— О Господи, Никки! Да-да, конечно, отнесите ее в дом. Сейчас схожу поищу что-нибудь.

Леви взял Никки на руки и отнес ее в спальню. Он бережно уложил ее на кровать и сел рядом.

— Никки! Никки, послушай…

Но Никки повернулась на бок и продолжала судорожно всхлипывать. Она, казалось, не слышала его. Леви беспомощно смотрел на нее и не смел даже прикоснуться, боясь навредить.

Наконец Эмили принесла чашку с каким-то отваром и сунула ее Леви.

— Не подержите?

Потом, к великому изумлению Леви, отняла руки Никки от лица и дала ей пару увесистых пощечин. Не успел Леви возмутиться, как Никки удивленно моргнула и уставилась на тетушку.

— Тетя Эмили? — спросила она дрожащим голоском.

— Вот так оно лучше, — кивнула Эмили и взяла у Леви чашку с отваром. — Вот выпьешь этот чай, и все будет в порядке.

Никки послушно села и выпила лекарство. Потом зажмурилась, пытаясь сдержать слезы.

— Никки, — мягко сказала Эмили, — объясни, что случилось.

— Питер ее обидел. Лиана ему доверилась, а он… он… — Никки снова спрятала лицо в ладонях. — Господи, он такой же, как другие.

— Кто это «другие»?

— Герман Лоувелл.

Эмили с Леви обменялись озабоченными взглядами.

— Никки, я не понимаю, при чем здесь Герман Лоувелл?

— Он… они с моей матерью были любовниками. Я однажды видела, как они лежали вместе… как Питер и Лиана… А потом она забеременела, и он ее бросил.

— Так Джонни был сыном Германа Лоувелла? — ахнула Эмили.

— Она… она не знала, она с-спала с ними обоими — и с мистером Лоувеллом, и с папой.

— Откуда ты это знаешь, Никки?

— Я однажды слышала, как мама с Германом Лоувеллом ссорились. Она… она сказала, что ненавидит нас… нас с папой. И… и Лиана с Питером тоже будут ненавидеть меня…

— Да нет, радость моя, что ты! — Эмили обняла Никки. — Лиана с Питером просто очень любят друг друга. Ты же видела, как им хорошо вместе. — Эмили сама только теперь вспомнила это и удивилась, как это она раньше ничего не замечала. — Но от этого они не станут меньше любить тебя. Если ты кого-то любишь, это не значит, что всех остальных ты любить перестаешь.

— А моя мама, она…

— Твоя мама была испорченной женщиной, — вздохнула Эмили. — И, боюсь, я виновата в этом не меньше других. В детстве Саманта была такая славная, такая хорошенькая, мы баловали ее и старались всячески угодить. А когда она повзрослела, она уже привыкла, что все ее желания исполняются — и не дай Бог встать ей поперек! Если, бывало, что не по ее, она такое устраивала! У нее была дурная при вычка говорить людям гадости, даже когда она на самом деле этого не думала.

— Думала. Теперь все понятно. Когда Джонни родился, она все говорила, что она, мол, только ради него и живет. Мне было все равно — это был мой братишка, мой, понимаете? Я его любила, — Никки сморгнула слезы. — Мне было все равно, кто его отец: Герман Лоувелл или нет. А маме было не все равно. Однажды ночью они ужасно поссорились из-за этого. Они думали, что я сплю и не слышу. Папа сказал, что он считает Джонни своим сыном и она с этим ничего не сделает. А через несколько дней я встала утром, подошла к кроватке — а он уже холодный и застыл весь. Он умер ночью. А ведь он даже не болел совсем. И сразу после этого мама уехала.

— Никки, — сказала Эмили, — но ведь ты-то ни в чем не виновата.

— Я знаю. Мама виновата. То, что они делали с Германом Лоувеллом… это плохо, а я… я такая же, как она… — Голос у Никки прервался, и по щекам снова покатились слезы.

— Что ты, милочка, не говори глупостей!

— Я… я похожа на нее, и мне… мне понравилось, когда Леви по… поцеловал меня…

Эмили погладила племянницу по щеке.

— Ну что ты, девочка моя! Неудивительно, что тебе понравилось, когда Леви поцеловал тебя. Это вполне естественно — радоваться, когда тебя целует тот, кого ты… кто тебе небезразличен. То же самое было с Питером и Лианой.

— Значит, вы не сердитесь?

— Сержусь, конечно. Лучше бы они этого не делали.

