И еще совсем не известно, Фусако ли довела Аихара до гибели или Аихара довел Фусако до беды.

Если у одного из супругов такой характер, что он способен довести другого до беды и даже до гибели, значит, и у того такой же характер и он тоже способен довести другого до беды и даже до гибели.

Вернувшись в столовую и потягивая обжигающий чай, Синго сказал:

– Кикуко, ты, наверно, знаешь, что дней пять-шесть назад Аихара прислал по почте заявление о разводе?

– Да. И вы тогда еще рассердились…

– Совершенно верно, рассердился. И Фусако тоже сказала, что даже оскорбление должно иметь границы. Видимо, он все это предпринял перед смертью. Значит, готовился серьезно к самоубийству. И ни о каком притворстве не помышлял. А женщину он взял себе в спутницы.

Кикуко, сжавшись, молчала. На ней было шелковое полосатое кимоно.

– Пойди разбуди Сюити, – сказал Синго.

Глядя ей вслед, Синго подумал: какой она кажется высокой – может быть, из-за полосатого кимоно?

– Неужели Аихара сделал это? – сказал Сюити, обращаясь к Синго, и взял у него из рук газету. – Заявление сестры о разводе уже отправлено?

– Пока еще нет.

– Что значит «пока»? – посмотрел на него Сюити. – Почему ты медлишь? Нужно сегодня же, как можно скорее, сделать это. Ведь если Аихара не спасут, ее заявление о разводе будет послано мертвецу.

– На чье имя записать детей? Аихара ничего о детях не говорит. А дети еще слишком малы и самостоятельно сделать выбор не могут.

Заявление о разводе, подписанное Фусако, лежало в портфеле Синго, и он уже несколько дней возил его из дому в фирму и обратно.

Синго время от времени посылал матери Аихара деньги. Этому же посыльному он собирался поручить отнести в районную управу заявление о разводе, но все откладывал со дня на день.

– Дети уже у нас, пусть здесь и остаются, – бросил Сюити небрежно. – Наверно, и из полиции к нам придут?

– Это еще зачем?

– Чтобы найти людей, которые возьмут на себя заботы об Аихара, или еще зачем-нибудь.

– Может, и не придут. Для этого Аихара, наверно, и прислал заявление о разводе.

Резко отодвинув фусума, в комнату стремительно вошла Фусако в ночном кимоно.

Даже не заглянув в газету, она схватила ее, изорвала и бросила клочки на пол. Рвала она газету яростно и так резко швырнула обрывки, что они даже не разлетелись. Фусако стала неистово топтать ногами изорванную газету, а потом, обессилев, упала на пол.

– Кикуко, закрой фусума, – сказал Синго.

За открытой фусума были видны спящие дети.

Фусако снова схватила куски газеты и стала исступленно рвать их.

Сюити и Кикуко молчали.

– Фусако, тебе не хотелось бы навестить Аихара? – сказал Синго.

– Ни за что!

Фусако приподнялась на локте и зло взглянула на Синго.

– За кого, отец, ты принимаешь свою дочь? За размазню? Тебя даже не возмутило, что с твоей дочерью так поступили. Ты лучше сам сходи проведать его и опозорься еще раз. Кто отдал меня этому человеку?

Кикуко ушла на кухню.

Синго был убежден, что Фусако все-таки должна пойти навестить Аихара, тогда разведенные снова соединятся и жизнь их пойдет по-новому, – случается ведь и такое.

После этого газеты ничего не сообщали о том, спасли Аихара или он умер.

Судя по тому, что в районной управе приняли заявление о разводе, в записи актов гражданского состояния его смерть не значилась.

Если предположить, что Аихара умер, разве могли бы его похоронить как человека неопознанного? Вряд ли. У него ведь есть мать, хотя она и еле передвигается. И даже если бы она не увидела эту газету, кто-нибудь из знакомых непременно показал бы ей заметку об Аихара. Видимо, его спасли, полагал Синго.

Но можно ли довольствоваться предположением, когда на твоих руках осталось двое его детей? Сюити не очень ясно отдает себе отчет в том, что случилось, но Синго не может так бездумно со всем согласиться.

