— Правильно, как раз то, что нужно, — одобряет Хью.

Но сам Эдвард в этом не уверен. Хороша будет картина, когда он с унылым, постным лицом будет бродить средь руин древних храмов. Интересно, как далеко нужно заехать, чтобы забыть Анну и никогда больше не вспоминать о ней? Да и возможно ли это? Впрочем, почему бы и нет, кое-кому, говорят, помогает. Но ему вряд ли поможет, что-то не верится. От себя ведь не убежишь. Разве можно забыть тот день на приходском кладбище, когда Анна смотрела на него с таким гневом, такой ненавистью? Только тогда он до конца понял, как для него важно, чтобы она не думала о нем плохо. Что же она тогда сказала? «У меня мало желания быть сейчас в обществе джентльменов». Больно думать, что она ставит его на одну доску с Монтегю.

В открытую дверь гостиной, предупреждая о своем приходе, стучит привратник.

— Для вас письмо, сэр, — возвещает он и на серебряном подносе протягивает Эдварду запечатанное послание.

Эдвард видит знакомый почерк, и в груди его поднимается горячая волна надежды. Трясущимися руками он вскрывает письмо. Ему принесли его от Анны… впрочем, короткого взгляда на текст достаточно, чтобы понять, что там нет и намека на что-то интимное. Он идет к окну, где светлее и где можно читать без помех.

Дорогой доктор Стратерн!

Я внимательно изучила знаки, оставленные на телах всех четырех жертв. Прошу вас, загляните в листок бумаги, вложенный в конверт, где я нарисовала все эти символы и обозначила их смысл так, как я его понимаю. Я считаю, что мое открытие означает одно: мистер Монтегю — непосредственный участник всех интересующих нас событий. Я знаю теперь наверняка, насколько коварен и низок этот человек. Убивал ли он сам, я пока сказать не могу, но теперь совершенно ясно: кто бы ни был убийцей моего отца и вашего дяди, он был близок к принцессе и знал самые интимные подробности ее жизни. А кто еще, кроме Монтегю, мог быть знаком со всеми действующими лицами, вовлеченными в это дело?

Я немедленно еду в Уайтхолл, чтобы объявить о своем открытии Арлингтону и заставить его арестовать Монтегю. Последнего от него добиться я не надеюсь, зато хорошо знаю, что договориться о чем-либо с министром можно, только требуя от него большего, чем нужно на самом деле, и можно надеяться, что он уступит и удовлетворит просьбу, хотя и в несколько меньшем ее объеме. Я же хочу только одного: найти Монтегю и лично убедиться в том, что он виновен. Я должна добиться справедливости для моей бедной Люси; мы с вами оба прекрасно знаем: для того чтобы восторжествовала справедливость, нужно приложить собственные усилия.

Аналогичное письмо, а также листок с расшифровкой символов, я послала доктору Санденхейму. Если со мной что-нибудь случится, прошу вас, позаботьтесь о том, чтобы эти сведения попали в нужные руки.

Остаюсь ваша и пр.

Анна Девлин

Он быстро просматривает вложенный листок бумаги с символами и их расшифровкой. Так вот оно что, герцог отравил свою жену, потому что она ждала ребенка от другого мужчины! Объяснение вполне правдоподобное, учитывая то, что ему известно о нравах французского двора и о самом герцоге Орлеанском. Но в том, что герцог лично осуществил это убийство, он сомневается. В его жилах течет кровь королей, и он ничего не делает собственными руками. Но тогда кто? И с какой целью убийца Генриетты Анны оставлял на телах других своих жертв знаки, которые раскрывают причины ее убийства и способ, каким она была убита?

До сих пор Эдвард допускал (как, впрочем, и Анна), что человек, отравивший принцессу, повинен и в смерти его дяди, а также трех остальных несчастных. Но что, если мотивом для убийства четырех человек было не желание скрыть убийство Генриетты Анны, а, наоборот, желание разоблачить его? Поведать всему миру о том, как она умерла, и отомстить всем, кто держал это в тайне?

