведет открытие секретного параграфа к Дуврскому договору.

— Спасибо, — сказала Клер.

Эндрю смотрел на нее огромными карими глазами, которые так сияли, словно он видел перед собой самую прелестную, самую очаровательную женщину в мире.

— Правда, меня смущает одно обстоятельство, — сказала она.

— Какое?

— Согласно правилам колледжа преподавателям не разрешается целоваться.

— Боюсь, что вы правы, — сказал Эндрю с явным сожалением.

Сияние в глазах его погасло, он опустил голову, но тут же снова поднял и улыбнулся.

— Но иногда они нарушают правила, — добавил он и потянулся к ней губами.

21 апреля 1673 года

Рю де Варенн

Моя дорогая сестра!

Не сомневаюсь, что до тебя дошли слухи о моей поимке, а может, даже и о моей смерти; слухи, надеюсь, были противоречивы и нелепы, и ты сразу поняла, что все это сущие выдумки. Верно лишь то, что я был схвачен и теперь нахожусь не на свободе, но меня поместили не в Ньюгейт и даже не в Тауэр, где я, в общем-то, должен находиться; но об этом позже.

Ты должна знать, что Монтегю покинул меня совершенно — меня, своего верного слугу и помощника. И тем самым показал себя настоящим трусом — он заявил, что не знает меня и не имеет ко мне никакого отношения, и палец о палец не ударил, чтобы, облегчить условия моего заточения, и это несмотря на то, что сейчас он очень богат и имеет средства сделать это. Я слышал, что он наконец добился цели своих мечтаний и, женившись на первой попавшейся богатой английской невесте, привез ее в Париж, где и живет теперь, наслаждаясь дрязгами своего несчастного брака. Тебе может показаться странным, что мне известны самые свежие светские сплетни, но если узнаешь об условиях, в которых меня содержат, то поймешь: это почти то же самое, что вращаться при дворе. Но больше не стану держать тебя в неизвестности. Вот мой рассказ.

Мне удалось отомстить почти всем виновным в смерти нашей любимой принцессы, которой мы стольким обязаны: я — любовью и нежностью, а ты — своим удачным замужеством; ведь если бы она не представила тебя герцогу д’Аленсону, ты, возможно, жила бы теперь не в роскошной вилле на рю де Варенн, а прозябала в грязной лачуге нашего скареда дядюшки, которую он называет домом. Но, увы, меня выследили те, кому я совсем не собирался приносить вреда, и только их вмешательство вынудило меня пойти на это. Однако к ним я не питаю никакой ненависти. Ведь именно благодаря великодушию и благородству миссис Девлин — или, следует сказать, миссис Стратерн, как мягко она поправила меня во время одного из своих визитов — я имею возможность писать тебе, поскольку это она снабдила меня чернилами, бумагой, пером и свечой, а также обеспечивает горячей пищей, чтобы я поддерживал свой организм и не умер слишком рано.