Комната пустеет, и Анна оглядывает стол, чтобы отыскать свою бутылочку с сиропом. Даже несколько капель могли бы сейчас ослабить ее боль. Она находит ее на полу, без пробки. Ах, какая жалость, она совершенно пуста. Анна кладет флакон в карман и подходит к лежащему в глубоком обмороке Хенли. Доктор Стратерн покрывает его остро пахнущим лошадиным потом шерстяным одеялом.

— А что вы сделаете с отрезанной ногой? — спрашивает он.

Ее уже успели завернуть в кусок чистой простыни и положить в ящик со свежей соломой — теперь он стоит под койкой.

— Это не моя собственность, я не могу ею распоряжаться. Если мистер Хенли останется жить, он похоронит ее сам, а если нет, его родные похоронят ее вместе с телом. Надеюсь, вы не имели в виду, что она могла бы пригодиться вам в анатомических опытах?

— Не знаю, что вы там про нас слышали, но уверяю вас, анатомы не гробокопатели. Во всяком случае, далеко не все. Капитан сказал мне, что у мистера Хенли есть брат, который живет где-то в районе Чипсайда. Они попытаются отыскать его, а когда отыщут, я спрошу, сможет ли, по его мнению, мистер Хенли пожертвовать своей ногой для науки. Мы должны лучше понимать устройство человеческого тела.

— То есть отдать вам свою ногу, чтобы вы могли разрезать ее на кусочки? Не думаю, что он согласится.

— Но спросить-то всегда можно, тут нет никакого вреда.

— О господи, ему и так нелегко пришлось.

— Думаете, я этого не понимаю? Но тут ведь не ради чьей-то выгоды, а ради науки, понимаете?

— Многие врачи считают, что знание анатомии нисколько не помогает установлению причин болезни.

— Не могу с ними согласиться. Я считаю, что всякое знание ценно само по себе, даже если пока мы не знаем, как его можно использовать.

— Значит, препарирование ради препарирования? Сдается мне, что вы сгораете от нетерпения заполучить и раскромсать ногу этого бедняги.

— А мне сдается, что вам так же не терпелось поскорей ее отрезать.

— Если бы мы этого не сделали, он бы умер.

— А теперь? У него много шансов, чтобы остаться живым?

— Во всяком случае, они есть, а прежде их не было совсем.

Неожиданно для себя она начинает злиться, но голова ее так раскалывается от боли, что она никак не может подыскать правильные слова, чтобы выразить ему все свое презрение. Но тут с удивлением замечает, что доктор Стратерн тоже сердит.

— Миссис Девлин, в полдень меня ждали к обеду в одном доме, но я теперь, кажется, опоздал, — сухо говорит он, — да и не могу же я явиться туда в таком виде.

Стратерн смотрит на свои заляпанные кровью руки и одежду.

— Прошу прощения, — добавляет он, поворачивается на каблуках и направляется к двери.

Четвертая неделя осеннего триместра

В зале собралось несколько сотен студентов и преподавателей. Магистр постучал по микрофону и попросил тишины.

— Для тех, кто не слышал, с большим прискорбием сообщаю, что сегодня утром скончался один из самых наших уважаемых и любимых преподавателей, доктор Дерек Гудмен.

Шум в зале сразу усилился, и потребовалась еще одна просьба установить тишину. Клер сидела рядом с Ходди; она позвонила ему, как только вернулась к себе. Он был очень недоволен, что его рано разбудили, но услышав о смерти Дерека, мгновенно проснулся: новость его потрясла. Эндрю в группе преподавателей стоял в пустой нише, где располагался буфет. Лица у всех выражали одно: грустное недоумение.

После того как улегся гам в зале, магистр продолжил.

— По-видимому, доктор Гудмен вчера поздно вечером вышел погулять, упал и ударился головой о что-то твердое. Мы все потрясены его смертью. В данный момент мне вам сообщить больше нечего, но я хотел бы предоставить слово сержанту Гастингс, следователю, которая будет вести это дело.

Он сделал шаг назад, и к микрофону подошла та самая блондинка, которая разговаривала с Эндрю на месте происшествия.

