– Как прошла поездка – удачно? – поинтересовался валлиец.

– Очень много было дел.

– Читал вашу статью про Бахрейн. Презабавная.

– Страна презабавная. Единственные экономисты на всем архипелаге – это индусы-лавочники.

– Но вы весьма благосклонно отозвались о шейхах.

– Потому что они были благосклонны ко мне. Какие новости со Средиземноморья? Что передают с корабля Бомонта? Ты поддерживал связь с братом?

– Постоянно. Мы используем радиотелефон на мысе Камарат. Пока все идет по плану. На пристани пущен слух, будто капитана видели в Сен-Тропез двое суток тому назад. Он якобы вышел в море на небольшом катере с какой-то женщиной. С тех пор ни о парочке, ни о катере нет никаких известий. Очевидно, попали в бушевавший на море шторм и погибли. Брат завтра сообщит о трагедии и примет командование на себя.

– Естественно. Что ж, значит, все идет хорошо. Причина смерти Бомонта будет предельно ясной. Несчастный случай во время шторма. Никому не придет в голову задавать еще какие-то вопросы.

– Вы не посвятите меня в то, что произошло на самом деле?

– Только в общих чертах. Детали будут для тебя лишним бременем, – ответил Теннисон. – Говоря коротко, Бомонт зарвался. Его видели в подозрительных местах в компании подозрительных личностей. Уже пошли разговоры о том, что наш высокопоставленный чин связан с ОДЕССОЙ.

Валлиец разгневался:

– Это же очень опасно! Проклятый идиот!

– Я должен сказать тебе еще кое-что, – сказал Теннисон. – Время пришло.

Валлийцем овладел благоговейный трепет:

– Значит, это случилось?

– Я полагаю, это произойдет в ближайшие две недели.

– Поверить не могу!

– Почему? – спокойно спросил Теннисон. – Все идет по плану. Пора начинать рассылку шифровок. По всем адресам.

– По всем адресам, – зачарованно повторил валлиец.

– Код «Вольфшанце».

– «Вольфшанце»?.. О господи, значит, действительно началось!

– Слушай внимательно. Составишь сводный список региональных лидеров, в одном экземпляре, естественно. Соберешь всю картотеку – по всем странам, городам, политическим связям – и запечатаешь микрофильмы в стальной кейс. Принесешь этот кейс вместе со списком лично мне. Ровно через неделю, в среду, мы с тобой встречаемся возле моего дома в Кенсингтоне, на улице, в восемь часов вечера.

– Через неделю, в среду, в восемь часов, с кейсом.

– И со списком лидеров.

– Конечно, – валлиец прикусил указательный палец. – Свершилось… – сказал он шепотом.

– Есть, правда, одно маленькое препятствие, но мы его преодолеем.

– Могу я чем-то помочь? Я сделаю все, что угодно.

– Знаю, Ян. Ты один из лучших. Я тебе скажу через неделю.

– Все, что угодно.

– Конечно. – Теннисон сбавил скорость. Беседа подходила к концу. – Я бы подбросил тебя до Лондона, но мне нужно ехать в Маргейт. Крайне важно, чтобы я попал туда как можно быстрее.

– Обо мне не беспокойтесь. Господи, сколько всего вам приходится держать в голове! – Ян взглянул на мужественное, словно высеченное из мрамора лицо Теннисона, в котором было столько власти и которое сулило столько надежд. – Быть сейчас здесь, удостоиться чести присутствовать при самом начале… При возрождении… Нет такой жертвы, на которую бы я не пошел ради этого!

Светловолосый господин улыбнулся:

– Спасибо!

– Высаживайте меня, где вам удобно. Поймаю такси… Я и не знал, что у нас есть свои люди в Маргейте.

– Наши люди повсюду, – ответил Теннисон, останавливая машину.

Теннисон мчал по знакомому шоссе в Портси. Он все рассчитал правильно: он будет у Гретхен около восьми, а сестра ждет его только в девять. Будет время для того, чтобы убедиться, что у Гретхен нет гостей – любвеобильных соседей мужского пола, заглянувших пропустить рюмку-другую.

Теннисон улыбнулся про себя. Его сестра, которой уже за сорок, по-прежнему манила мужиков, и те слетались к ней, словно мошкара на пламя свечи, рискуя опалить себя страстью. Спасала их лишь неспособность проникнуть в самое сердце пламени, ибо Гретхен никогда не выкладывалась до конца, хоть ее не раз об этом просили. Сексуальность свою она использовала так, как и следует использовать все виды потенциально смертоносного оружия, – с осторожностью.

