– Насвисти что-нибудь из Прокофьева.

– Не, ну я не помню. Из «Ромео и Джульетты» можно насвистеть. Из «Александра Невского». «Петя и волк».

– «Петя» не считается.

– Не, ну не считается так не считается. Я ж не претендую. Хотя считается, что это мирового уровня вещи до сих пор. Шостакович. (Кох пытается напеть Ленинградскую симфонию.) Ну Рахманинова, веришь, что я могу насвистеть? (Свистит.)

– А! Ну да! Ты же ходил у нас в музыкальную школу!

– Но вернемся к представителю русского народа. Так вот, наверное, я бы с ним посидел так, погоревал, бутылочку бы выпил. Мы бы посокрушались, пообсуждали бы, наверно, что все не так беспросветно, шансы есть. Но если я перед этим в течение многих лет подряд слышу исключительно заливистые разговоры, особенно от Минкина, какой зае…ательский народ! Ну просто лучший в мире! Нету, блин, ни одного пятнышка, все прекрасно! Величайшая культура, огромное трудолюбие! Мудрость вековечная – ну просто тушите свет! И только плохие паразиты, правители подлые мешают еще ярче блистать светлому образу народа… Блядь, ну как с этим не пополемизировать? Ну сами себя сажали, ну сами себя расстреливали. Ну вот понимаешь? Вот если ты в дискуссию входишь, то ведь все зависит от контекста дискуссии, согласен?

– Я однажды вел престранную дискуссию с неграми… Это было очень смешно. Как-то в Нью-Йорке на Таймс-сквер я увидел кучу негров, которые собрали вокруг себя толпу и что-то орали в мегафоны. Я подошел послушать. Смысл выступления был такой. Настоящие евреи – это негры, а вот те, которые сейчас считаются евреями, они просто примазались. И как самозванцы должны отдать настоящим евреям, то есть неграм, все бабки и освободить всю занятую недвижимость. По негритянской версии, сам Христос был негр, и все апостолы тоже негры или, на худой конец, мулаты. В доказательство чего они мне предъявили, ты будешь смеяться, альбом ленинградского издательства «Аврора» с репродукциями древних икон, на которых все персонажи – темно-коричневые. И еще они мне говорят: «А ты думаешь, что ты, блядь, белый?» Я говорю – ну, в принципе да. Тогда они берут лист белой бумаги, прислоняют мне к руке и говорят: «Старик, вот это – белый цвет, а у тебя рука-то, в общем, далеко не белая. Ты фактически тоже цветной». Эта концепция, которую я услышал от негров, – она меня восхитила. Такое гнать! Молодцы просто…

– Я считаю, что у великого русского народа что-то похожее происходит…

– Ну, русские хотя бы не говорят, что Христос – из москалей.

– Да. Но у русских есть другое. В массовом сознании русские победили татар. А на самом деле они ассимилировались друг в друга. Вот огромное количество таких мифов. «Мы выиграли Бородинскую битву». С какого, извиняюсь, вы решили, что выиграли ее?

– А кто, по-твоему, выиграл Бородинскую битву?

– Французы.

– Гм… Ведь недаром Москва, спаленная пожаром…

– Это когда они выиграли, то потом ее и взяли. А потом, когда проиграли, тогда и Москву сдали.

– По версии младшего Гумилева, татары были просто военные наемники на службе русских князей.

– Это позже. А не в момент завоевания. В свою очередь, русские князья были марионетками у татарского хана. И ходили покупать ярлык на правление, если ты помнишь. И в феодальной лестнице участвовали, когда хан по ним взбирался на трон. Это же тоже было. Или Гумилев это тоже отрицал?

– Не помню. Надо поднять материалы.

– Я думаю, что не отрицал. И Александр Невский, кстати, умер по дороге в Орду. Ехал на поклон к великому хану.

– Вот почему это интервью было встречено в штыки… Я сам помню, как оно мне не понравилось – ни хера себе, оборзел. В отличие от Лермонтова, которого ты цитировал, – «немытая Россия»…

– Не я. Это Минкин.

– Вы с Минкиным, короче. Лермонтов воевал против чеченцев в рамках антитеррористической операции. Находясь на передовой, он во первых строках сказал: «Люблю Россию я, но странною любовью…» Критике подвергал, но первое слово было – «люблю». Заметь!

– Да.

