Он осторожно поднимает руку Осборна. Она вся распухла и напоминает наполненную водой перчатку… на которой осталось только три пальца.
— Видите, у Осборна отрезано два пальца. У сэра Генри не хватает трех.
— Вы хотите сказать, что сэра Генри и этого… Осборна убил один и тот же человек?
— Да.
— Но убийцу сэра Генри повесили в Тибурне всего два дня назад.
— Повесить-то повесили, но я, например, не считаю, что это он убил сэра Генри. Я уверен, что убийца все еще среди нас.
— Но зачем вы рассказываете мне все это? Какое это ко мне имеет отношение?
— Миссис Девлин, сэр Генри и Роджер Осборн хорошо знали друг друга. А также и вашего отца. Я знаю, что говорю, я встречал их всех вместе в Париже всего лишь два года назад.
Кривая улыбка, словно судорога, искажает ее губы.
— Вы думаете, что этот человек убил и моего отца?
— Я считаю, что это вполне вероятно.
Требуется мгновение, чтобы до нее дошел смысл этих слов. Дыхание Анны учащается — слова Стратерна потрясли ее. Она прижимает носовой платок к лицу.
— Я хочу выйти, — говорит она и поворачивается к двери.
— Конечно, — бормочет Стратерн, внутренне проклиная себя за свою толстокожесть, — Да-да, давайте скорей уйдем отсюда.
В прихожей он усаживает миссис Девлин на стул и садится рядом.
— Я понимаю, об этом нелегко говорить, но прежде, чем я расскажу кому-нибудь о своих подозрениях, я хочу знать, не было ли на теле вашего отца чего-либо подобного.
— Не могу сказать. К похоронам его тело готовил могильщик нашей церкви. Я была просто не в состоянии.
— Простите. Я понимаю, разумеется. Но этот могильщик, не говорил ли он вам о чем-нибудь необычном?
— Нет, но я и сама не спрашивала. Причина смерти отца была очевидна — его закололи кинжалом.
— В грудь?
— Да.
— Это правда, что он был убит неподалеку от Флит-лейн?
— Да. В тот вечер он пошел к больному, это был благотворительный визит. Вероятно, он возвращался домой, когда на него напали. Его тело на следующее утро нашел ночной сторож, и он же вместе с констеблем доставил его домой. Они сказали, что отец был ограблен, но даже после долгих розысков свидетелей преступления мы так и не нашли. И узнать чего-либо еще не смогли.
— Ваш отец когда-нибудь рассказывал, почему он покинул двор?
— Нет, совершенно точно. Лично мне кажется, что он поссорился с лордом Арлингтоном.
— По милости которого вы все еще на свободе.
Она пристально смотрит ему в глаза.
— А вы откуда знаете?
— Сэр Грэнвилл, может быть, и самый отвратительный врач в мире, но у него сверхъестественное чутье ко всяким придворным сплетням. А все, что он видит или слышит, — Стратерн не может удержаться от смущенной улыбки, — он не способен удержать при себе и спешит поделиться с другими. Но, откровенно говоря, об этом и так не трудно было догадаться. Вы ведь единственная женщина, которая открыто занимается врачебной практикой.
— Ужас что такое, как считают некоторые.
— Себя я к таковым не отношу.
Он наклоняется к ней ближе.
— Миссис Девлин, я не верю, что убийство вашего отца произошло случайно. За всем этим стоит какая-то тайна, и мы пока о ней ничего не знаем. Не исключено, что тут как-то замешан и лорд Арлингтон.
— Как так?
— Со всеми убитыми он тоже был хорошо знаком.
— Откуда у вас такая уверенность?
— Он тоже был в то время в Париже.
Он перевел дыхание.
— Миссис Девлин, мы с вами должны что-то предпринять, кому-то рассказать…
Тут Эдвард понимает, что сказал что-то не то: лицо Анны бледнеет и она отшатывается.
— Вы хотите, чтобы я всюду стала говорить, что лорд Арлингтон приложил руку к убийству моего отца? Да я и рта не успею раскрыть, как окажусь за решеткой.
— Я не прошу вас упоминать его имя. Конечно, я не знаю, какое он имеет к этому отношение, но я бы попросил вас поддержать меня и разоблачить все, что мы знаем.
