Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«…Что касается моей кандидатуры, то до меня дошел рассказ, что якобы директор ФИАНа академик С.И. Вавилов сказал:

– У Сахарова очень плохо с жильем. Надо его включить в группу, тогда мы сможем ему помочь…»

Ну вот нормальный человек будет это рассказывать? Что его по блату включили в привилегированную группу для того, чтобы помочь решить жилищный вопрос? Нормальный – нет. А Сахаров – да.

Берия, зная о его таланте и его работах, лично просил включиться в оборонные исследования. Берия. Лично. Сам. Просил (!). Вам это понятно? Вам понятно, а ему говорить об этом – нескромно. Лучше я себя унижу и расскажу, что по блату. Как вам этот исусик? Вот уж воистину «царство мое не от мира сего».

Я, когда учился в Питере, часто сталкивался в среде старой профессуры с подобным поведением. Мой научный руководитель был схожего склада. В любом помещении старался затеряться, исчезнуть, не попадаться никому на глаза. Уступал место даже студентам. Кланялся всем, как китайский болванчик. Скромный был – не передать. Я только через год работы с ним узнал, что он на равных с Канторовичем (лауреат Нобелевской премии). Это целая этика, теперь уже утерянная. Ее очень коротко и образно определил покойный академик Панченко, наш питерский гуру: жить надо незаметно.

Прикосновение второе

Во-вторых, масштаб духовного перерождения Сахарова. Вот не дал Бог таланта описать это. Так сошлюсь на великих.

«…Создатель самого страшного оружия XX века, трижды Герой Социалистического Труда, как бывают генеральные секретари компартий, и заседающий с ними же, допущенный в тот узкий круг, где не существует „нельзя“ ни для какой потребности, – этот человек, как князь Нехлюдов у Толстого, в какое-то утро почувствовал, что все изобилие, в котором его топят, есть прах, а ищет душа правды, и нелегко найти оправдание делу, которое он совершает.

…Уже тут мы узнаем ведущую черту этого человека: прозрачную доверчивость от собственной чистоты… Как ребенок не понимает надписи «эпидемическая зона», так беззащитно побрел Сахаров от сытой, мордатой, счастливой касты – к униженным и оскорбленным. И кто еще мог это, кроме ребенка? – напоследок положил у покидаемого порога «лишние деньги», заплаченные ему государством «ни за что», – 150 тысяч хрущевскими новыми деньгами, 1,5 миллиона сталинскими…» (А.И. Солженицын. Бодался теленок с дубом. Третье дополнение. Декабрь 1973 года).

Масштаб нравственного прыжка поражает, особенно на фоне четкого понимания нашей собственной неспособности на что-нибудь подобное.

Вот откуда это взялось? Вот жил человек. Сухой технарь. Сытый, успешный. Почет, уважение…

А потом вдруг раз: «Не могу молчать!» И правду-матку. Прямо им в рыло. И плевать, что будет. Нате выкусите. И сдачи не надо, и пальто не надо!

Прикосновение третье

В-третьих, он удивлял невероятной стойкостью. Совершенно беззащитный. Физически слабый. Не приспособленный к тяжелому быту. Весь какой-то задерганный, картавый, заикающийся. Но – абсолютно стойкий. Никакие уговоры и угрозы не действовали. Ничего.

Видимо, его мозг ученого воспринимал политический компромисс с Совком как интеллектуальное фиаско. Как научное малодушие. Действительно, если решение найдено, то есть Совок – дерьмо, то зачем же делать вид, что это не так? Разве не вы, Лаврентий Павлович, учили нас, что если мы видим, как некое научное направление идет в тупик, то тут же нужно докладывать по инстанции, с тем чтобы не тратить народные деньги? Так тут же ровно тот случай!

Да… Милые старые профессора… Абсолютно компромиссные в быту, незаметные и компанейские, они были фанатично непреклонны, когда вопрос касался дела. А дело было поиск истины. Это было их понимание науки. С ними ни о чем нельзя было договориться на основе компромисса. Только полностью и с аргументами в руках – доказать. Если доказал – они твои. И за тобой пойдут хоть куда. Мой – даже стилистику правил в тексте моей диссертации. Говорил, что если он руководитель, то текст должен интересно читаться, иначе он подписи не поставит.