Теннисону была неприятна предстоящая миссия, но он знал, что у него нет выбора. Все нити, ведущие к Женеве, необходимо оборвать, а его сестра – как раз одна из таких связующих нитей. Подобным же звеном в цепи был Энтони Бомонт. Гретхен слишком много знает; а враги «Вольфшанце» могут запросто расколоть ее. И непременно постараются это сделать.

Пока что «Нахрихтендинст» не имеет никакой информации касательно трех вещей: им неизвестен временной распорядок операции, методы распространения миллионных сумм и списки личного состава. Гретхен знает и расписание операции, и методы распространения денег, и, поскольку деньги направляются определенным адресатам, хорошо осведомлена насчет списков.

Поэтому его сестра должна умереть.

И водитель, столь благородно заявивший о своей готовности принести себя в жертву, – тоже. Как только он передаст Теннисону картотеку и списки, миссия его будет завершена, ибо он превратится в помеху: никто, кроме сыновей Эриха Кесслера и Вильгельма фон Тибольта, ни одна живая душа не должна видеть эти списки. Тысячи имен в каждой стране – наследники «Вольфшанце», совершенная раса, «Дети Солнца». Впереди мелькнул указатель:

Теннисон нажал на акселератор, и «Ягуар» полетел вперед.

– Значит, началось, – сказала Гретхен Бомонт. Она сидела рядом с Теннисоном на мягком кожаном диване и гладила брату лицо. Пальцы ее то и дело скользили меж его губ. Именно так Гретхен возбуждала брата с малых лет. – Ты такой красивый. Никому не сравниться с тобой. Никогда.

Она потянулась к Теннисону, призывно выпростав груди из расстегнутой блузки, и впилась в его губы долгим поцелуем. Ее страстные стоны всегда сводили Теннисона с ума.

Но сейчас он не мог уступить. Это он сделает позднее, когда наступит последний акт тайного ритуала, который позволял им с детских лет хранить чистоту крови, прояснял сознание Теннисона и помогал ему в трудную минуту. Он взял сестру за плечи и нежно отстранил от себя.

– Да, началось, – подтвердил он. – И мне нужно осмыслить все происшедшее разумом, не замутненным страстью. У нас впереди уйма времени. Я поеду в Хитроу к первому рейсу на Париж – в шесть утра. Так что вспомни пока, пожалуйста, – все ли ты рассказала мне про американца? Ничего не упустила? Ты уверена, что он не провел параллелей между тобой и Нью-Йорком?

– Абсолютно уверена. Женщина, умершая в Нью-Йорке в доме напротив его апартаментов, была заядлой курильщицей. А я не курю и особо подчеркнула это, когда он был здесь. Еще я сказала, что никуда не выезжала в последние несколько недель, и могла доказать это, если бы он стал подозревать меня во лжи. И наконец, не забудь, что я жива, а та женщина мертва.

– Короче говоря, когда он уходил, ему и в голову не могло прийти, что заманившая его в постель замужняя красотка, сбившаяся с пути истинного, и мертвая женщина из Нью-Йорка – одно и то же лицо.

– Конечно, нет. И потом – он не ушел, – засмеялась Гретхен, – он спасся бегством. Был в страшном замешательстве и, по-моему, даже запаниковал, посчитав меня – как мы и планировали – неуравновешенной, взбалмошной особой. Вот как ты стал претендентом на участие в Женеве от фон Тибольтов. – Гретхен перестала смеяться. – Правда, он прихватил с собой фотографию Тони, что совсем не входило в наши планы. Я полагаю, ты хочешь вернуть этот снимок?

– Да, – кивнул Теннисон.

– И что ты будешь говорить Холкрофту?

– Он думает, что Бомонт был агентом ОДЕССЫ; что я обделывал какие-то делишки с Граффом и бежал из Бразилии, спасая свою шкуру. Так он сказал Кесслеру. Но Холкрофт понятия не имеет о том, что произошло в Рио на самом деле, и подозревает меня лишь в убийстве. Только это его и тревожит. – Теннисон улыбнулся. – Я сыграю на его предположениях. Придумаю нечто настолько удивительное и ошеломляющее, что покажусь ему святее самого Иоанна Крестителя. И конечно, не премину поблагодарить его за то, что он убрал этого ужасного Бомонта с нашего пути.