Спасибо!
Хурма в этом году уродилась на славу. Осень в горах была прекрасна.
Портовый город на южной оконечности полуострова. Водитель автобуса – фиолетовый ворот желтого кителя – спустился из дешевого буфета на втором этаже зала ожидания к большому красному автобусу с фиолетовым флажком на радиаторе.
Держа в руках кулек со сладостями, мать девочки поднялась навстречу водителю. Уставившись в его аккуратно зашнурованные ботинки, она сказала:
– Хорошо, что в вашу смену попали. Раз вы ее повезете, значит, моей дочке счастье улыбнется. В общем, что-нибудь хорошее произойдет.
Водитель молча разглядывал девочку.
– Нельзя без конца откладывать. И зима скоро. Нехорошо в холода отсылать ее в такую даль. Все равно ей уезжать, пусть уж, думаю, едет, пока тепло. И я вместе с ней поеду.
Водитель только кивнул и направился армейским шагом к автобусу. Поправил сиденье.
– Садитесь впереди, мамаша. Там не так трясет. Дорога-то длинная.
Мать отправлялась за шесть десятков километров в городок, где была железнодорожная станция. Она собиралась продать дочь в публичный дом.
Хотя на горной дороге нещадно трясло, девочка не отрываясь смотрела в прямую спину водителя. Его желтый китель заменял ей весь мир. Его плечи разрезали горы надвое. Предстояло преодолеть два перевала.
Догнали конный экипаж. Он съехал на обочину.
– Спасибо!
Голос у водителя был чистый и ясный. Он склонил голову в благодарственном поклоне – вылитый дятел.
Догнали телегу с дровами. Она съехала на обочину.
– Спасибо!
Повозка.
– Спасибо!
Коляска рикши.
– Спасибо!
Лошадь.
– Спасибо!
За какие-то десять минут водитель обогнал три десятка экипажей, повозок, телег… И каждый раз он повторял: «Спасибо!» Сколько он ни гнал свой автобус, он не позволил своей спине расслабиться хотя бы на секунду. В его осанке было благородство высоченной ели – простота и природность.
Автобус выехал в начале четвертого. Сейчас водитель уже включил фары. Встречая лошадь, он тушил их.
– Спасибо!
– Спасибо!
– Спасибо!
На всей этой длинной дороге не было водителя, который бы пользовался среди кучеров и лошадей лучшей репутацией.
Автобус спустился с гор на темную привокзальную площадь. Девочку познабливало, ноги плохо слушались ее. Она прижалась к матери.
– Постой здесь, – сказала мать и бросилась к водителю. – Дочка говорит, что вы ей нравитесь. Я прошу вас, я вас просто умоляю. Завтра она окажется в руках мужчин, которых она в своей жизни никогда не видела. И ведь любая девушка из любого города, если бы она проехала на вашем автобусе такой путь, сочла бы…
На рассвете водитель покинул дешевенькую гостиницу и бравым солдатским шагом пересек площадь. За ним семенили мать с дочерью. Большой красный автобус с фиолетовым флажком дожидался пассажиров с первого поезда.
Дочь села в автобус первой. Сжав губы, она поглаживала черную кожу водительского сиденья. Спасаясь от утреннего холода, мать засунула руки в рукава.
«Ну что, возвращаемся обратно… Дочка ревет, мать бранится. Совсем не то, что я думал. Взять-то я ее возьму. Но только до весны. Скоро холода настанут, жалко ее. Но как тепло станет, на этом конец».
Первый поезд оставил на площади трех пассажиров.
Водитель поправил сиденье. Дочь смотрела на теплую прямую спину. Осенний утренний холодок обтекал плечи.
Автобус догнал повозку. Она съехала на обочину.
– Спасибо!
Телега.
– Спасибо!
Лошадь.
– Спасибо!
– Спасибо!
– Спасибо!
Наполнив своими благодарностями всю шестидесятикилометровую горную трассу, водитель вернулся в порт на южной оконечности полуострова.
Хурма в этом году уродилась на славу. Осень в горах была прекрасна.
Воровка
Дует-дует ветерок,
Осень прогоняет.
Так напевала маленькая школьница, возвращаясь по горной дороге домой.