— А что, собственно, мы знаем? Я, например, ничего не знаю и знать не очень-то хочу, да и вы, как мне кажется, тоже мало чего знаете. Все это, — она кивает туда, где за стенкой лежит тело бедняги Осборна, — может быть, всего лишь странное совпадение или дело рук какого-то сумасшедшего. У вас нет никаких доказательств того, что мой отец тут тоже как-то замешан. А кроме того, перед кем мы все это станем разоблачать?
Он заранее знает, что ответ его будет звучать глупо, невнятно и несерьезно, но, увы, другого у него просто нет.
— Перед королем.
— Не думаю, что это вам поможет.
— У вас так мало к нему доверия?
Она молчит, но молчание ее красноречивее всяких слов.
— Ну хорошо, — разочарованно говорит он, — Но вы ведь хотите узнать, кто убил вашего отца. Собрав все возможную информацию, вы получите…
— Мне есть что терять, — говорит она, — Уж не думаете ли вы, что мне очень нравится быть на побегушках у лорда Арлингтона и вместо того, чтобы лечить действительно нуждающихся в моей помощи, ухаживать за этой испорченной девицей. Да я сплю и вижу, что больше не нужна при дворе, что я снова могу жить так, как жила раньше. Пока я лечила пациентов, до которых никому нет дела, Корпорация врачей смотрела на меня сквозь пальцы. А сейчас они меня сразу заметили…
Стратерн морщится. Еще бы, тут не обошлось без его дядюшки.
— …и боюсь, мне запретят заниматься своим делом.
— Но ведь у вас, наверное, есть и другие занятия в жизни — муж, дети?
— Нет у меня ни мужа, ни детей. Осталась только мать.
Она внимательно смотрит ему в лицо.
— Но если бы у меня и была своя семья, я все равно стала бы заниматься медицинской практикой… Вот вы ведь занимаетесь? Для вас ведь все равно, есть у вас семья или нет ее? Вы меня понимаете?
Если бы такое ему сказала какая-нибудь другая дама, он посчитал бы ее самонадеянной и бесстыдной. Но в устах миссис Девлин это звучало вполне естественно.
— Да, кажется, понимаю.
— Хотите, я вам расскажу кое о чем, я этого никогда еще никому не рассказывала, только обещайте, что никому не передадите, хорошо?
— Конечно, обещаю.
Она опускает глаза и смотрит в пол. Что-то на миссис Девлин это не похоже, она всегда казалась ему человеком, который за словом в карман не полезет, а теперь вот сама не знает, с чего начать.
— Чтобы было понятней, я должна зайти издалека, — говорит наконец она, словно читая его мысли, — Со своим мужем Натаниэлем я познакомилась, когда он приехал в Лондон, чтобы изучать медицину, — он стал учеником моего отца. Мне тогда было семнадцать, а ему двадцать два года. Мы учились с ним вместе и вместе практиковались, и за это время очень сблизились. Не могу сказать, что это была большая любовь, но мы были с ним большие друзья. У нас была общая цель, и я считала, что он станет мне хорошим мужем — так оно и вышло. Прошел всего год, как мы поженились, и вдруг он заразился оспой. Что мы с отцом только не делали, чтобы спасти его, но так и не смогли. Он умер, а скоро я узнала, что беременна, и потом родила девочку. Я назвала ее Сарой. Какая это была миленькая, пухленькая и счастливая девочка, вы бы видели! Я любила ее до безумия, может быть, потому, что у нее не было отца. А потом заболела и она: открылся сильнейший плеврит, лихорадка… Если честно, я и сама точно не знаю, что это была за болезнь, какая-то зараза, этой лихорадкой болели в ту весну многие. Ей еще и десяти месяцев не было. Когда Сара умерла, я страшно тосковала. Умом я понимала, что у многих горе и хуже, многие потеряли почти всех своих близких, ведь только что прошла чума, но мне от этого было не легче. Тоска буквально изводила меня, душа болела так сильно, что я не могла больше выносить. Я не знала, как избавиться от этой боли. И вот однажды вечером я пошла к реке. Я решила так: брошусь в воду, и все быстро кончится. А как еще прекратить эти муки? Другого способа я не видела. Пришла к реке и думаю: подожду лучше ночи, чтобы никто не увидел и не помешал мне. Лежу на берегу, жду, когда стемнеет, а тут горе снова накатило, еще сильней. Слезы полились сами собой, плачу, плачу и остановиться не могу. Так и проплакала несколько часов. Потом, когда уже стемнело, немного успокоилась.