Несколько раз она просыпалась – будто кто-то пытался вырвать ей волосы. Потом она увидела, что ее черная коса обмоталась вокруг шеи возлюбленного. «Похоже, что волосы у меня выросли. Это оттого, что мы спим вместе», – придумала она те нежные слова, которые скажет ему утром. И спокойно заснула.

– Мне спать не нравится. Почему мы должны спать? Мы любим друг друга, зачем нам засыпать? – загадочно сказала она, когда стало понятно, что они уже не расстанутся.

– Здесь уж ничего не поделаешь – есть время для сна, есть время для любви. Даже подумать страшно – любиться без остановки и никогда не спать. В этом есть что-то лукавое.

– Не говори глупостей. В самом начале мы только и делали, что любились, совсем заснуть не могли. А спать – очень эгоистическое занятие.

Она говорила правду. Когда он засыпал, у него делалось какое-то нахмуренное лицо, и он вытаскивал руку из-под ее спины. Да и она тоже: даже когда она обнимала его во сне, при пробуждении обнаруживалось, что мускулы ее руки обмякли.

– Ладно, тогда я обмотаю волосы вокруг твоей руки так, чтобы ты никуда не делся.

Потом она придумала обворачивать длинным рукавом его спального халата свою ладонь и крепко сжимать кулак. Но и из этого ничего не вышло – сон разнимал пальцы.

– Хорошо, поступим по пословице: «женский волос – для мужчины канат».

Заплетя косу, она намотала ее вокруг его шеи. Но утром он только посмеялся над ней:

– Волосы выросли, говоришь? Да они у тебя так свалялись – гребешком не возьмешь!

Время заставило их забыть и об этом. Теперь она спала так крепко, что не ощущала его присутствия. Но если она пробуждалась посреди ночи, обнаруживала, что касается его рукой. А его рука касалась ее. Так сделалось, когда они уже перестали рассуждать о том, как им удобнее спать.

Он проводил женщину до выхода из отеля. Полы коридоров и холла были начищены до зеркального блеска. В них отражались бледные осенние облака. Было так покойно, что ему не захотелось подниматься в свой номер на втором этаже. Из утопленной в стену книжной полки он вытащил наудачу крайнюю справа книгу. За ней обнаружился сверчок, который чуть не спрыгнул на пол. Книга оказалась энциклопедическим словарем. На странице, которая открылась перед ним, была помещена статья «Акикадзэ-но нёбо» – «Подруга осеннего ветра»: «Поэтесса эпохи Эдо, сочинявшая комические стихи. Племянница Даймодзия Фумиро из Ёсивара, жена Каботя Мотонори. Прозвище „Подруга осеннего ветра“ берет свое начало от ее стихотворения: „Осенний ветер сам собою / Срывает печати с седьмой луны, / Швыряет листочек павловнии“. Занималась также сочинением серьезных стихов».

«Ерунда какая-то», – подумал он. Смысл стихотворения был ему непонятен. Когда путешествуешь, всегда узнаешь какую-нибудь ерунду. Он поднялся в номер. Пахло косметикой. В корзинке для мусора возле туалетного столика он увидел скрученные колечком волосы. «Как много. Жаль ее». Он достал волосы из корзинки. Наверное, она сама удивилась, что волос так много. Наверное, она глядела на них и задумалась, намотала на палец. Вот и получилось колечко.

Он вышел на веранду. По прямой белой дороге мчался ее автомобиль. Он закрыл левый глаз, поднеся к правому колечко ее волос. Прищурившись, он стал смотреть сквозь колечко, словно в лорнет, на удалявшийся автомобиль. Он был похож на металлический цветок или на игрушку. Ему стало смешно, словно мальчишке. От волос исходил ее запах. Наверное, она давно не мыла голову. Это был запах невзгод. Уже осень – дотронься до ее волос и вздрогни от их прохлады.

Она приходила к нему всего на полчаса. Ее муж мучился от чахотки, он приехал сюда сменить климат. Он гордился силой своего характера и все время говорил о том, что исцелится одной верой в выздоровление. Но не отпускал от себя жену ни на минуту. Было ясно, что он умрет очень скоро. Поэтому жена должна была съездить в Токио, чтобы сделать кое-какие приготовления: деньги и другие неприятные хлопоты. Она держала у него в номере смену одежды. Приведя себя в порядок, она уехала.

