Но помощь таки пришла – в виде фуры с гуманитарной помощью (слово «помощь» тут ключевое). Фура, вы будете смеяться, остановилась. В глухой степи, среди которой стояли четверо в высшей степени подозрительных мужчин. Дама, которая была с ними, делала картину еще более жуткой. Я уехал с семьей отмороженных кооператоров. А наши бандиты остались. Они долго нам махали вслед. Ржавый «жигуль» – это все, что было в их жизни ценного. Как же его бросить…
Гроб уже опустили в могилу, когда я прибыл на место. Успел я, не успел? Как посмотреть…
Еще из той поездки я запомнил, что рублей в украинских магазинах не брали, обменников не было. Выпить было просто не на что. Я страстно уговаривал соседку продать мне четверть самогона по доллару за пол-литру, что по тем временам было страшной щедростью. Соседка слушала меня с подозрением – типа, кому нужны эти странные зеленые бумажки? Но таки сдалась – скорей потому, что помнила меня мальчиком и просто пожалела. Ладно, подумала, не обеднеет она от одной четверти пер вача…
Далекие, наивные времена… Как будто 92-й год был 50 лет назад. А не только что.
Бутылка двенадцатая. 1993
Кох переезжает из Питера в Москву помогать Чубайсу делать приватизацию. Он вспоминает: «Пахали мы тогда круглосуточно, с короткими перерывами на сон, на чае и пирожках». Свинаренко уходит из криминального репортерства в глянцевую журналистику, то есть из отдела преступности «Коммерсанта» – в журнал «Домовой».
В стране происходит скоротечный бунт, как это иногда у нас бывает, в октябре. Кох бегает по Москве под пулями, слушает «музыку революции» и клеймит борцов с приватизацией, которые все время норовят что-нибудь стащить. Свинаренко в горячие октябрьские деньки как ни в чем не бывало сочиняет заметки про красивую буржуазную жизнь и – вместо бдений на московских баррикадах под нашим хмурым дождливым небом – прогуливается по безмятежному солнечному Парижу. А после летит в Нью-Йорк, Сидней, далее везде. И все это – «по делу, срочно».
– Ты знаешь, Алик, вот 92-й год, который мы с тобой за прошлой бутылкой обсуждали, мне задним числом показался каким-то вялым, ненастоящим. Люди как будто еще не опомнились после 91-го, не отваживались поверить, что все это всерьез, что можно делать что хочешь.
– Да…
– Было непонятно – что, чего, как. И вот наконец настал 93-й…
– И мы ворвались в крепость на плечах противника.
– Наконец мы ворвались и сказали: о как! И это все наше! И то тоже наше! Оказывается, здесь все можно сделать!
– Да, да, да!
– Вот это именно стало понятно в 93-м.
– В том числе и Хасбулатов с Руцким в 93-м подумали, что могут все, и решили, что Ельцин им мешает. А по Конституции у нас съезд народных депутатов – это высший орган страны, и все ему подотчетны, они могут президента отрешить. Они подумали: на хрен он, этот всенародный избранник. Мы вдвоем сейчас все быстро смастырим.
– А что за публика собралась в ВС? Казалось бы, у нас огромная страна, с большим населением. Отчего ж не набрать по всей России хотя бы тысячу умных, красивых, порядочных, образованных людей? Тысячу-то можно набрать на 150 миллионов? Почему бы не расставить их на все ключевые посты – этих прекрасных людей? Пусть бы сидели в Верховном Совете и командовали страной! В этом была быпрекрасная, великая логика. Но почему какие-то скучные люди все время у нас избираются? Как ты думаешь?
– Это во всем мире так.
– Да ладно!
– Во всем мире так – ну не уникальны мы! Ну почему вы все время ищете уникальность в каком-то дерьме?
