– А что в этом противоестественного?

– Я хотел сказать другое.

– Во-первых, неизвестно, выйду ли я замуж, а кроме того, неизвестно, смогу ли я еще раз забеременеть. Вы в состоянии предсказать то, что известно одному богу? У меня еще никогда не было детей.

– Ваши отношения с отцом будущего ребенка – именно они доставят бездну страданий и ребенку и вам.

– Есть сколько угодно детей, отцы которых погибли на войне, и матери страдают от этого. А дети смешанной крови, которых оставили в странах южных морей те, кто там воевал, – можно вспомнить и об этих детях. Детей, которых бросили и забыли отцы, воспитывают матери.

– Но речь идет о ребенке Сюити.

– Я не собираюсь обременять вашу семью, можете не беспокоиться. Клянусь, что не буду обращаться к вам ни с какими просьбами, ни с какими мольбами. А с Сюити-сан мы расстались.

– Все гораздо сложнее. Пока ребенок встанет на ноги, пройдет много лет, а кроме того, ничто не может разорвать родственные узы отца и ребенка.

– Нет. Этот ребенок не имеет никакого отношения к Сюити-сан.

– Вам, наверно, известно, что жена Сюити прервала беременность?

– Его жена – другое дело, она действительно может еще сколько угодно раз забеременеть. А если не сможет, будет, наверно, всю жизнь раскаиваться. Счастливой жене меня не понять.

– Вам тоже не понять Кикуко.

Синго нечаянно произнес имя Кикуко.

– Вас прислал ко мне Сюити-сан? – тоном допроса спросила Кинуко. – Сюити-сан требовал, чтобы я не рожала, кричал, бил меня, пинал ногами, волочил со второго этажа по лестнице, пытаясь отвести к врачу. Этими дикими выходками, этой комедией он полностью, я считаю, искупил свою вину перед женой.

Синго помрачнел.

– Помнишь, как это было отвратительно? – повернулась Кинуко к Икэда. Икэда кивнула.

– Кинуко-сан собирает теперь все лоскутки на пеленки, – сказала она Синго.

– Он так пинал меня, что я боялась, как бы это не повредило ребенку, даже к врачу ходила, – продолжала Кинуко. – Я и Сюити-сан говорила, что ребенок не его. Так прямо и говорила ему: не твой это ребенок. Вот почему мы расстались. Он сейчас совсем не приходит.

– Значит, у вас ребенок от кого-то другого?..

– Да. Считайте так, и все будет в порядке.

Кинуко вскинула голову. Она и раньше плакала, а сейчас по ее щекам текли новые и новые ручейки слез.

Синго был в замешательстве – Кинуко показалась ему очень привлекательной. Если приглядеться к отдельным чертам ее лица, то и глаза и нос не идеальной формы, но в общем она была красива.

Нет, нельзя судить о человеке по внешнему виду – Кинуко выглядит такой нежной, такой податливой, а вот ведь держит Синго на почтительном расстоянии.

Синго, понурившись, покинул дом Кинуко.

Кинуко приняла чек, который дал ей Синго.

– Если ты действительно рассталась с Сюити, тебе лучше взять его, – посоветовала Икэда, и Кинуко кивнула, согласившись.

– Правильно, будем считать эти деньги отступными. Докатилась до того, что получаю отступные. Может, еще и расписку выдать?

Синго взял такси; он не знал, на что решиться: заставить Сюити снова помириться с Кинуко и добиться, чтобы она прервала беременность, или оставить все как есть.

Поведение Сюити – а тут еще приход Синго – лишь укрепило решимость Кинуко, подхлестнуло ее. Ведь у этой женщины и так уже было непреодолимое желание иметь ребенка.

Нет, снова пускать к ней Сюити опасно. Но если все оставить как есть, родится ребенок.

Если ребенок от кого-то другого, как утверждает Кинуко, тогда все в порядке, но даже Сюити ничего не знает ни о каком мужчине. Предположим, Кинуко утверждает это из самолюбия, а Сюити, не задумываясь, поверит ее утверждению и никто из них не будет потом раскаиваться, тогда все в порядке – пусть ребенок родится и живет, хотя жизнь его будет сурова. И после моей смерти на земле останется незнакомый мне внук.

– Что же делать? – пробормотал Синго.