Она всегда носила белую накидку и путешествовала по коридорам отеля с самым печальным видом. В этой первоклассной гостинице, круглый год ломившейся от европейцев, она поражала его своей домашней красотой. Она-то действительно была «женой осеннего ветра». Автомобиль скрылся за мысом.

Взывая своим чистым пятилетним голосом «Мамочка, мамочка!», на лужайку выбежал английский мальчуган. За ним последовала мать, ведшая на поводке двух пекинесов. Наблюдая за сладким и чистым личиком мальчика, он решил, что все эти ангелы на старых европейских картинах взялись не с неба. На увядшем газоне кое-где еще проглядывали остатки зелени. Это заставило его подумать о чистоте монастыря, оставленного монахами. Собаки и ребенок скрылись в сосновой роще. Над верхушками деревьев должна была бы находиться синяя ленточка моря, но теперь ее видно не было: два года прошло с тех пор, как он не был здесь, и сосны подросли. Со стороны этого невидимого моря с пугающей быстротой надвигались тучи.

Он хотел было уже вернуться в комнату, но тут послышалась танцевальная музыка. Настало время чая, но ни один из постояльцев не покинул свой номер. В холле уже зажгли электричество. Через окно он увидел одну-единственную вальсирующую пару. Управляющий гостиницей и старшая горничная… Платье было узко этой полноватой женщине. Танцевали они плохо.

Он покинул веранду, лег, подложив локоть под голову, и заснул. Открыв глаза, он услышал, как ветер метет по саду опавшие листья. Стеклянные двери скрипели. Приближался осенний тайфун.

«Как там этот чахоточный? Успела ли вернуться его жена?» – подумал он с беспокойством. Он хотел было уже позвонить им, но почувствовал, как откуда-то из самой глубины осени на него смотрят глаза. Он ощутил, как страстно и жарко он любит ее.

С давних времен будущие роженицы надевают бандаж в «день собаки». Дело в том, что собачьи роды проходят намного легче, чем у людей. Сам я не раз помогал принимать собачьи роды. Новая жизнь – вещь хорошая. Каждый собачник прекрасно знает, что рождение щенят и первые месяцы их жизни доставляют истинное наслаждение. Но в прошлом году у меня было два трудных случая – пришлось изрядно помучиться. Речь идет о короткошерстном терьере и колли. В обоих случаях это были первые роды.

Третий щенок терьерихи задохнулся, так что ветеринару пришлось доставать четвертого щенка щипцами. Двух первых щенков и мать удалось спасти. С колли возникли еще более серьезные проблемы. Дело в том, что роды задерживались. Прошла неделя, десять дней – ничего. У собак это случается довольно редко. Я никак не мог заснуть, ожидая схваток каждую ночь. Я позвал двух ветеринаров и даже своего приятеля – акушера. Они устроили консилиум: есть ли надежда, что щенки родятся живыми, стоит ли делать операцию. Ну и так далее. В конце концов решили делать кесарево сечение. Мать перенесла операцию вроде бы хорошо, но умерла в ту же ночь. Семь щенков в ее утробе уже наполовину разложились.

Мой ущерб от неудачных родов составил более тысячи иен. Но это даже и не так важно. Колли была словно избалованная дочка. Она не отходила от меня, даже когда мне приходилось засиживаться за полночь за письменным столом – клала морду мне на колени. Она не оставляла меня в одиночестве даже в туалете. Поэтому с ее смертью мне сделалось как-то не по себе, и я съехал из своего дома в Сакураги. Это заставило меня подумать о том, что, несмотря на столь значительные достижения в акушерстве, с собачьими родами дело обстоит не так уж и хорошо.

Теперь предстояли вторые роды у терьерихи. Когда около одиннадцати вечера она стала разгребать солому в своем ящике, я сразу понял, что она разрешится от бремени нынешней ночью. Я как следует накормил ее овсянкой с яичным желтком и приготовил все необходмое: гигроскопическая вата, ножницы, струна, спирт… Ее ящик стоял рядом с моим рабочим столом. В эту ночь жена постелила себе рядом с ящиком и легла прямо в верхней одежде. Собака так привыкла, что жена всегда находится в поле ее зрения, что все равно не смогла бы успокоиться, если бы ее не было рядом.