Вернувшись домой, муж отшвырнул банный сверток в сторону и рухнул на циновки гостиной. Лицо краснее прежнего, дышит тяжело. Каёко стала пристраивать ему подушку. Тут он вспомнил о ее существовании.

– Может, положить на голову холодное?

– Давай.

Она отжала мокрое полотенце и положила ему на лоб. Открывая доступ воздуху, раздвинула бумажные перегородки, стала обмахивать его большим круглым веером.

– Чего размахалась-то? Хватит.

Он сложил руки на груди и прикрыл глаза. Каёко отложила веер и помчалась покупать лед. Вернулась, положила его в грелку.

– Лед? Что-то он чересчур холодный.

Но не отказался, оставил грелку на лбу. Потом поднялся, вышел на веранду. Его вырвало какой-то белой пеной. Каёко поднесла стакан с соленой водой, но он даже не обернулся. Потом снова улегся на пол.

– Поел бы, проголодался ведь.

Краснота сошла с лица, оно стало каким-то зеленым.

– Возьми ведро, вытри блевотину.

После этого распоряжения дыхание мужа стало ровнее, и он заснул. Каёко некоторое время наблюдала за ним. Потом стала тихонько есть. Тут на крышу с шумом упали первые капли дождя, который перешел в настоящий ливень. Муж проснулся.

– У тебя там белье сохнет, забыла, что ли?

Каёко тут же бросила палочки для еды и побежала снимать белье. Пришла обратно.

– Эй, а бутылку мою пробкой заткнула?

И про бутылку забыла! Его лицо изобразило недовольство. Вздохнув, он снова закрыл глаза.

Плохой день выдался. Каёко проснулась – кожа зудела от укусов пробравшегося под сетку москита. Включив лампу, села на постель, стала поджидать. Но его нигде не было. Взяла веер, стала махать – думала, выгонит из какого-нибудь угла. Нет нигде. Тогда потушила свет, решила в темноте караулить. Наконец он сел ей на лоб. Тут она его и придавила. Все это она проделывала почти бесшумно – чтобы не потревожить сон мужа. Но сама уже заснуть не могла.

Проскользнув через стеклянную дверь, Каёко вышла на веранду.

Несмотря на полнолуние, было темно – небо заволокли тучи.

– Что это, не спишь, что ли? А утром тебя не добудишься, – раздался с постели недовольный голос мужа.

Каёко вернулась под сетку.

– Ты что, плакала?

– Нет.

– Лучше бы ты поплакала.

– Зачем мне плакать?

Муж повернулся к ней спиной.

Накануне Каёко поела несвежих устриц, и у нее разболелся живот. Но она не ложилась, сидела у жаровни и разговаривала с мужем. С некоторым напором Каёко снова стала упрашивать мужа рассказать о Митико. Он рассказывал спокойно и с расстановкой.

– Я понял, что нравлюсь ей, когда завел с ней разговор о замужестве: годы уже пришли, говорю. «Какие мужчины тебе нравятся?» – спрашиваю. А она мне как раз омлет жарит. Молчит. Я ей говорю: чего молчишь-то, скажи лучше. А она в свой омлет смотрит, говорит, на вас похожий мне нужен. Быстро так сказала. Куда ж тебе такой, говорю, пью я. А она: если столько пить, так мне и подходит. Сказала и на второй этаж поднялась.

Каёко уже не раз слышала эту историю о двоюродной сестре мужа, но рассказ ей нравился. Вот и сейчас она забыла про рези в животе.

– Ну и что ты решил?

– А чего думать-то? Она ведь мне сестра.

– Такая красавица в тебя влюбилась, а ты – ничего. Бесчувственный ты.

– Я тогда прибаливал, не до того было. Да к тому же я ее замуж за другого уговаривал идти, а не что-нибудь там еще. Тут уж не до чувств.

– А что с омлетом тем стало?

– Ерунду какую-то спрашиваешь. Съел – и все тут.

Каёко рассмеялась. Она вообразила себе, как муж стоит возле Митико и дает советы насчет того, как жарить омлет. А ей это надоело – вот она и убежала. А ему пришлось омлет самому дожаривать.

– Ладно, шла бы лучше в магазин, уже четыре часа.