Листья на лаковом дереве уже покраснели. Окна во втором этаже обшарпанной столовой открыты, как летом. Поэтому с дороги были видны спины рабочих, которые сосредоточенно играли во что-то на деньги. На веранде сидел на корточках почтальон – он силился заправить большой палец в рваную калошу. Почтальон ждал, когда женщина, которой он доставил посылку, выйдет обратно.
– На тебе ведь то самое кимоно, что в посылке было?
– То самое.
– А я как раз подумал – отчего это тебе никак осеннюю одежду не пришлют.
– Перестань. Не притворяйся, будто ты все обо мне знаешь.
Женщина была в новом кимоно, которое минуту назад она достала из плотного пакета.
– Это потому, что я читаю все письма, которые тебе приходят. И все письма, которые ты отправляешь.
– А ты думаешь, что в моих письмах написано то, что на самом деле есть? При моих занятиях это ни к чему.
– А вот в моем деле врать ни к чему.
– Ладно, есть мне письмо?
– Нету.
– И без марки письма нету?
– Говорю – нет.
– Что ты на меня так смотришь? Ты на мне столько денег сберег! Будь ты министром, ты бы состряпал закон, что любовные письма марки не требуют. Только ты не министр. И пишешь мне письма такие противные, точно тянучка тухлая. А потом несешь их мне, потому что ты почтальон. Плати-ка штраф. За то, что не клеишь марок. А то у меня мелочи совсем нет.
– Да ты потише, потише.
– Замолчу, когда денег дашь.
– Делать нечего. – Почтальон достал из кармана серебряную монетку и бросил ее на пол. Потом подтянул к себе за ремень кожаную сумку и поднялся.
Игрок, на котором была одна рубашка, скатился вниз по лестнице. Его нос и глаза были такими, какие Бог мог сотворить только в момент полного забытья, когда смертельно устал от своей работы над человеком. Он строго сказал:
– Я слышал, как по полу покатилась монетка. Дай-ка ее мне, сестричка. За тобой должок.
– Не дам. Это мне на конфеты.
Женщина быстро нагнулась и спрятала монету под широким поясом кимоно.
Девочка вприпрыжку гнала перед собой металлический обруч. Он звенел по-осеннему.
Дочь углежога направлялась в долину с корзиной угля за спиной. На плече она несла ветку боярышника. Ягоды были чудесными – красные кораллы среди зеленых листьев. С корзиной и веткой девочка шла в деревню, чтобы отблагодарить доктора.
– Думаешь, одного угля хватит? – спросила она своего занемогшего отца.
– Скажи ему: кроме угля, у нас все равно ничего нет.
– Если бы это был уголь, который выжег ты… А то ведь это сделала я, я стесняюсь. Может, подождем, когда ты выздоровеешь?
– Ну, нарви у кого-нибудь в горах хурмы.
– Хорошо.
Однако прежде чем девочка успела залезть в чужой сад, она вышла к рисовому полю. Огненные ягоды на меже заставили ее забыть про хурму. Она потянулась к ветке. Та послушно склонилась. Потом девочка обеими руками пригнула ветку к земле. Вдруг ветка с треском обломилась, девочка упала на спину. Потом весело заспешила в деревню, бросая ягоды себе в рот. Она набила оскомину, язык стал шершавым. Ей повстречались школьницы, возвращавшиеся домой.
– Дай мне!
– Дай мне!
С молчаливой улыбкой девочка протянула им ветку с ягодами. Школьниц было пять или шесть. Каждая сорвала по красной грозди.
Девочка дошла до деревни. На веранде столовой стояла женщина.
– Какие красивые ягоды! Кому ты их несешь, девочка?
– Доктору.
– А, это вы присылали за ним паланкин. Да ведь твои ягоды краснее моих тянучек! Дай-ка мне одну!
Девочка протянула всю ветку и отдернула руку.
– Можно взять?
– Можно.
– Всю ветку?
– Берите.
Новое шелковое кимоно женщины поразило девочку до глубины души. Она покраснела и заспешила к доктору. Но еще больше была поражена женщина – гроздья были намного больше ее ладони. Она отправила одну ягодку в рот. Ягода была холодной и сочной – совсем как в ее деревне. Только матери, которая прислала кимоно, не было с ней рядом.
