И потом, если мы рассуждаем таким образом по поводу индустриальных активов, то давайте посмотрим, как чиновники приватизировали свои дачи на Рублевке. Все сплошь – без аукционов и по остаточной стоимости, которая тогда была смехотворная. Там тоже надо доплачивать? Сейчас там каждая сотка 50–70 тысяч долларов стоит. И в росте цен на этот актив уж точно никаких менеджерских усилий наших доблестных чиновников нет…»

Впрочем, абсолютно бессмысленно что-то доказывать. Я не знаю ни одной страны, в которой результатами приватизации люди оказались довольны. Ни одной. Но из этого не следует, что приватизация не нужна. Однако я уже повторяюсь…

– Да… «Вот уже и радио изобрели – а счастья все нет», как по другому поводу мудро заметили Ильф с Петровым.

– Да. Мы с тобой обсуждали, кстати говоря, в предыдущей главе, в чем разница между государственным автомобильным заводом и частным.

– Обсуждали… А счастья-то нет.

– Так мы ж не для счастья, мы для сытого желудка…

В конце года я съездил в Китай. Это для меня очень важная поездка: всегда было интересно, чем они берут, эти наши соседи, и как они себя ведут в условиях естественного проживания. Впечатления я там получил серьезные, нешуточные… Дам тут вам цитат.

«…не весь элитный остров Хайнань охвачен цивилизацией. Он еще не сплошь застроен дорогими отелями! Взять, к примеру, город Санья. Он довольно бедный, скупой, темный, не слишком чистый. Там можно вдоволь насмотреться на бедные сумрачные лавки, на ржавые велосипеды, которыми запружены улицы, на спящих прямо на тротуаре бедняков. Небогатый городок… Но – городок! А ведь еще лет пять назад тут была рыбацкая деревушка… Такая ж, как лет сто назад – на месте Гонконга. А теперь Санья – это какой-никакой город, который со всех сторон окружают приличные отели. Эти простые картинки очень наглядно иллюстрируют китайскую статистику, согласно которой валовой национальный доход страны растет на 10 % в год. И это не дутые лживые цифры роста, как у некоторых. В общем, как посмотришь, сколько ж эти ребята вкалывают… Как они прямо на улице шьют какие-то бедные курточки – точно такими у нас завалены оптовые рынки… Вы, кстати, никогда не задумывались о том, почему это они шлют нам товар, а не мы им? Или даже мягче можно поставить вопрос: почему мы сами не можем на себя нашить простенькой одежды? И скупаем у них за американские доллары?

И вот мы везем им свои доллары, а они их не транжирят на «шестисотые» «мерседесы» и французские рестораны – но поднимают промышленность и строят один за другим свои новые города. А где городов пока нет, там будущие горожане по колено в воде на коровах пашут рисовые поля…

…Китайцы в 50-е годы подумывали о том, чтоб бросить свои утомительные иероглифы и начать писать буквами, как все. Но сперва решили посчитать, во что станет переход. Оказалось – в 100 миллиардов долларов, еще тех, давнишних. Ну и бросили затею.

…Шеньжень – новый богатый город, не хуже Гонконга. Его китайцы построили в ожидании присоединения Гонконга к КНР. Видите, это такой народ, что там даже коммунисты что-то соображают. Вместо того чтоб устроить в Гонконге обком партии с колхозами и перевоспитать капиталистов при помощи новых хунвейбинов, они начали сами учиться капитализму и строить его на народные деньги. Куда тут нам!..

«…То есть если б наши коммунисты раздавили демократов танками в 91-м, как это сделали китайцы в 89-м на знаменитой площади Тяньаньмынь, то у нас что, тоже б был десятипроцентный рост экономики?» – спросит проницательный читатель.

Не думаю. Я не политолог и не этнопсихолог, но мне кажется, у китайцев шире диапазон восприятия действительности. У них натура широкая. Они и императора после революции терпели, не расстреляли его, как некоторые. И ошметки студентов, раздавленных танками, хладнокровно счистили с гусениц и пошли работать. А мы б такого не смогли стерпеть. Не то что взбунтовались бы, нет – просто наша национальная депрессия стала б глубже и беспросветней.

