Было ясно как день, что если бы Айвар пошел дальше в своих полупризнаниях, Анна не оставила бы его в неведении и кончилось бы их одиночество, как кончается власть тьмы с наступлением рассвета.

Сегодня Анна должна уехать. Через несколько часов она сядет в поезд и завтра будет ходить по улицам Риги.

«Знает ли он о моем отъезде?» — думала Анна. Сообщить об этом Айвару почему-то не хватало духу. Вся партийная организация знала, что парторг уезжает учиться и его место займет Клуга; комсомольцы приходили утром прощаться. Неужели никто ни слова не скажет Айвару? Было бы горько уехать, не пожав ему руки, не сказав несколько дружеских слов, в которых он, быть может, расслышит еле уловимое, ему одному понятное обещание.

«Напишет ли он мне? А если напишет, то о чем? Что я ему отвечу? Как все сложно, а могло бы быть просто, если бы сами люди не усложняли все…»

За стеной, в комнате хозяина, часы прокуковали три раза. Через пять часов ей надо быть на станции… Через полчаса в исполкоме ее будут ждать Клуга и Бригис, чтобы в последний раз поговорить о начатых и еще не оконченных делах. Социалистическое соревнование с Айзпурской волостью, рапорт руководству уезда и республики о выполнении плана хлебопоставок… открытие сезона в Доме культуры… Ничего, все будет хорошо.

Анна закончила сборы. Вещи, которые она не возьмет в Ригу, могут остаться здесь, Жан их сохранит до ее возвращения.

В половине четвертого она пришла в исполком и… застыла на пороге от неожиданности: ее комната была полна народа. Айвар, Финогенов, Регут, Бригис, Гайда, Жан, еще несколько членов партии и три председателя организованных осенью колхозов, как по уговору, улыбнулись Анне. Она поняла, что пришли сюда эти занятые люди только из-за нее и, может быть, расстроили свои планы на субботний вечер. От их улыбок в комнате стало светлее. Волнение сдавило Анне горло. Как могла она думать об одиночестве, когда вокруг так много настоящих, надежных людей? И Айвар такой же сердечный и простой, как и остальные, только почему-то он в праздничном костюме и белом крахмальном воротничке, будто собрался на какое-то торжество.

Анна поздоровалась со всеми и села у окна.

Девушка заметила, что на столе лежали какие-то свертки и пакеты, а присутствующие переглядывались, будто без слов спрашивали о чем-то друг друга.

Но вот поднялся Финогенов, откашлялся и, застенчиво улыбнувшись, заговорил:

— Дорогой товарищ и прекрасный человек, милая Анна Антоновна… Мы пришли попрощаться с вами и пожелать вам наилучших успехов. Но прощаемся мы с вами ненадолго, через два года будем ждать вас обратно. Можете быть уверены, что кое-что вы здесь уже не узнаете, об этом позаботимся мы, ваши товарищи, остающиеся здесь, на месте. Вы найдете полностью коллективизированные деревни, новые нивы заколосятся на месте сегодняшнего болота. Всегда помните — мы ждем вашего возвращения. Чтобы ежедневно вам об этом напоминать, мы решили положить в ваш чемодан несколько подарков, без которых вам нельзя обойтись ни одного дня.

Развязав один из свертков, Финогенов поднес Анне двухтомник избранных произведений Ленина.

Глубоко растроганная, Анна поблагодарила товарищей.

Потом говорила Гайда, ее недавно вместе с Жаном Пацеплисом приняли в кандидаты партии и назначили заведующей Народным домом. Комсомольцы подарили Анне альбом фотографий, отражавший послевоенные достижения Пурвайской волости.

— Как мне все это доставить на станцию? — смеялась Анна. — Придется просить подводу.

— Если понадобится — хоть две, — сказал Регут. — Но, по всей вероятности, запрягать не придется. Я слышал, что ты поедешь не поездом.

— А как же я попаду в Ригу?

— Это тебе скажет товарищ Лидум.

Анна вопросительно посмотрела на Айвара. Тот улыбнулся так же странно и лукаво, как Клуга:

— Скажу после. Есть одна новость…

Анне очень хотелось узнать эту новость, очевидно уже известную остальным.