Вот и Сахаров такой. Однажды поняв, что социализм – это не будущее человечества, а его беда, тысячу раз перепроверив эту свою гипотезу, он пришел к выводу о ее истинности. Все, дальше было проще его убить, чем заставить думать иначе. По себе знаю: с такого рода людьми не договоришься, их не запугаешь. А эти кагэбэшники всех по себе мерили, вот и полезли к нему со своей клизмой.

Вместо вывода

Сахаров умер вовремя. Если бы он жил сейчас, его бы затравили еще сильнее, чем раньше. Он был бы некоей нравственной инверсией нынешнему духовному мейнстриму.

Старик был скромный, нравственно мощный и по-спартански стойкий. Как это контрастирует с героем нашего времени: фанфароном, конформистом и лизоблюдом.

А так чтобы в общественных науках он что-нибудь новое сказал, так нет, не было этого. Наверное, в физике он был сильнее.

– Алик! А что-то мы все о возвышенном? Где проза жизни? Почему у нас про деньги так мало?

– Про деньги я тебе в следующем томе все подробно объясню. Я тебе, может, даже расскажу, как заработал свой первый миллион. И как потратил. Как раз под водку разговор.

2. 1987-1991

Бутылка шестая. 1987

Перестройка все еще волновала публику. Коха все еще влекла научная карьера. Свинаренко нагонял тоску репортажами с посевной. Матиас Руст закладывал традицию иностранных гастролей на Красной площади.

За этой бутылкой решено поменять Калининград на Крым и найден способ победить преступность. Разгадана также загадка: отчего Россию поделили именно на семь федеральных округов? Выяснено, кроме того, в чем смысл русского мата.

– Давай, Алик, рассказывай, как у тебя жизнь шла в 87-м.

– Мне тогда было 26 лет. Я к тому времени уже защитился… И вовсю работал в закрытом НИИ.

– В Красноярске? Ты ведь туда должен был поехать после аспирантуры.

– Мы там экономикой занимались и никаких секретных вещей не знали. Занимались абсолютно конкретными делами. Вот есть лист стали, и надо из него сделать корабль. Надо корыто сварить. Как разложить выкройки на листе, чтоб отходов было меньше?

– А если б вы не экономили, то меньше сделали подлодок и сейчас меньше было чего распиливать. Сэкономили б на распилке ржавых лодок.

– Нет, лодок было бы столько же, просто стали на них ушло бы больше. Это сейчас оборона по остаточному принципу финансируется, а тогда иначе было…

– Подожди, подожди… Что ж получается? Оборона, говоришь, по остаточному… Культура, и пенсионеры, и образование, и все прочее – тоже по остаточному. А что ж не по остаточному? Есть такое?

– А ты пойди посмотри, по какому принципу Управление делами президента финансируется. По остаточному? Или еще по какому? А также на госаппарат посмотри и на Госдуму. Ты что! Сейчас так: социальную сферу на места передали – пусть этим местное самоуправление занимается. И здравоохранение тоже. А культуру – на хозрасчет. Глупо ее финансировать: тогда начнут обвинять, что власть пропагандой занимается… В итоге у нас остается, собственно, только одна реальная статья расходов в бюджете: финансирование нас самих. И поэтому мы честно признаемся, что вот мы сами себя и финансируем. Вот такая логика у теперешней власти.

Комментарий Свинаренко

Ну, видно, такова человеческая природа! Надо это принять и как-то с этим жить, как живут инвалиды, смирившиеся со своим увечьем. Конечно, приятней думать, что мы все такие чудесные и бескорыстные и за идею готовы сражаться и заботиться о чужом как о своем. Но это не так. Переделать человека, как показывают практика и история, не удается. Большевики вот пытались внедрить бескорыстность. Учили, воспитывали людей, старались, спрашивали с них со всей строгостью – сколько они плохих учеников пустили в расход! А толку не было все равно. Человек и так-то жулик и лавочник, а если его разозлить, попытаться что-то отнять, то он не просто красть будет, а и вовсе зарежет. Мне кажется, на комиссаров сильное впечатление производили вспоротые животы продотрядовцев, набитые пшеницей, – это был ответ двоечников на ненавистную науку. Так что вот это самофинансирование, видимо, неизбежно, просто его надо обставлять какими-то приличиями. Закрытые распределители ведь скрывались в Москве под видом ведомственных столовых. А калужский распределитель был вообще за городом, все-таки в стороне от пешеходных маршрутов – причем, забавно, он стоял на дороге, которая вела к Киевской трассе, по ней в Москву ездили, как будто намек – рыба с головы гниет, с Москвы.

48
{"b":"114877","o":1}