Каёко тут же услышала завывание ветра. И сразу живот заболел. «Жестокий какой! – подумала Каёко. – Знает, что болею, нет, в такой холод велит на улицу идти. Не может понять – одно дело улыбаться и его рассказы слушать, а другое – на улицу больной бежать».

По дороге Каёко охватил такой озноб, что ей пришлось усесться на корточки и передохнуть. «Правда, бесчувственный, если даже Митико для него ничего не значит. Из всех нас только Митико, которая вот так вот бесхитростно открылась ему, была счастлива. Когда-нибудь муж станет думать, что только Митико и любила его. С его норовом это вполне возможно».

Когда Каёко вернулась домой, муж отправился в баню. Она прошла на кухню, но тут какой-то холодок пробежал по спине. Резь стала нестерпимой, она бросила готовку и забралась под одеяло.

Вернувшись, муж спросил:

– Тяжко? Грелку взяла?

Каёко отрицательно покачала головой. Он принес ей грелку. Каёко сказала, что не успела приготовить ужин.

– Не бери в голову, – сказал он и вышел. Было слышно, как он готовит себе поесть. Все необходимое уже лежало на кухонном столе, но было ясно, что любителю давать советы готовка удовольствия не доставляет.

Судя по фотографии из альбома, Митико была красивее Каёко. Но Каёко была сильной. За это ее и взяли в жены. Поэтому завтра надо обязательно поправиться. Ее беспокойство приглушалось мерным чавканьем мужа.

По сравнению с летом он стал меньше придираться к ней.

Акико поставила ведро возле розы. Она сорвала несколько листиков мелкого бамбука, росшего под сливой, наделала из них корабликов и пустила плавать в ведро.

«Смотри-ка, кораблики! Хочешь поиграть?»

Мальчик уселся на корточки возле ведра. Насмотревшись, он поднял глаза и счастливо рассмеялся. «Хорошие кораблики, правда? Акико дала тебе их, потому что ты – хороший мальчик. Поиграй с ней», – сказала мать мальчика и прошла в дом.

Эта женщина была матерью жениха Акико. Акико догадалась, что ей нужно было переговорить с отцом Акико наедине. Акико хотела было выйти в сад одна, но мальчишка так расшумелся, что ей пришлось вывести его с собой. Мальчик был самым младшим ребенком в семье жениха.

Мальчишка не отходил от ведра. «Смотри, у меня здесь морской бой!» – сказал он. Ему нравилось беспорядочное кружение корабликов.

Отойдя от мальчика подальше, Акико выжала выстиранное ею кимоно и повесила сушиться.

Война закончилась, а ее жених никак не возвращался с фронта.

Мальчишка разгорячился. Шлепая ладошками по воде, он кричал: «Хочу играть в войну!» Капли воды сверкали на его лице.

Акико попыталась урезонить его: «Осторожнее, ты весь вымок!» Но тот не унимался: «Если по воде не шлепать, кораблики никуда не поплывут».

Он был прав – его флотилия стояла на месте.

«Хорошо. Давай пойдем к ручью. Там твои кораблики знаешь как поплывут!»

Мальчик собрал свои сокровища, а Акико выплеснула воду под розу и отнесла ведро на кухню.

Они стояли на плоском камне и пускали кораблики по течению. Мальчик хлопал в ладошки от счастья. «Мой плывет быстрее, быстрее!»

Чтобы не упустить первый кораблик из виду, мальчику пришлось пойти вслед за ним вниз по течению. Акико быстренько спустила на воду оставшиеся кораблики и побежала вслед за ним. Тут она заметила, что ставит левую ногу на полную стопу.

В детстве Акико перенесла полиомиелит, и при ходьбе ее левая пятка чуть-чуть не доставала земли. Поэтому пятка была маленькой и мягкой. Подъем же стал чересчур высоким. Акико не прыгала через скакалку и не совершала дальних прогулок. Она была уверена, что проживет жизнь тихо и незаметно. Но тут у нее появился жених. И тогда Акико решила, что сумеет справиться с хромотой. Она стала тренироваться – намеренно ступала на полную ступню, чего раньше никогда не делала. Она мгновенно натирала ногу, но упорно продолжала разрабатывать ее. После того, как Япония проиграла войну, Акико забросила тренировки. В том месте, где она натирала ногу, образовалось нечто вроде затянувшейся ранки. Будто бы она обморозилась.