— Как вам только что сообщил лорд Ливертон, я сержант уголовной полиции, меня зовут Порция Гастингс, я работаю в отделе по расследованию уголовных преступлений. От имени полиции Кембриджа позвольте выразить искреннее соболезнование по поводу гибели вашего коллеги и преподавателя.

На вид она была одного возраста с Клер, плюс-минус год или два, не больше. На ней были черные джинсы и черная же, мужского покроя, рубашка. Белокурые волосы были зачесаны на одну сторону, и густая золотистая прядь падала на лоб, закрывая бровь. Цвет волос, похоже, натуральный, да и сама она выглядела естественно: макияжа совсем чуть-чуть, а возможно, и вовсе нет. С виду бодрая и энергичная, хороша собой. Действительно, зачем такой красотке макияж? Глядя, как стоит она у микрофона перед полным залом, Клер видела, что Порция нисколько не робеет и уверена в себе.

— У нас нет оснований считать, что смерть доктора Гудмена была не случайной, — сказала она. — Тем не менее, я бы хотела поговорить с каждым, кто вчера с ним встречался и разговаривал.

По залу прокатилась легкая волна шума и ропота. Клер тревожно обернулась к Ходди.

— Я уверен, что вам беспокоиться не о чем, — прошептал он, наклонившись к ней.

Он снова поднял голову и увидел, что многие повернули головы в их сторону и откровенно разглядывают Клер.

Ходди сжал ее руку и шепнул, чтобы она не обращала внимания. Потом встал, подошел к Эндрю, шепотом с ним о чем-то переговорил, снова вернулся на место и сел рядом с Клер.

— Вам придется побеседовать со следователем, — сказал он, — Ей уже кое-что известно о том, что между вами произошло. Энди сказал, что в четыре часа она ждет вас в кабинете вице-магистра.

— А Эндрю тоже там будет?

— Да, так будет лучше. Вы иностранка, она следователь. Магистр попросил Энди взять на себя обязанности связного с полицией. Они с Порцией старые друзья.

Ах вот оно что, теперь понятно, почему они так по-свойски разговаривали там, на месте происшествия.

— Да уж, город действительно маленький.

— А что я вам говорил? — пожал плечами Ходди.

За все годы, пока Клер была студенткой, ее ни разу не вызывали к ректору, но когда теперь она вошла в кабинет вице-магистра, у нее было такое чувство, что ей сейчас влепят выговор. Она назвала секретарше свое имя, та подняла телефонную трубку и сообщила сидящим за дверью кабинета о том, что такая-то явилась. Пока проходил этот ритуал, ладони Клер стали влажными.

Войдя в кабинет, она с огромным облегчением увидела, что в нем только двое: Эндрю Кент и Порция. Эндрю приветствовал ее вежливо, но довольно сдержанно. Порция Гастингс встала и шагнула ей навстречу. «Сержант уголовной полиции Гастингс», — представил ее Эндрю, но девушка быстро поправила его, предложив Клер называть ее просто по имени. Они расселись по мягким, покрытым чехлами креслам.

Порция наклонилась вперед, длинные волосы упали ей на плечи, и она машинально отбросила их назад. Вблизи она еще красивей, заметила Клер: зеленоглазая блондинка с гладкой, блестящей кожей и губами цвета спелого персика.

— Расскажите, пожалуйста, о вашей ссоре с доктором Гудменом, — мягко, однако не теряя серьезности тона, попросила Порция.

— Только о том, что было вчера, или с самого начала?

— Давайте с самого начала.

Клер начала с того, что обнаружила в библиотеке Рена чей-то зашифрованный дневник, потом случайно встретилась с Дереком Гудменом, он пригласил ее в паб, и там показала ему свои заметки, а потом, когда она обнаружила, что он пишет статью на ту же тему, которую она взялась изучать, между ними произошла ссора. Она выложила все, вплоть до постыдного эпизода, когда она ударила его по лицу.

— Вы часто ссоритесь с людьми? — спросила Порция.

— Нет, что вы, конечно нет!

Клер перевела взгляд на Эндрю и вспомнила, что это не совсем так, что с другими людьми она порой не то чтобы ссорится, но спорит, и довольно жарко.

— Нет, ну бывает, конечно…

Порция черкнула что-то в своем блокноте.