– По вероисповеданию – а что, тоже зрелый подход! Никто не смотрит, узкоглазый ты или черножопый. Дал клятву верности стране – и вперед. А если кто в Америке держится за свое происхождение и именно его ставит на первое место – нет вопросов! Пожалуйте в резервацию и ходите там в перьях и пляшите в них перед туристами, за деньги причем…

– Вам даже разрешат казино открыть!

– Да! И сидите там. А если вы кого-то попрекнете национальностью, то вам так вломят, что мало не покажется. Так вот американцы сперва определили, что такое национальность, и только после – что такое национальная безопасность. Одно дело – родоплеменная безопасность (это у нас родоплеменной строй и феодализм), и совсем другое – национальная. Один русский, другой татарин, хотя у нас паспорта одинаковые…

– Так кто определяет, что опасно, что безопасно?

– Как кто? Ну вот кто определил, что надо разбомбить Югославию и Ирак?

– Клинтон и Буш.

– Ну вот, стало быть, они и определяют.

– Ага, президент.

– Ну. Президент. И у нас вон президент одного выгнал, другого посадил…

– А это соответствует национальной безопасности, что посадил и выгнал?

– Ты понимаешь, мы начинаем обсуждать национальную безопасность, при том что у нас в стране феодализм и не определено, что такое национальность. Мы скатываемся на уровень Жирика и Рогозина.

– А я хочу узнать, что такое национальная безопасность.

– Это никак невозможно узнать. Когда у нас 48 % населения не любит евреев и 80 % – черных. (Это данные опросов общественного мнения.) То есть у нас национальность понимается как принадлежность к какому-то роду-племени. Ты, типа, какого рода-племени? Это не фигура речи, не оговорка и не отговорка. Это четкая формулировка. И человек отвечает: «Я такой-то, сын такого-то…» Типа, ибн Хоттаб. Отчество – это ж надо! Это откровенная ссылка на свою племенную принадлежность… Вот наш уровень. А с национальностью нам еще рано решать вопрос…

Вот ты, Алик, меня попрекаешь, что я шпаргалки приношу на беседы, что, типа, это лишнее, мол, раз мы чего не вспомним, то, значит, оно несущественно. А ну вот давай вспомни без моей шпаргалки, что было в 94-м общественно значимого!

– В 94-м? Кончилась чековая приватизация, как я уже говорил. И Чубайс перестал командовать приватизацией и стал вице-премьером по экономике. А также началась первая чеченская война. Больше ничего важного не было.

– А теперь я, если не возражаешь, зачту тебе некоторые пункты своей шпаргалки. Первый выход НТВ на четвертом канале. Умер Евгений Леонов. Госдума приняла постановление об амнистии участникам бунтов в августе 91-го и октябре 93-го. Ну как?

– Неплохо. Амнистия – важное событие!

– Договор об общественном согласии и освобождение по амнистии членов ГКЧП. И принятие в Кремле Договора об общественном согласии, смешно – почему-то на два года. До выборов, что ли?

– ГКЧП… А Варенников отказался от амнистии. И доказал в суде свою невиновность, между прочим. Был оправдан. Соответственно и все другие члены ГКЧП не нуждались в амнистии…

– Но – обосрались!

– Обосрались? Или надоело на допросы ходить? Кто в тюрьме, кто под подпиской. Обыски, очные ставки, слежка, нервотрепка. На фига? Берешь спокойненько амнистию – и дело в шляпе. Я их очень хорошо понимаю. Сам знаешь.

– Ну что тут сказать? Ты, видимо, не готов был отдать жизнь, а Варенников за Родину – готов был. А ведь он, кстати, и сейчас жив-здоров!

– При чем тут Родина? Это на войне он за Родину воевал, а не в суде. Да, кстати! Он член блока «Родина», депутат Госдумы. Теперь они все пересрались, и, похоже, Варенников уже жизнь отдавать будет за «Родину» в кавычках, то есть за Глазьева против Рогозина. Два молодых ловкача запутали старика окончательно…

– Все равно. В суде он честь свою отстаивал! Вот так поступают офицеры! Да!

– Возьми интервью у него!

– А что? Хорошая идея.

– Он же был знаменосец Победы! Он флаг нес в сорок пятом по Красной площади, когда гитлеровские знамена кидали к Мавзолею.

– Надо, да, надо… Следующий пункт нашей программы: венчание в Иерусалиме Пугачевой и Киркорова.

– Издевательство.

– Хорошо. И еще: возвращение в Россию… кого? Через двадцать лет после отъезда? Угадай!

– Ну кого?

– Солженицына А. И.