…Из машин по улицам ездят в основном «фольксвагены джетта» местной – шанхайской – сборки. Их в Германии давно уж сняли с производства, а тут долго-долго еще будет «джетта» считаться шикарной машиной. А мы вот «БМВ» и «шевроле блейзер» кинулись сдуру собирать. И то сказать – мы ж богатая страна, минимальная зарплата двести долларов в месяц…

Да… Огромен китайский мир. И исламский тоже обширен и силен. Могуч и европейский. Американский – вон какой. А что ж нам осталось, остается? Наш, русский мир – мал, холоден, весьма небогат, он окраинный, необжитой и одинокий. Забавно, что нам в наших пыльных полупустых городках буддизм кажется экзотической религией, хоть в буддийских странах живет миллиарда два. Скорей это мы экзотика, а не они. Русская вселенная – этакая экзотическая национальная деревня.

В 99-м было еще одно важное – для меня – событие, про которое я почему-то забыл упомянуть в беседе. Я ж летом, в июне, получил премию! От Сороса и Академии российской прессы. Деньги были Сороса, а академия, составленная из главных редакторов крупных изданий, указывала пальцем, кому дать 2 тысячи долларов. Досталось и мне, в номинации «Репортер года». Собрались мы, значит, в «Московских новостях», которые тогда еще не на выселках были, в офисном центре «ЮКОСа» на так называемом Загородном шоссе, – но в центре, на Пушкинской. Были они тогда все еще цитаделью демократии – или уже нет? Стали просто газетой? Держащейся на старых дрожжах, как, допустим, «Известия»? Не могу сейчас сказать. Не помню просто. Что та премия значила для меня? Ну, денежная составляющая – это было немного приятно, не более, принципиальных или хоть сколько-нибудь заметных изменений в мою жизнь она не внесла. Получил я ее в последний день действия чека. А вот то, что приехал Сорос и лично захотел со мной повидаться и я с ним поручкался на вручении, – это меня тронуло. Могучий все-таки старик Сорос. Мыслит масштабно. Сколько денег вгрохал в Россию! И не отбил их. Он слал нам денег! Хотя мог бы их профукать на покупку новых яхт, самолетов и островов. Легко причем. Как это делают разные прочие миллиардеры. Включая родных, русских. Что он хотел этим сказать? Что деньги не самое в жизни главное? Что мы мельче, чем сами о себе думаем? Что вот он дает нам шанс? Пытается нам показать, что капитализм – это не только когда бабло колотят, а кое-что еще, о чем надо еще догадаться (если, конечно, удастся и будет время)? А после Сорос, как известно, ушел из России – и этим уходом тоже нам многое сказал. Деликатный вроде человек, а сказал – много.

Важен ли был для меня статус – лауреата этой премии? Можно ли сказать, что наутро я проснулся знаменитым? Сильно вряд ли. Газетная служба, она вся такая второстепенная, невидная, маловажная. Даже в лучшие времена, даже в самых удачных ситуациях. Это же не телевизор. И опять же: искал ли я славы? И так нельзя сказать. Искал бы, так пробирался бы на то же ТВ, или в театр, или в кино. Или в политику, на худой конец. Ничего этого я не делал! Помню, в начале 90-х, когда много чего начиналось нового, меня начали звать на ТВ. Чтоб я туда ушел с потрохами. Я принялся тогда размышлять. Ход своих рассуждений я довольно отчетливо помню. Мне в ТВ не нравилось, что это работа – для артиста, там надо торговать своим лицом. Это в мои планы никогда не входило. А текст там был вещью просто вспомогательной, побочной. Морда, картинка – это существенно, а что несут в кадре, в смысле гонят, озвучивают – не так уж и важно. Чего ж мне ни с того ни с сего все бросать и в артисты уходить? В новую профессию? Не дело это. И потом, я откуда-то знал тогда, чувствовал тупиковость ТВ. Вот ты вроде начал там делать карьеру, все идет нормально, и тут ты вдруг поругался со своим начальником. И приходится тебе уйти с канала – а на других каналах своя свадьба… А ты привык уже лицом торговать, слава, то-се, наркотическое воздействие эфира, ну по полной программе. Мы это замечательно наблюдаем теперь в жизни на примерах телевизионщиков, у которых возникли проблемы… Урезать самому себе варианты, ходы в жизни? Зачем?