– А тебе кто мешал в Чечне воевать? Ты бы тоже мог как поручик Лермонтов…

– В 98-м году не было войны в Чечне.

– Там было перемирие как раз?

– Да.

– Ну, я тебя не отправляю на войну, я так просто тебе объясняю ситуацию, как это выглядело в глазах русских. К тому же ты находился под следствием, если я не ошибаюсь?

– Да.

– Под следствием! То есть картина была такая: наворовал на родине и сбежал в Штаты, скрылся там от правосудия, и, уже как иностранец, как эмигрант, ты обратился к русским: а вот вы-то и пидарасы. О как! И еще, если помнишь, в изложении Минкина ты там еще отвратительно хихикал. Помнишь?

– Да. Ха-ха!

– Отвратительно хихикал и, похоже, вообще был пьяный. Такая складывалась картина.

– А ты что, слушал это?

– Нет, я читал. Где хихиканье отвратительное и тон такой, что человек вмазал и потерял стыд. Там не было академичности типа: «Вместе с тем хотелось бы также отметить…» Заметь, какая после твоего интервью была работа проведена по развитию русского национального самосознания и свободы слова и печати. Заметь! Теперь все то же самое хавается без вопросов.

– Да. Потом люди будут диссертации защищать о роли моего интервью в развитии русского менталитета. А ведь действительно, сейчас это общее место – то, что я говорил тогда. Кстати! Со мной в конце 98-го года случилось еще одно интересное событие. Тоже связанное с Нью-Йорком.

В дополнение к моему турецкому приключению образца 1996 года[21] у меня еще имеется опыт «взаимодействия» и с американскими силовиками. Этот случай под стать случаю с Пал Палычем Бородиным, но, к счастью, не с такими печальными последствиями, как у него. Опыт забавный, и я спешу поделиться с моими читателями. В конце концов, что такое книга? Это способ рассказать другим людям о некотором интересном событии, которое случилось с автором и которое, по его мнению, редко с кем случается. И, соответственно, о том, какие выводы он сделал из этого события. Как говорится, «его пример – другим наука».

В самом конце 98-го года я поехал в Штаты, чтобы там отпраздновать Новый год. Меня давно звали друзья, и мне показалось, что это прикольно – встретить Новый год на пересечении Седьмой авеню с Бродвеем. Там в 12 ночи опускается откуда-то с небес большой сверкающий шар, и все высыпают на улицу, считают секунды, потом акт братания и по кабакам – отмечать. Жена у меня уехала в Нью-Йорк на неделю раньше, а я вылетел где-то под самое католическое Рождество.

Полет в Нью-Йорк является довольно утомительным мероприятием. Вылетаешь ты из Москвы в первой половине дня, летишь часов десять, из которых восемь съедается разницей во времени (так называемый «jet lag»), и прилетаешь в Нью-Йорк по местному времени лишь на два часа позже, чем ты вылетел из Москвы. Потом еще нужно проходить паспортный контроль, ждать багаж, потом ехать до Манхэттена минут сорок на такси. Короче, до места дислокации ты добираешься часам к семи вечера, когда в Москве уже три часа ночи.

Спать ложиться в это время глупо, поскольку проснешься очень рано, и, для того чтобы вписаться в местное время, тебе нужно терпеть часов хотя бы до десяти-одиннадцати. Все эти три часа тебя колбасит не по-детски, но делать нечего, приходится терпеть. Ты ходишь как сомнамбула по Нью-Йорку, глаза таращишь. В этом состоянии лучше всего пойти в «Русский самовар» к Роме Каплану и тяпнуть рюмку-другую водки на хрене, съесть холодец, послушать музыку и поболтать с Ромой обо всех московско-нью-йоркских знакомых, о международном положении, о литературе и о том, какие все пидарасы.

Однако народная смекалка изобрела хитрый способ облегчить страдания «jet lag». Способ прост – нужно еще в самолете крепко выпить в самом начале, а в день полета встать рано утром, часиков в шесть. Таким макаром, после плотного аэрофлотовского обеда с водочкой (упаси Бог лететь «Дельтой»: сиденья там неудобные, стюардессы старые и глупые, жратва – отвратительная) ты аккуратненько засыпаешь часа на три-четыре и к прилету в Нью-Йорк просыпаешься огурчиком, готовым выдержать необходимые часы до местных одиннадцати.