Он еще раз читает пронизанное тревогой письмо Анны. «Я хочу только одного: найти Монтегю и лично убедиться в том, что он виновен. Я должна добиться справедливости для моей бедной Люси…» Неужели она собирается отомстить за смерть Люси сама? Но она должна знать, что справиться с Монтегю у нее нет ни единого шанса. Еще более страшная мысль приходит ему в голову. Что, если она потеряла способность здраво рассуждать? Что, если горе расстроило ее до такой степени, что она уже не сознает своих действий и совсем не думает о грозящей ей опасности?

Эдвард направляется к двери и зовет привратника.

— Беги к конюху, пусть немедленно седлает мою лошадь.

— Но там все еще идет дождь, сэр. Может быть, вам лучше взять карету?

— Нет, только лошадь. Я очень спешу.

К нему подходит встревоженный Хью.

— Что случилось? Что там в этом письме?

— Нет времени объяснять. Мне нужно немедленно быть в Уайтхолле.

Он бежит наверх, чтобы взять плащ и перчатки. Надо спешить. Он должен найти Анну, прежде чем она найдет Монтегю.

Ее удивляет резкость Мейтленда.

— Вы стали совсем циником, — говорит Анна, — Наверное, вы слишком долго пробыли при дворе английского короля.

— Вы полагаете, что таким меня сделал двор Карла Стюарта? — спрашивает он, криво и вместе с тем довольно обаятельно улыбаясь, — Да я гроша ломаного не дам за это сборище жалких шутов! Я потерял отца, даже как следует не узнав его, и если бы нас с сестрой не отправили к родственникам в Париж, мы бы вместе с нашей матерью умерли бы с голоду. Но и в Париже было не сладко: нам ни на минуту не давали забыть, что мы живы только благодаря милости нашего дядюшки. Это он называл милостью, но я думаю, к своим собакам они относились лучше, чем к нам. И только когда меня взяли в услужение к мистеру Монтегю, я получил что-то похожее на уважение.

Неудивительно, что Мейтленд так предан Монтегю. Интересно, что он будет делать, когда узнает, что за человек на самом деле этот Монтегю?

— Вы давно ему служите?

— С тех пор как он стал посланником, уже почти шесть лет.

И она решает попытать счастья.

— Он ведь был близок с многими придворными, это правда?

— Миссис Девлин, ведь я уже говорил вам, я не могу…

— То, что вы можете рассказать о нем, для меня очень важно. — Она наклоняется к нему, — Речь идет не только о смерти Люси.

К нему снова возвращается настороженность.

— Что вы хотите этим сказать?

— Прошу вас понять, я не могу пока открыть вам всего дела, но ваши сведения о Монтегю и его дружбе с Генриеттой Анной могут оказать мне большую помощь.

— Об этой даме вы от меня не услышите ни единой грязной сплетни.

— Зачем же мне слушать о ней сплетни?

— Эта женщина была лучше всех на земле, вы и представить себе не можете, какая она была!

В голосе его звучит неподдельная страсть.

Анна осторожно откидывается на мягкую спинку сиденья, ни на секунду не отрывая от него глаз. Она чувствует, что сейчас она нащупала в его сердце нечто важное, но что именно, для нее пока загадка.

— Пожалуйста, расскажите мне о ней, — осторожно произносит она.

Теперь Мейтленд уверился, что она не собирается порочить принцессу, и к нему снова возвращается любезный тон.

— Принцесса от природы была человек удивительно тонкий и чуткий, — говорит он, — Она понимала, что значит потерять отца в самом юном возрасте, что значит быть в изгнании, быть благородного происхождения и жить среди низких людей и подлых обстоятельств. У нас с ней похожие судьбы. Она ко всем была добра и милостива, а что касается меня… в общем, она знала, что я — сын благородного человека. Она была чиста, как ангел, праведна, как святая. К несчастью, она скоро ушла от нас, покинула эту грешную землю. Хотя в глазах Господа это, наверное, не имеет никакого значения. Vivit post funera virtus.

«Добродетель живет и за гробом», — мысленно перевела Анна. По спине у нее побежали мурашки, а руки похолодели и покрылись гусиной кожей.