– Неплохо, неплохо…

– А скандал с «МММ»?

– Что, уже начался?

– А то!.. Еще: умер Рождественский Роберт. Ну, допустим… И вот еще: окончание вывода войск из Латвии, Германии и Польши. И введение их, как будто тех же самых войск, в Чечню – это символично! Должна же армия решать какие-то масштабные задачи. Нечего делать – откопайте траншею и потом закопайте. Или траву покрасьте.

– «Прощай, Германия, прощай, / Мы вместе едем в родный край…» Марш был. Я ж рядом с Белорусским вокзалом жил, они оттуда шли и пели… 9 Мая, как сейчас помню.

– Выступление Ельцина в ООН с призывом о защите прав русскоязычного населения на постсоветском пространстве.

– Не нашло отклика.

– А! Падение курса рубля на торгах ММВБ до пяти тысяч – чтоб не соврать, с 3 тысяч 81 рубля за доллар. Черный вторник номер один. И того же 17 октября – убийство Холодова Дмитрия из «МК».

– А ты его знал?

– Нет. Но как сейчас помню – лечу я из Парижа и, поскольку на Аэрофлоте, жадно набираю русских газет. И на первой полосе «МК», на черном жутком траурном фоне, Холодов наряду с падением рубля. Мне и так невесело, из теплой страны в октябре лететь в московскую слякоть да в разруху – Москва тогда была далеко не та, что сегодня…

– …сегодня Москва такая, что в нее не западло и полететь.

– Ну. И думаю – и слякоть, и серое небо, похожее на половую тряпку, и сразу хамить начнут, прям на границе, таможенники с погранцами… И так тошно – а тут еще и новости: и убивают кого захотят, и экономика рушится, не поднявшись. Тьфу.

Я в тот год продолжал работать в журнале «Домовой». Делал приблизительно то же, что и сейчас: брал интервью у великих и сочинял путевые заметки. Ну разве только книжек не писал и не был издателем.

Первым моим крупным собеседником в 94-м был Артем Тарасов. Он той зимой инкогнито приехал в Москву, мы с ним встречались на каких-то конспиративных квартирах – у него же были раньше проблемы с прокуратурой. Все-таки до чего продвинутый человек! Он многое испытал и понял раньше других. Вот мы с тобой, Алик, были в 94-м еще детьми, а Артем уже успел стать миллионером, заплатить со своих доходов не только налоги, но и партвзносы, пережить депутатство, уголовное дело, эмигрантскую жизнь не где-нибудь, а, ты будешь смеяться, в Лондоне! Проторил дорожку… Уехал он аж в феврале 91-го – за полгода до того, как мы испытали демократические восторги на путче… А он к тому времени уже был политэмигрантом! Чудеса. Так тогда он мне рассказал, кто его выдвигал по новой в депутаты: «Это ребята из фирмы „Милан“ (инвестиционная деятельность) – там руководит Александр Яновский. Это и ассоциация „Нефтегаз“ – структура, которой я помог выйти на внешний рынок (президент Рафиков, коммерческий директор Садеков)». Тарасов объяснил, зачем снова идет в думу: «Создавать законодательство, которое охраняло бы права человека. Чтобы он чувствовал себя защищенным. Это самое главное. Потому что, если человек не чувствует себя защищенным, ему плевать, сколько он пожрал, как он одет… Я хочу сказать о том, что считаю главным. Вся наша жизнь до того августа 91-го – цепь нарушений закона. Но и дальше идет беззаконие: путч, разгон Советского Союза, снятие Горбачева – законно избранного президента. Все, что делает Гайдар, – беззаконие, и последний разгон парламента – тоже. Нельзя человеку жить там, где он беззащитен. Возникает мысль: надо защититься от этого. Кто-то начинает платить чиновникам и покупает полмилиции. Другой просто берет чемодан и уезжает. Ну какая еще реакция может быть на то, что завтра вам оторвут голову и никто за это не понесет ответственности? То, что я тогда уехал, – это совершенно нормальная самозащита». Уехал он потому, что «у компетентных товарищей были претензии к „Истоку“ по программе „Урожай“. Но вся история разворачивалась уже после того, как я ушел из „Истока“, – в марте 91-го. Но мне, конечно, потрепали нервы… Меня по-прежнему обвиняют в незаконном вывозе из страны тридцати миллионов долларов (цифра Руцкого). Ко мне в Лондон приезжал бандит, человек, видно, с большими связями, – очень многое знал об „Истоке“, до подробностей, обо мне, о данных следствия. Хочешь, говорит, завтра министр выступит по ТВ, по радио, хочешь – Генеральный прокурор, и скажут, что ты честный человек.