Эмили прижала Никки к себе. Она вдруг вспомнила подозрения, которые возникли у нее в ту ночь, когда Леви заболел. Если она верно угадала, Никки с Леви не только целовались. Какие же муки терпела она все это время, бедняжка!

— В том, что было между Питером и Лианой, нет ничего грязного и дурного. Это вполне естественно. Когда люди любят друг друга, это часто бывает. Иногда это получается как бы само собой. На самом деле это прекрасно. Конечно, я предпочла бы, чтобы они подождали немного, но я их от этого люблю не меньше.

— Но моя мать, она была плохая. И я вся в нее. Как я ни стараюсь, я не могу отделаться от этого. Я всегда пробуждала худшее в мужчинах, даже когда постриглась и стала носить штаны. — Она вытерла глаза кулаком и вздохнула. — Те ковбои с соседнего ранчо сразу поняли, кто я такая.

— Никки! — голос Леви был наполнен болью. — Это же неправда! Ты не виновата. Эти гады с любой женщиной сделали бы то же самое.

Никки подняла голову и посмотрела на него в упор.

— Да? А ты?

Леви словно ударили под дых. Перед ним промелькнули воспоминания: как Никки сначала прильнула к нему, а потом ударила его; как она сидела над ним, когда он был болен, слушая, как он поминает в бреду имена других женщин; как она дала ему поцеловать себя на прощание, а потом долго смотрела вслед; как она чуть не пристрелила его, когда он вернулся на месяц позже… Неудивительно, что она не доверяет ему. Не хватало только признаться, что он поцеловал ее потому, что не мог устоять.

— Я поцеловал тебя не потому, что считал тебя легкодоступной женщиной. Я это сделал потому, что ты очень дорога мне. Я ценю нашу дружбу.

— Дружбу… — Никки усмехнулась и пожала плечами. — Что ж, если хочешь, можешь называть это дружбой.

— Ну ладно, дело не в дружбе. — Леви вздохнул. — Понимаешь, мне тридцать два года, и я повидал всяких женщин. Сталкивался и с распущенными. Но ты не из таких. Иначе я бы знал, можешь мне поверить.

Никки встала, подошла к окну и постояла, глядя во двор. Наконец она обернулась и посмотрела на тетю.

— Так что же вы собираетесь делать с Питером и Лианой?

— Я… я даже и не знаю. Все это так неожиданно…

— Может, для начала пойдем позавтракаем? — предложил Леви. — Трудно принимать решения на пустой желудок.

Эмили с облегчением кивнула и отправилась на кухню.

— Мне осталось только сварить яйца, — сказала она на ходу. — Приходите.

Они только успели сесть за стол, как за дверью послышались шаги Питера и Лианы. Дверь была чуточку приоткрыта, и все трое хорошо слышали голос Лианы:

— Я знаю, Питер, но нельзя же просто взять и послать их подальше! Это ведь моя мама, и Никки…

Наступило молчание — очевидно, Питер отвечал знаками.

— Питер, это же неправда. Мы ведь знали, что поступаем нехорошо. Помнишь, мы даже пытались остановиться? Ну вот, заварили кашу — надо расхлебывать… Нет-нет, говорить буду я… Ты какой-то бешеный. Ты только все испортишь… Слушай, нам и так хватит неприятностей. Если ты еще…

Тут наступила долгая пауза, а потом послышался голос Лианы, почему-то немного хрипловатый:

— Питер, так нечестно. Ты же знаешь, что я права, и вместо того чтобы согласиться, ты целуешься…

Последовала еще более длительная пауза. Сидящие за столом переглянулись. Леви чуть заметно усмехнулся, но Эмили с Никки были не уверены, что это так уж смешно.

Наконец Лиана произнесла почти шепотом:

— Да, я знаю. Я тебя тоже люблю.

Вскоре дверь распахнулась, и они вошли, рука об руку. Питер держался вызывающе, а у Лианы был такой вид, словно она попалась на краже варенья.

Эмили улыбнулась так, словно ничего не случилось.

— Доброе утро. Проходите, садитесь. Завтрак стынет.

Питер с Лианой неуверенно переглянулись и заняли свои места. Эмили встала и подошла к плите.

— Кофе?

— Да, пожалуйста…

Пока Эмили разливала кофе, Лиана не поднимала глаз от своей тарелки.

— Мама, не надо! — вдруг воскликнула она, вскочив на ноги. — Я знаю, что ты думаешь. Это неправда. Нам с Питером было очень хорошо, но тебе этого все равно никогда не понять, так что скажи, как вы нас накажете, и все!