– Да кто его знает…
– У меня были дебаты в «Принципе домино» – давно, несколько лет назад. С Борисом Резником с Дальнего Востока. Он председатель комиссии по борьбе с коррупцией, по-моему. Вот он выступает и говорит: «Россия занимает первое место по коррупции, по объему, значит, взяток». Говорит, говорит… Потом очередь дошла до меня. Я сказал: «Знаете, я много бываю за границей, особенно в Америке, и в Европе тоже бываю, читаю газеты. А там – то уголовное дело на Коля, то уголовное дело на Ширака, уж про Берлускони, наверно, и говорить не надо. И так далее. А уж скандалы корпоративные в Соединенных Штатах зае… али всех. Их государственные структуры десять лет сквозь пальцы на это смотрели. А ведь наверняка же там можно было затребовать проспект эмиссии, финансовые отчеты. Комиссия Соединенных Штатов по ценным бумагам, которой нас все время пугают, про которую говорят, что через нее муха не пролетит… Так десять лет мухи летали, вот такие вот, блядь, величиной с орла, – и все по х… Миллиарды долларов туда-сюда! Люди банкротились, дома закладывали – все по х… Сотни людей, тысячи, миллионы потеряли деньги. А в Китае какая коррупция! Они там пачками расстреливают! Там тридцать миллиардов транша международного валютного фонда на поддержку сельского хозяйства – пропало. Миллиардов долларов! Тридцать! У нас такие деньги не пропадают. А в Китае – пропали, и они даже найти не могут, куда деньги подевались. А у всех чиновников, которые заведовали этим траншем, спутниковые антенны дома, машины „Мерседес“… Все как надо».
– И где же транш?
– А транша нету, не дошел он до простого крестьянина.
– Да что им 30 миллиардов – это ж по 15 долларов на брата всего-то. Не деньги.
– Ну вот, мысль моя в том, что мы не первое место по коррупции занимаем. Ай как Резник обиделся! Нет, говорит, первое… Опять этот Кох говорит, что Россия не самое первое место занимает.
– Значит, не удастся нам собрать лучших людей, чтобы они командовали страной?
– Нет.
– Ею будут командовать кто ни попадя.
– Да. Мы ж с тобой обсуждали принцип кибернетики. Нравится не тот, кто умный, а тот, кто такой же, как большинство.
– Вот я не знаю кибернетики, но я понимал, что Борис Николаич такой же, как мы.
– А он еще и старался сильней быть таким. В трамвае ездил.
– Только перед выборами.
– Да, потом, когда не надо стало, перестал ездить. Вот он последние десять лет не ездил на трамвае.
– Точно. Что у нас было важного в году? В январе был договор с Соединенными Штатами об ОСВ.
– Слушай, отстань со своим ОСВ. Вот я тебе могу сказать – у меня 93-й год состоит из трех вещей. Нет, четырех. Четыре вещи для меня важные были в 93-м. Первое – я съездил в Соединенные Штаты Америки.
– И я съездил.
– Я – первый раз.
– И я первый раз! Более того. В 93-м я и в Париж съездил в первый раз.
– Нет, со мной это случилось существенно позже. А вот в Соединенные Штаты Америки я съездил, причем надолго – на целый месяц. Я посетил Вашингтон, Нью-Йорк, Чикаго, Сиэтл, Миннеаполис, Сент-Пол.
– А что это была за поездка такая?
– Это USID делал такую программу по изучению американского рынка ценных бумаг. Секьюрити-маркет.
– Что это такое – USID?
– USID – это американское агентство по международному развитию. Я был очень доволен поездкой – я тогда очень много узнал. Мы были на Нью-Йоркской фондовой бирже… Ну, это отдельная песня – про Америку. Напишу как-нибудь про это комментарий.
– Я был неделю всего. Я ездил в командировку – писать репортаж с Хеллоуина. От журнала «Домовой». Я туда был сдернут с отдела преступности, брошен на отстающий участок. Уже первый номер журнала делался, а я еще лихорадочно сдавал заметки и дела по отделу преступности…
– Потом второе событие, очень важное. Про него сейчас все забыли, но оно на самом деле послужило основой для последующих событий не только этого года, но и вообще всей нашей жизни. Так называемый референдум «да, да, нет, да».
– Так, так! Помню. У меня есть любительская видеопленка: мы на кухне выпиваем, дети бегают – и я пьяный сижу. И вдруг по телевизору объявляют про референдум, Ельцин, «да, да, нет, да», доверяете ли вы президенту… И на видео – моя реплика. Я, пьяный, просто так ляпнул: «Президент у нас м…, но мы ему доверяем». Вот такую я фразу произнес тогда историческую.