Когда произошла эта история с самоубийством Аихара, я поторопился отправить заявление о разводе и окончательно взял к себе дочь с двумя детьми. А сейчас, хотя Сюити и расстался с любовницей, где-то все же будет жить его ребенок, – разве это справедливо? Каждое из этих решений не решение – так, временное залатывание дыр.

Никому я не дал счастья.

Синго было неприятно вспоминать жалкие слова, сказанные им Кинуко.

Ему нужно было добраться до токийского вокзала, чтобы поехать домой, но, неожиданно обнаружив в кармане визитную карточку приятеля, он повернул такси к Цукидзи.

Ему хотелось рассказать обо всем приятелю, но тот пьянствовал с двумя гейшами и беседовать был неспособен.

Синго сразу же вспомнил молодую гейшу – это она сидела у него на коленях, когда он в машине возвращался с приема.

Не успела она войти, как приятель стал говорить всякие непристойности: смотри не осрамись, покажи, на что ты способен. Лицо ее Синго, правда, запомнил лишь в общих чертах, но зато имя запомнил хорошо – для него это был подвиг, – славная, очень приятная гейша.

Синго ушел с ней в соседнюю комнатку. Ему ничего не нужно было от нее.

Девушка доверчиво положила голову на грудь Синго. Заигрывает, подумал он, но девушка, кажется, в самом деле заснула.

– Ты что, спишь? – посмотрел на нее Синго, но она была слишком близко, и лица ее он не мог разглядеть.

Синго улыбнулся. Он испытал вдруг теплое чувство к этой девушке, которая спала у него на груди. Наверно, лет на пять моложе Кикуко, на вид ей нет и двадцати.

Возможно, это была просто невозмутимость продажной женщины, но Синго ощутил счастье оттого, что, приникнув к нему, спит молодая девушка.

Счастье, как ты мимолетно и призрачно, подумал он.

В близости с женщиной уживаются скудость и щедрость, счастье и горе, подумал Синго; потом он тихонько вышел из комнаты и последней электричкой вернулся домой.

Ясуко и Кикуко еще не легли и, сидя в столовой, ждали его возвращения. Был уже второй час ночи.

Синго, стараясь не смотреть в глаза Кикуко, спросил:

– Сюити дома?

– Он уже лег.

– Да? А Фусако?

– Тоже. – Кикуко приводила в порядок костюм, снятый Синго. – Сегодня до самого вечера держалась хорошая погода, а потом снова небо затянуло тучами.

– Что ты говоришь? Я не обратил внимания.

Приподнявшись с колен, Кикуко снова расправила костюм Синго и стала разглаживать складку на брюках.

Неужели Кикуко ходила в парикмахерскую? Синго бросилось в глаза, что она коротко подстрижена.

Прислушиваясь к посапыванию Ясуко, Синго никак не мог уснуть, а уснув, тут же увидел сон.

Он – молодой пехотный офицер, затянутый в мундир, с японским мечом на боку и тремя пистолетами. Меч, видимо, фамильный, его отдал ему Сюити, дожидавшийся отправки на фронт.

Синго идет ночью по горной тропе. Вместе с ним дровосек.

– Ночью эта дорога опасна, я редко по ней хожу. Безопаснее идти по правой стороне, – сказал дровосек.

Синго начинает держаться правее, но все равно страшно, и он зажигает карманный фонарик. Вокруг стекла фонарика вделаны алмазы, они сверкают, и фонарь светит ярче, чем обычно. Яркий пучок света освещает что-то черное, преграждающее путь. Что-то похожее на ветки криптомерии, раскинувшиеся шатром. Но, присмотревшись, он видит, что это скопище москитов. Рой москитов принял форму нависших шатром ветвей. «Что делать?» – думает Синго. Пробиться. Синго обнажает меч и начинает прорубаться сквозь тучи москитов.

Неожиданно он оборачивается, дровосек бежит, словно катится вниз с горы. Мундир на Синго вдруг охватывает пламя. И в тот же миг Синго раздваивается – на Синго в пылающем мундире смотрит еще один Синго. Огонь доходит до ворота и рукавов и, пробежав по краю одежды, гаснет. Мундир не сгорел, он только обуглился и слегка потрескивает.

Наконец Синго добирается до дому. Это его дом в Синсю, где он жил в детстве. Там была и красавица сестра Ясуко. Синго безумно устал.