Ведь обе внучки лягут бременем на плечи Синго. Но Сюити совсем не думает о том, что они станут и его бременем.

Бремя воспитания – это еще полдела, но ведь будущее счастье Фусако и внучек уже сейчас наполовину погублено, – неужели и за это ответственным окажется Синго?

Когда Синго посылал заявление о разводе, он подумал о том, что стало с женщинами, с которыми проводил время Аихара.

Одна из них действительно умерла. Интересно, какова была ее жизнь?

«Не дай бог, – сказал про себя Синго и вздрогнул. – Ужасная жизнь».

Если бы Фусако мирно жила с Аихара, эта женщина не покончила бы с собой, – значит, Синго тоже в какой-то мере виновен в ее гибели. И может ли он не молиться за упокой души несчастной женщины?

Но у него не было никакого желания вспоминать об этой женщине, и он подумал о ребенке Кикуко. Ему, конечно, не следовало думать о ребенке, от которого она так поспешно избавилась, и все же он думал, каким бы родился этот ребенок.

Может быть, Синго виновен и в гибели ребенка тоже?

Противный день – даже очки все время запотевают. Синго почувствовал тяжесть в правом боку.

Обложной дождь кончился, и в просветах между тучами засияло солнце.

– Во дворах, где прошлым летом цвели подсолнухи, в этом году растут какие-то незнакомые белые цветы, похожие на хризантемы, не знаю, как они называются. Сговорились все, что ли, – в нескольких дворах подряд одинаковые цветы. В прошлом году все посадили подсолнухи, – сказал Синго, надевая брюки.

Кикуко стояла перед ним, держа в руках пиджак.

– Может, это потому, что в прошлом году подсолнухи сломало бурей?

– Возможно. Кикуко, ты, по-моему, выросла, а?

– Да. Выросла. После возвращения домой и то немного подросла, а недавно опять. Сюити даже удивился.

– Когда?..

Кикуко вспыхнула и, встав позади Синго, помогла ему надеть пиджак.

– Мне показалось, что ты очень выросла. Показалось не только из-за кимоно. Сколько уж лет прошло, как ты живешь у нас в доме, и все растешь, – это прекрасно.

– Просто я недоразвитая – никак вырасти не могу.

– Ничего подобного. Ты очень хорошенькая. – Говоря это, Синго подумал, что она действительно выглядит здоровой и привлекательной. Неужели Кикуко так выросла, что Сюити заметил это, когда обнимал ее?

Синго вышел из дому с мыслью, что жизнь потерянного ребенка продолжается в Кикуко.

Сатоко сидела на корточках у обочины дороги и следила за игрой соседских детей.

Синго тоже остановился и стал с интересом смотреть, как они, словно в посуду, накладывают в ракушки и в листья аралии мелко нарезанную траву.

Накрошенные лепестки георгинов и маргариток они тоже клали туда для украшения.

Расстеленная циновка была густо засыпана маргаритками.

– Да, это маргаритки, – вспомнил наконец Синго.

В нескольких дворах подряд, где в прошлом году цвели подсолнухи, теперь росли маргаритки.

Сатоко была еще слишком мала, и дети, видимо, не принимали ее в свою игру.

Синго пошел, и она подбежала к нему:

– Дедушка!

Синго за руку довел внучку до угла. Убегая назад, Сатоко выглядела совсем по-летнему.

Нацуко, обнажив белые руки, мыла окно в кабинете. Синго начал оживленно:

– Ты сегодняшнюю газету видела?

– Да, – не понимая, к чему он клонит, ответила Нацуко.

– Я говорю «газету», но какую именно, не припомню. Какая же это была газета?..

– Но точно газета?

– Да. Забыл, в какой газете я прочел, что социологи Гарвардского и Бостонского университетов раздали тысяче секретарш анкеты с одним вопросом: чему вы радуетесь больше всего? – и все единодушно ответили: когда меня хвалит мужчина. Неужели все женщины, и на Западе и на Востоке, в этом единодушны? Как ты считаешь?

– И им не стыдно?

– Стыд и удовольствие, как правило, соседи. Особенно когда за тобой ухаживает мужчина. Ты не согласна?

Нацуко молчала, потупившись. В наше время редко встретишь такую скромную девушку, подумал Синго.