Наговорившись вдоволь, все стали расходиться. Анна попрощалась с Гайдой, а Жана попросила пойти с ней на квартиру и захватить оставшиеся вещи, в том числе и новый велосипед. Жан сейчас же привлек к этому делу и Гайду: ей, мол, удобнее отвезти дамский велосипед.

Айвар тоже пошел к Анне на квартиру, которая находилась тут же, по другую сторону большака. Жан и Гайда торопливо собрали вещи и ушли, показывая этим, что у них есть определенное представление о взаимоотношениях Анны и Айвара и что они не хотят мешать их прощанию.

Когда Жан и Гайда ушли, Анна посмотрела на Айвара и спросила:

— Что это за великая тайна, почему мне не придется ехать поездом?

— Тебе придется ехать по другой дороге… — ответил Айвар. — Давеча, когда тебя еще не было в исполкоме, звонил Артур. Он искал тебя, но когда узнал, что я здесь, просил позвать меня к телефону. Сегодня вечером, Анна, нам обоим надо быть в городе…

— Зачем, Айвар?

— Мы приглашены на свадьбу. Мой двоюродный брат женится. Кажется, для тебя не секрет, кто она?

— Нет, Айвар, это ни для кого уже не секрет, — улыбнулась Анна. — Как жаль, что я не знала раньше, ведь надо подумать о подарке.

— И я не в лучшем положении, — сказал Айвар. — Но это беда поправимая. Свадебный подарок можно послать и потом.

— Тогда сейчас же и отправимся?

— Выходит так. Мой мотоцикл в боевой готовности. Между прочим… — Айвар смущенно улыбнулся, — Артур хотел прислать за нами машину, но я его отговорил.

— Почему?

— Чтоб хоть немного побыть с тобой наедине.

Глаза Айвара смеялись, но в общем он казался почти торжественным, и Анна не могла понять, шутит он или говорит всерьез.

Вскоре она уже сидела в боковой коляске, и Айвар с такой тщательностью укутывал ее ноги шерстяным пледом, будто они отправлялись на Северный полюс.

Они выехали засветло. На полях еще работали крестьяне. В колхозном сарае гудела молотилка, а поодаль трактор тащил большой многолемешный плуг, лущивший стерню.

Дождь перестал, но было очень сыро и холодно.

Когда поля Пурвайской волости остались позади, Анна сказала полушутя:

— Ты говорил, что хотел бы остаться со мной наедине. Разве только для того, чтобы молчать всю дорогу?

— Нет, Анныня… — вздохнул Айвар. — У меня есть одно предложение, но… я не знаю, как ты на него посмотришь.

— Какое же? — Анна пыталась произнести это как можно непринужденнее, но голос ее осекся. Он сказал «Анныня» так смущенно и робко, будто что-то запретное.

— Мой отец тоже будет сегодня на свадьбе, — продолжал Айвар. — Ты можешь поехать в Ригу с ним на машине.

— С удовольствием, вот хорошо-то! И это все, что ты хотел мне сказать?

— Нет… это не все.

Айвар осторожно объехал какую-то лужу и только тогда взглянул на Анну.

— Я думаю, тебе не стоит устраиваться в общежитии. У нас с отцом удобная квартира из трех комнат в самом центре. Этой зимой меня почти не будет дома. Если бы ты согласилась жить… в моей комнате.

— Почему тебе этого хочется? — спросила Анна, хотя вопрос был совершенно лишним; она отлично знала почему, но все же хотела, чтобы Айвар сказал это сам… очень, очень хотела.

— Тебе это неприятно?

— Я этого не сказала… Но разве ты не можешь объяснить…

— Ладно, Анныня, скажу… Но только потом, когда ты согласишься жить в моей комнате.

— Позволь мне немного подумать, Айвар.

— Ладно, я подожду до утра.

Остальную часть пути они проехали молча. Айвар казался очень грустным. Анне стало жаль его, и она хотела уже признаться, что предложение Айвара обрадовало ее и что она принимает его, но та же нежная робость, которая до сих пор заставляла их обоих скрывать свои чувства, не позволила и на этот раз произнести искренние слова, которые мгновенно согнали бы грусть с лица Айвара.